Идет третий год полномасштабного вторжения России в Украину. Для многих участников войны это билет в один конец. Другие все же возвращаются домой, но уже в иную жизнь. Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), полученное на фронте, становится невидимой, но не менее разрушительной стороной военных конфликтов. Эта внутренняя битва, ведущаяся в сознании солдат, выходит за его пределы и перетекает в пространство семейной жизни. Люди, вернувшиеся с фронта, несут с собой травмы, которые меняют не только их жизни, но и жизнь их семей, друзей и общества в целом. Они возвращаются в общество, где в воздухе витает атмосфера страха и насилия, что затрудняет восстановление нормальных человеческих отношений. На этом фоне одна из распространенных серьезных проблем для общества — это ПТСР участников боевых действий, которое может проявляться в виде агрессивного поведения и усугублять проблему насилия. Правда, эту опасность, как и другие, российские власти практически игнорируют.
Что такое ПТСР и почему это опасно?
В 1952 году Американская психиатрическая ассоциация (APA) выпустила первый справочник психических расстройств (DSM-I), в который была включена категория «грубая реакция на стресс» для людей с проявлениями в жизни травматических событий. Однако предполагалось, что реакции на травму быстро проходят, а если симптомы сохранялись на протяжении шести и более месяцев, то требовалась новая диагностика. Несмотря на доказательства связи травмы с психическими расстройствами, в DSM-II (опубликованный в 1968 году, в разгар войны во Вьетнаме) этот диагноз заменили на «реакцию адаптации к взрослой жизни», которая не охватывала ПТСР.
Только в 1980 году APA добавила посттравматическое стрессовое расстройство в издание DSM-III. Исторически важным изменением, которое принесла концепция ПТСР, стало понимание того, что травма вызвана внешним событием и не является врожденной особенностью человека. В первом варианте DSM-III травматическое событие описывалось как катастрофический стресс, выходящий за рамки обычного человеческого опыта.
Тогда же сделали и другое важное открытие: 7 из 100 ветеранов боевых действий имеют ПТСР. Также установили, что уровень ПТСР значительно выше в регионах, где военный конфликт продолжается или только что завершился.
Что испытывают люди с ПТСР? Для них травматическое событие остается основным и постоянно повторяющимся переживанием, которое может неожиданно вызывать гнев, панику, ужас, страх, горе, стыд и отчаяние. Гипервозбудимость при ПТСР может быть настолько интенсивной, что иногда выглядит как паранойя, а вспышки раздражения и гнева могут проявляться в виде агрессивного поведения. Тело и разум у таких людей всегда готовы к действию, и человек находится в режиме «бей или беги». Эти симптомы проявляются в форме навязчивых образов, кошмаров, ярких флешбеков и могут преследовать человека годами, десятилетиями или даже всю жизнь, если помощь не была оказана.
Как связан ПТСР и домашнее насилие?
Согласно данным Всемирной организации здравоохранения, люди с ПТСР имеют риск проявления агрессивного поведения в три раза выше по сравнению с людьми без этого расстройства. ПТСР и другие психологические травмы, полученные на фронте, сопровождают их и в мирной жизни, что нередко перерастает в агрессию по отношению к близким.
Ситуация усугубляется тем, что в условиях вооруженного конфликта насилие становится не только частью военной стратегии, но и нормой жизни для солдат. Каждую неделю в медиа появляются новости о побоях, драках и жестоких убийствах, которые совершают вернувшиеся с войны против Украины. Вот лишь некоторые примеры за сентябрь 2024 года: «На Сахалине задержали ранее судимого участника войны, ранившего ножом двух женщин», «Завербованного из колонии экс-бойца ЧВК “Вагнер” обвинили в том, что он до смерти забил свою беременную девушку», «Участника войны задержали по подозрению в убийстве 11-летней девочки».
