На фоне растущих потерь российской армии военные госпитали не справляются с потоком раненых. В итоге «трехсотые» все чаще поступают в обычные гражданские больницы.
Директиву подготовить систему здравоохранения к обслуживанию фронта дал год назад Путин. В конце мая стало известно, что гражданские клиники в 11 регионах должны выделить 5 тысяч коек для лечения бойцов.
Это решение превратило в ад жизнь медиков и пациентов, а также обострило хронические проблемы российской медицины, не оправившейся от разрушительной политики «оптимизации» и перегрузок ковидных времен.
О том, как война дезорганизовала жизнь медучреждений, рассказывает врач — сотрудница одной из региональных больниц, пожелавшая сохранить анонимность.
”Раненые просто лежат на полу”
— Когда к вам стали поступать раненые, сколько их, откуда они?
— Впервые военные поступили в нашу клинику в июле. В другие больницы области массовое поступление военных началось в мае-июне.
В течение лета и осени было выделено сто коек под таких пациентов. Эти койки рассортированы по обычным отделениям, вместе с гражданскими.
Недавно нам объявили, что с января мы расширяемся до трехсот коек [предназначенных для военных], не снижая оказание медицинских услуг обычному населению.
Раненые поступают из зон, где сейчас активно идет наступление. Количество эшелонов увеличилось в последнее время в разы. Если месяц назад нам обещали, что на Новый год у нас практически не будет поступления раненых, то сегодня у меня есть информация, что буквально завтра-послезавтра появится сто новых [Интервью состоялось в конце декабря 2023 года – прим. ред.].
— Насколько гражданские больницы готовы к лечению солдат?
— Наши учреждения не рассчитаны на прием раненых, это обычные многопрофильные больницы. Военные лежат в самых разных отделениях. Даже гинекологи лечат «сложников».
Нам и в обычное время не хватает врачей и медсестер для оказания штатной помощи гражданским пациентам. Когда мы начали прием участников «СВО», с нас не сняли план по оказанию помощи гражданскому населению. Вопрос об этом даже не обсуждается. В итоге нагрузка — и эмоциональная, и физическая — выросла.
Денег нашей и еще одной больнице области, участвующей в этой программе, с июня не выделено ни рубля. У нас нет дополнительных средств на закупку медикаментов. Мы не построили ни одной новой операционной или перевязочной, не приняли на работу ни одного человека.
– Хватает ли места для размещения раненых?
Если считать койки, которые мы подняли и поставили даже в коридоре, то койкомест пока хватает. Но есть развернутые под госпитали [гражданские] больницы, в которых раненые просто лежат на полу. Как правило, это центральные больницы, большие институты, расположенные в Москве. Об этом нам рассказывают сами раненые, отлежавшие одну-две-три недели в таких госпиталях.
“Эти люди считают себя героями, которым можно все”
— Кто ваши новые пациенты?
— В числе действующих участников «СВО» есть и мобилизованные, и контрактники, и бывшие бойцы группы Вагнера, представляющие разные иерархии вагнеровского состава.
— Как бы вы описали их физическое и ментальное состояние?
— В плане «физики» к нам поступают [пациенты] в основном уже на долечивание. Первая и специализированная помощь им оказана где-то в прифронтовых госпиталях или на поле боя. К нам обычно посылают пациентов с осколками. Тех, кого нужно оперировать в небольшом объеме или кому нужны большие реконструктивные операции с последующим списанием человека из армейских рядов.
Что касается психологического состояния, то многие из них очень агрессивны — наверное, просто в силу той профессии, которой они сейчас занимаются. Почти у всех — контузионные и посттравматические расстройства, которые выражаются в определенной лабильности [неустойчивости] психической.
— Они вооружены?
— Мне сложно об этом судить, но, скорее всего, да. В отличие от гражданских, которые поступают с минимальным набором верхней одежды, они [военные] приезжают в полной экипировке, со своими огромными рюкзаками. Мы не осуществляем входящий контроль и не можем принимать у них вещи на хранение. Все это хранится в палатах.
А главное, им никто не запрещает выход в город, когда они лежат в гражданских больницах. Уже были прецеденты проноса в палаты оружия. До огнестрела не доходило, но пневматику и режущее оружие приносили.
— С какими проблемами столкнулись врачи, медсестры и обычные пациенты в связи с присутствием военных?
— Мы сталкиваемся с постоянным риском быть избитыми или покалеченными; с постоянными скандалами, хамским отношением. [Часто] эти люди считают себя героями, которым можно все. Безусловно, так ведут себя не 100% поступающих, но достаточно и 20–30%. Из-за этого в отделениях царит напряженная эмоциональная атмосфера и с завидной регулярностью — раз в пару-тройку дней — возникают драки.
— Насколько остро стоит проблема пьянства?
— С «тихим» пьянством мы практически ничего не делаем. У нас нет возможностей отбирать у людей алкоголь. Что может сделать медсестра весом 50 килограммов против даже не штурмовика, а обычного рядового? Ничего.
— Бывают ли случаи насилия в отношении женщин?
