Одно из самых больных мест во взаимоотношениях между «центром» и «перифериями» в империях — это окружающая среда (недавние протесты в Башкортостане — яркий тому пример). С одной стороны, экологические проблемы мало кого оставляют равнодушными: это тот случай, когда беда в буквальном смысле приходит в дом. С другой стороны, борьба за родную природу часто воспринимается как безопасное пространство для протеста — это ценность, которую мало кто осмелится оспаривать публично. Но важно помнить, что у российской экологической политики тоже есть своя история, и именно внутренние конфликты, в том числе политическое напряжение между различными регионами страны, не раз становились двигателем ее формирования.
Российская империя впервые столкнулась с проблемой промышленного загрязнения окружающей среды в XIX веке, когда еще не было ни экологического законодательства, ни специальных контролирующих инстанций. Идея первого российского института по борьбе с ним родилась вовсе не в столичных министерствах Российской империи. Это произошло в Украине, где горожане, ученые, чиновники и промышленники пытались и сообща, и каждый по-своему решить проблему загрязнения рек сахарными заводами. Эта идея оказалась настолько успешной, что опыт украинских губерний вскоре переняли в Москве, и именно по их образцу в 1920-е годы планировалось создать всесоюзную сеть институтов с центром в столице. Почему именно территории Украины когда-то оказались на переднем крае борьбы за чистоту рек? Как местному обществу удалось заставить влиятельных промышленников идти на уступки?
Реки, деньги и сахар
Главным источником загрязнения рек в Украине прошлого столетия были многочисленные сахарные заводы, количество которых начало стремительно расти в 1870-е годы. Местные плантаторы тогда начали активно выращивать сахарную свеклу (изобретение немецких селекционеров), а промышленники — осваивать новые способы ее обработки. Благодаря этому свекловичный сахар, произведенный в Российской империи, начал отвоевывать позиции на европейском рынке и вытеснять с него американский тростниковый.
В XIX веке сахар окончательно утвердился как уникальный продукт, ниша которого на рынке оказалась бесконечной — с тех пор она только продолжает расти. Если раньше он был слишком дорог для простых горожан и его использовали как лекарство или консервант, то благодаря сахарозаводчикам он стал более доступен и ему всегда находились новые способы применения. Добавляя сахар в кофе и чай, угощаясь конфетами, выпивая алкогольные напитки, горожане редко думали о том, что другие люди платят за их сладкую жизнь высокую цену. В Новом свете такой ценой был труд порабощенных людей, а на территории современной Украины — небывалое загрязнение рек, от которого страдали крестьяне и жители прибрежных территорий.
Первые сахарозаводчики строили свои предприятия рядом с реками, поскольку производство требовало большого количества воды. Их же использовали в качестве канав для спуска сточных вод. Раньше такой подход к организации производства, его очистки и снабжения водой казался вполне естественным: на протяжении столетий жители городов поступали аналогичным образом со своими бытовыми отходами. Однако в эпоху промышленного переворота многое изменилось. Количество фабричных нечистот достигло таких объемов, что речную воду рядом с крупными сахарными заводами нельзя было использовать даже для купания, а рыба в ней погибала и могла больше не появиться в течение нескольких последующих лет.
Например, управляющий Харьковско-Николаевской железной дорогой в 1880 году жаловался местным властям на зловоние от воды в одной из станционных водонапорных башен — оно было настолько сильным, что рядом с башней было невозможно находиться, а паровозы, которые использовали ее, выходили из строя. Жители Тростянца (ныне Сумская область Украины) после спуска нечистот с местного сахарного завода обнаружили, что местная речка Боромля полна «уснувшей» рыбы: поначалу они очень обрадовались этому, вылавливали рыбу ведрами, жарили, варили и ели ее прямо на берегу. Однако пикник быстро закончился, и спустя пару дней река представляла собой уже гораздо менее приятное зрелище: тонны разлагающейся органики сделали ее невыносимо зловонной и непригодной для бытовых нужд. Выгода для промышленников означала бедствие для других людей, менее обеспеченных и защищенных: они не просто испытывали неудобства, но и зачастую лишались средств к существованию.
Тем не менее статус сахарозаводчиков укреплялся с каждым годом. Российская империя была заинтересована в том, чтобы продвигать «русский сахар» на европейском рынке, а высокие доходы промышленников означали и рост отчислений в бюджет. Владельцы крупных предприятий могли сравниться по своей влиятельности с местными губернаторами и мало считались с ними благодаря высоким покровителям в Петербурге. Поначалу многим казалось, что у местных жителей не было никаких шансов в противостоянии с крупными промышленниками и их защитниками в Санкт-Петербурге.
Принципы и подходы
Ситуация осложнялась тем, что в конце XIX века проблема промышленного загрязнения была исключительно новой и для ее решения пока еще не существовало никаких инструкций. К тому времени не было выработано ни практических рекомендаций, ни правовых норм, в соответствии с которыми можно было бы оценивать последствия промышленного загрязнения и распределять ответственность за эти последствия. Законодателям только предстояло определить, является ли порча воды в реках правонарушением со стороны заводовладельцев, и если да, то какое они должны нести наказание.
В этот период в Российской империи стал утверждаться принцип «загрязняющий платит», уже распространявшийся в других европейских странах: если по вине владельца фабрики местные жители несли убытки, то их необходимо было подсчитать и компенсировать за счет виновника. В наши дни такой подход уже кажется не вполне справедливым, поскольку предполагает, что у природы есть цена, по которой ее можно приобретать. Оплата штрафов была фактически покупкой лицензии на загрязнение, и зачастую по вполне приемлемой для богатых промышленников цене. Однако в те времена принцип «загрязняющий платит» казался допустимым решением. По крайней мере, он давал горожанам и крестьянам право жаловаться на фабрикантов и рассчитывать на успех в суде в случае возникновения споров.
Представители столичных министерств не стремились давать регионам автономию даже в решении таких проблем, которые вскоре назовут экологическими. Приверженная идеологии «целостности» страны, государственная власть считала любое делегирование полномочий от «центра» к «перифериям» проявлением слабости. Когда губернаторы пытались вводить свои собственные меры по отношению к нерадивым промышленникам, они часто сталкивались с противодействием столичных чиновников: те просили дождаться издания общих всероссийских законов (чего так и не произошло вплоть до середины ХХ столетия). Чиновникам важно было сдерживать инициативу губернаторов и с экономической точки зрения: представители центральной власти не хотели, чтобы в одних регионах складывались более благоприятные условия для развития промышленности, чем в других. По этой же причине многие губернаторы и сами не спешили запрещать загрязнение рек заводами и фабриками — такие меры могли вызвать отток капитала в другие регионы и сократить поступления в региональный бюджет. Так продолжалось до тех пор, пока губернатор одной из украинских губерний не разорвал этот «порочный круг», рискнув бросить вызов местным промышленникам.
В поисках компромисса
В 1880 году на пост харьковского губернатора был назначен Петр Аполлонович Грессер, генерал и видный государственный деятель. Современники отзывались о нем как о плохом политике, но храбром солдате. На губернаторском посту он пробыл недолго и вскоре возглавил петербургскую полицию, которая под его руководством раскрыла покушение на императора Александра III.
Свое губернаторство Грессер действительно начал как плохой политик, на второй же месяц вступив в конфликт с самыми влиятельными людьми региона. В письме сахарозаводчикам Харьковской губернии он потребовал немедленно принять меры против загрязнения рек и доложить ему о проделанной работе. Ответ со стороны промышленников был не менее решительным: они напомнили губернатору о своих покровителях в столичном Министерстве финансов и о важности сахарного производства для национальных интересов. Впрочем, обеим сторонам стало ясно, что игнорировать проблему загрязнения рек становится все сложнее и пора приступать к совместному поиску путей ее решения.
Чтобы бороться с загрязнением, сначала было необходимо его обнаружить, измерить и установить источник, а затем уже предложить разумные меры к его устранению. Украинские губернии в составе Российской империи были одним из немногих регионов, где для этого сложились необходимые предпосылки. Их важным преимуществом было наличие двух крупных университетов — Харьковского и Университета Святого Владимира в Киеве. Работавшие в них профессора обладали необходимыми знаниями, чтобы провести соответствующие исследования и предложить варианты решения проблемы на основании опыта своих европейских коллег.
Сахарозаводчики решили, что им будет весьма полезно выстроить мосты между университетскими экспертами и чиновниками в рамках комиссий, которые финансировались бы за счет местных фабрикантов. Эти комиссии должны были выезжать на заводы, осматривать их, выносить свои суждения по поводу того, опасны ли они для чистоты рек, и предлагать проекты недорогих очистных сооружений, если они были необходимы. В случае, если владельцы заводов выполнили все рекомендации экспертов, а уровень загрязнения не снижался (или снижался недостаточно), с них предлагалось снимать обвинения. Промышленники рассчитывали, что комиссия, которую они финансируют, не станет выступать против собственных спонсоров, а столичные власти не дадут местным губернаторам выставлять чрезмерные ограничения. Но их расчет не оправдался.