— На ночь медсестры остаются одни в отделении. И тогда может произойти все что угодно. Лежачих пациентов у нас практически нет. Поэтому неоднократно, ночь через ночь, происходят приставания и домогательства. Хорошо, если девочки не пугаются и начинают громко кричать. Как правило, на крик из соседних палат выходят бойцы и ситуация не заканчивается чем-то фатальным. Но как сказать… Ненормально, когда девочки ходят на работу, зная, что на каждых сутках у них есть реальные риски изнасилования.
— Порядок нарушают прежде всего военные из числа бывших заключенных?
— Я бы не сказала, что так ведут себя исключительно бывшие бойцы «Вагнера». Более того, бойцы старших иерархий «Вагнера», как правило, ведут себя очень корректно и помогают наводить порядок.
— Ваше начальство, Минобороны или другие силовики делают что-то, чтобы защитить людей?
— Можно сколько угодно храбриться и бодриться, но больницы не защищены [от такого поведения]. У нас просто нет средств на дополнительную охрану и адекватных охранников. Ведь кто обычно охраняет больницу? Бабушки и дедушки. Все, что мы можем, — спрятаться куда-то на время и подождать, пока шторм пройдет.
Все, что сделало наше начальство, — навыпускало приказов о том, как вести себя в экстренных ситуациях. Весь их смысл заключается в том, что мы должны позвонить. Неужели они считают, что звонок хотя бы раз защитил женщину от изнасилования, избиения, эмоционального стресса и любых других травм?
Представители военной комендатуры соглашаются выезжать исключительно на пьяных или пациентов в состоянии наркотического опьянения. Если бузит формально вроде бы трезвый пациент, они никуда не поедут. На последние инциденты комендатура ехала полтора-два часа.
Как только начинается волнение в палате или коридоре, мы вызываем Росгвардию. Она приезжает через пять-десять минут. Но все, что может Росгвардия, — вывести подобного пациента из учреждения. Ничто ему не мешает вернуться и продолжить бузить.
“Протесты запрещены. Поэтому люди протестуют ногами”
— Как ваше руководство объясняет происходящее?
Начальство не считает нужным каким-либо образом все это комментировать. Все делают вид, что так и надо. Мы, по их мнению, обязаны [лечить раненых]. Это — наш долг, нам дан такой приказ. Однако до сих пор мы не видели никаких письменных приказов.
С нами не заключали никакие дополнительные соглашения, договора и так далее. Нам все это представили как само собой разумеющееся.
Существуют лишь словесные договоренности о том, что мы ведем прием действующих военных. Формально этих пациентов — нет.
— Платят ли вам компенсации за работу с ранеными?
— Месяца три назад было вскользь сказано, что нам обязательно заплатят за эту работу, но пока мы не можем сказать, сколько и когда.
Судя по тому, что происходит, за работу с ранеными нам не положено ничего, кроме бесконечных замечаний и упреков. К примеру, мы не получили новогоднюю премию. Более того, на новогодней линейке нам высказали претензию: на каком основании мы снизили прием обычного гражданского населения по сравнению с поставленными нам планами? Но ни один нормальный врач или завотделением не позволит себе рисковать в ситуации, когда мы и так рискуем собственными жизнями, а гражданские лежат в соседних палатах с бойцами, которые могут в любой момент устроить все что угодно. Мы просто морально не можем себе этого позволить.
— Были ли какие-то протесты со стороны медперсонала или отдельных медиков?
— Протесты на подобную тему в нашей стране категорически запрещены. Поэтому люди протестуют ногами: встают и уходят с этой работы. У нас в регионе — огромная потребность в младшем и среднем медперсонале. Поэтому, получив новогодние зарплаты далеко не в том объеме, на который они рассчитывали, многие уволятся. В январе у нас случится мощнейший отток медсестринского штата.
Врачи тоже не хотят здесь задерживаться и выходить за бесплатно работать по субботам. Мы — не врачи военной медицины. Сейчас нас заставляют заниматься тем, чем мы никогда в принципе не собирались заниматься.
“Мы только приходим в себя после ковидных времен. А теперь — новая «чума»”
— К каким последствиям для здравоохранения может привести подобная ситуация?
— Последствия могут быть совершенно чудовищные. Во-первых, нас с гарантией ждет отток гражданских пациентов. Больные хотят лечиться, а не получать дополнительный жуткий стресс, физический и моральный.
Во-вторых, неизбежен отток сотрудников, которые просто не в состоянии работать в таких условиях. Мы только приходим в себя после ковидных времен. А теперь — новая «чума», когда независимо от твоей специализации тебе приходится лечить раненых любого профиля.
Наконец, не выделяются деньги для финансирования помощи этому новому контингенту. А значит, это — нецелевое расходование средств. Соответственно, главврачи и другие должностные лица как минимум могут оказаться на крючке у власть предержащих, а больницы будут иметь кредиторскую задолженность перед Минздравом и ФОМС [Фонд обязательного медицинского страхования]. Нельзя одну шкуру разделить на семь шапок.
— Как, на ваш взгляд, следует решать проблему?
— В первую очередь надо документально оформить происходящее. Подписать с людьми [медработниками] договоры. Начать открыто и честно финансировать эту ситуацию. Персоналу и больницам нужны выплаты, чтобы у нас были деньги на медикаменты и на охрану. Нам необходима юридическая защита. Но всего этого, конечно же, не дождаться.