Во-первых, репутация и научная этика для экспертов оказались важнее, чем финансирование от сахарозаводчиков. Еще до первых полевых выездов они заявили, что задача ученых — проводить исследования, а не выполнять заказы. Многие фабриканты были удивлены, когда эксперты начали осматривать их предприятия со всей строгостью и требовать установки дорогостоящих фильтров.
Во-вторых, опасность распространения холеры заставила петербургские министерства наконец признать, что разработку мер по охране водоемов лучше делегировать губерниям, чем заставлять губернаторов дожидаться появления всероссийских законов. Местные чиновники и эксперты лучше понимали условия и знали, какие меры будут наиболее эффективны в определенное время в определенном месте. В конце XIX столетия Министерство внутренних дел дало право губернским правлениям выпускать постановления по санитарной части, а промышленников обязало эти постановления исполнять.
Экспертные комиссии, созданные сахарозаводчиками для защиты от претензий со стороны губернских администраций, в итоге стали самостоятельными институтами, которые действительно находили эффективные меры для борьбы с загрязнением рек. Но на этом их история не заканчивается: созданные в украинских губерниях, такие институты стали заметной инновацией, востребованной и в других регионах империи.
Временные вещи
Начало ХХ столетия было непростым периодом в политической истории России. Протесты и волнения, разгоревшиеся в 1905 году после расстрела мирной демонстрации в Петербурге, заставили правительство Российской империи идти на уступки. Вновь политические требования часто пересекались с экологическими: люди требовали не только гражданских прав и свобод, но и права на чистую окружающую среду, а властям приходилось на это реагировать.
Помимо украинских губерний проблема загрязнения рек довольно остро стояла в Московском промышленном районе. Многочисленные текстильные фабрики загрязняли местные реки намного более опасными веществами, чем отходы обработки сахарной свеклы. Долгое время московские губернаторы смотрели на это сквозь пальцы, отдавая приоритет экономической выгоде. Однако с ростом промышленности и городов их терпимость постепенно уменьшалась, и в начале 1910-х годов губернские власти начали угрожать промышленникам реальными тюремными сроками за неисполнение санитарных требований. Но даже если фабриканты и желали прекратить загрязнение рек, не все из них понимали, как очищать сточные воды. Малая осведомленность, отсутствие опыта, недовольство горожан и строгие требования властей порождали панику среди промышленников.
В этот момент владельцы заводов Московского промышленного района вспомнили про опыт украинских губерний. Стремясь оградить себя от новых судебных исков, они предложили создать такой же институт, который занимался проблемой загрязнения рек сахарными заводами и, по их словам, вызвал всеобщее уважение и пользовался полным авторитетом. Призывая выработать новые подходы в экологической политике, московские промышленники желали следовать опыту Англии, Германии и «Юго-западного края».
В 1912 году император Николай II подписал указ о создании Временного комитета по охране водоемов. Этот комитет должен был работать в течение пяти лет при финансовой поддержке со стороны промышленников и в итоге предложить им технические меры по очистке сточных вод. Но нет ничего более постоянного, чем временные вещи: спустя пять лет этот комитет не только не закрылся, но и успешно пережил обе революции, продолжив работать как ни в чем ни бывало. В советской России он фигурировал под именем Центрального комитета по охране водоемов при Высшем совете народного хозяйства.
Фактически Центрводоохран, вдохновленный украинским опытом, стал первым в российской истории профильным экспертным институтом, специализирующимся на борьбе с промышленным загрязнением водоемов. Занимаясь одновременно контролем за соблюдением общенациональных стандартов и изучением местных условий, Комитет был действительно прогрессивным для своего времени. Иронично, что в начале 1920-х годов предлагалось открыть подразделения Центрводоохрана по всей стране, и в том числе в Украине — именно там, где когда-то родилась идея этого института.
В начале 1930-х годов Комитет вошел в состав нового института ВОДГЕО и потерял свою самостоятельность. Он был уже не так актуален, как раньше — фабрики перестали быть частной собственностью, а промышленное развитие и стремление «догнать и перегнать Запад» стали приоритетами советской власти. Тем не менее эта инновация стала вехой в истории экологической политики и заложила новые подходы к дальнейшему решению экологических проблем.
Природа империй
Борьба с загрязнением рек сахарными заводами в Украине — хороший пример того, как работают империи в экологическом отношении. В основе их экспансии лежит идея о том, что всё и все, кто находится на территории государства, должны поддерживать его силу, работать на его укрепление. В разные периоды истории эта идея воплощалась по-разному и с разной интенсивностью. Ее очередную реализацию можно наблюдать на уровне целого ряда законодательных инициатив и пропагандистских штампов, циркулирующих в современной России.
Сегодня, как и во времена Российской империи, главная задача женщины с точки зрения государства — не строить счастье и реализовываться в профессии, а рожать детей и поддерживать быт, чтобы обеспечить воспроизводство населения. Мужчины обязаны проявлять силу и выносливость, чтобы быть готовыми убивать других людей и умереть самим, если государству это потребуется. Главный сегодняшний приоритет в воспитании детей — подготовить их к реализации этих общественных ролей, причем подготовить быстро и эффективно. Цели этой постоянной борьбы недосягаемы, за достижением одних задач всегда будут следовать новые, что соответствует капиталистическим идеалам бесконечного технологического прогресса и постоянно растущей экономической прибыли.
Однако эксплуататорские подходы распространяются не только на людей, но и на природу. Как писал один из отцов экологической истории Джеймс Скотт, государство рассматривает окружающую среду сквозь «фискальные очки», чтобы упростить процесс управления. На месте лесов, которые создают живописные ландшафты и поддерживают биологическое разнообразие, управленцы видят кубометры дров и деловой древесины; на месте охраняемых природных территорий вокруг Байкала — удобные места для прибыльных туристических баз. Для владельцев «Башкирской содовой компании» и их покровителей гора Куштау — не памятник природы, важный и ценный для местных жителей, а удобное для разработки месторождение известняка. То же самое происходило и в Украине XIX века: для производителей сахара реки были удобным местом для утилизации нечистот, и хотя крестьяне также пользовались ими в утилитарных целях, последние были заинтересованы в сохранении их чистоты больше, чем промышленники и столичные чиновники.
Как показывает исторический опыт, природа не существует отдельно от человека и тесно вплетена в существующий общественный строй. Бессмысленно ждать, что центральная власть откажется от «фискальных очков», а промышленники — от прибыли. Подтолкнуть их к этому может лишь местное сообщество, поскольку только оно способно «видеть лес за деревьями» и наполнять смыслами окружающую его среду. Состояние природных территорий в значительной степени зависит от того, могут ли жители регионов страны высказываться и быть услышаны и, конечно, от их возможности участвовать в принятии решений.
Неслучайно писательница Дженни Прайс в своем «экологическом манифесте» призывает «перестать спасать планету»: эта цель слишком абстрактна, чтобы побудить людей к реальным действиям. Иногда для решения глобальных проблем нужно сосредоточиться на том, что прямо сейчас происходит вокруг нас. Загрязнение реки, где мы купались и рыбачили в детстве, вырубка леса, где нам нравилось собирать грибы, смог, которым нам приходится дышать, — все это гораздо более сильные и осязаемые стимулы для экологических протестов и участия в экополитике, чем забота об изменении климата как планетарной проблеме или беспокойство об исчезновении тех или иных биологических видов в другой стране или регионе, вдали от места пребывания. Но не каждый региональный протест приводит к изменениям, тем более к экополитическим сдвигам на уровне страны. В чем заключался успех украинских губерний в противостоянии с интересами крупного капитала?
Прежде всего исход этой борьбы зависел от местного сообщества, а оно оказалось достаточно сильным и упорствовало в своих требованиях. Горожане и крестьяне подавали судебные иски, писали жалобы и петиции, а университетские профессора отказывались проводить удобные для промышленников экспертизы, несмотря на финансирование с их стороны. Важно, что натиск со стороны общественности в итоге заставил центральные власти отказаться от унитарного подхода к управлению и передать часть полномочий местным властям. Эта история в очередной раз показывает, насколько разрушительной может быть политика централизации власти, последствия которой можно наблюдать как в истории Российской империи, так и в новейшей истории России.
___________
Эта статья была подготовлена при поддержке Rosa-Luxemburg-Stiftung.