Во всем этом многообразии насилия вызывает особое беспокойство, что все подобные сообщения появляются каждую неделю. И это только те случаи, о которых стало известно СМИ. Многое остается непубличным. По данным исследования «Верстки», за два с половиной года с момента полномасштабного вторжения в Украину не менее 242 человек погибли, еще 227 получили тяжкие увечья в результате преступлений, которые совершили вернувшимися в Россию участниками боевых действий. Пострадавшие — в основном родственники военных и их знакомых: большинство преступлений имеют бытовой характер и происходят на фоне употребления спиртного.
Но важно отметить, что далеко не все акты насилия совершаются людьми с психическими проблемами. Хотя ПТСР и может способствовать агрессивному поведению, большинство людей с психическими расстройствами не склонны к насилию. Специалисты в этой области отмечают, что само по себе психическое заболевание не является надежным показателем склонности к агрессии. На поведение чаще влияют социально-экономические факторы (уровень безработицы, бедность и отсутствие доступа к образованию и т. д.), употребление психоактивных веществ и культурные установки. Однако важно, что эти люди и их близкие находятся в зоне риска, поэтому игнорирование проблемы просто недопустимо.
Что происходит с семьями, в которые вернулся глубоко травмированный человек? В условиях войны насилие становится нормой, оправдываемой на государственном уровне: власти объясняют полномасштабное вторжение в Украину как необходимость для защиты национальных интересов и обеспечения собственной безопасности. В официальных СМИ и через государственные каналы часто подчеркивается, что насилие — это способ решения конфликтов, а участников войны рассматривают как героев. Практически в каждой передаче телеведущего пропагандистского толка Владимира Соловьева можно услышать, что агрессия и насилие в определенных условиях оправданы как способ борьбы с внешними и внутренними угрозами. Секретарь Совета безопасности РФ Сергей Шойгу оправдывает агрессию так: «Мы не имеем права быть слабыми. Если мы будем слабыми, то произойдет то, что произошло в той же Сирии, Ливии, Югославии и многих-многих других странах». В программе «60 минут» на Первом канале также из раза в раз повторяется тезис о том, что время гуманности прошло, в условиях войны необходимы решительность и готовность к жестким действиям.
Твердое нежелание принимать закон о профилактике семейно-бытового насилия и отсутствие поддержки пострадавших можно рассматривать как продолжение этой риторики и легитимацию агрессии — ведь она не получает должной оценки и реакции со стороны государства. При этом для обвиняемых в бытовом насилии участие в войне в Украине рассматривают как смягчающее обстоятельство.
Кроме того, разрушается социальная инфраструктура: сокращается финансирование социальных программ, НКО и фонды помощи признают «иноагентами» и/или «нежелательными организациями», что затрудняет их работу. Закон об «иностранных агентах» лишает многие из них международного финансирования, что вынуждает центры либо закрываться, либо работать с минимальными ресурсами от пожертвований. Частые проверки, бюрократические барьеры и штрафы становятся повседневной реальностью, отвлекая сотрудни:ц от основной работы — помощи пострадавшим. В то же время государственные СМИ часто дискредитируют такие организации, обвиняя их в «разрушении традиционных ценностей». При этом альтернативная поддержка со стороны государства практически отсутствует. В конце октября 2024 года Т-Банк без объяснения причин отключил платформу для пожертвований «Продолжение», которую Центр «Сестры» использовал для поддержки пострадавших от насилия. Это привело к потере 1100 жертвователь:ниц. А августе этого же года фонд «Нужна помощь» объявил о своем закрытии. Одной из причин стало признание его Минюстом «иностранным агентом», что затрудняло привлечение финансирования и работу с партнерами. Фонд был важной частью социальной инфраструктуры, поддерживающей другие НКО и социальные инициативы. При этом увеличивается количество социально незащищенных людей, происходит отток квалифицированных кадров в социально значимых сферах и т. д. Семьи, в которых есть насилие, оказываются в еще более уязвимом положении.
Государственная риторика акцентирует внимание на необходимости роста рождаемости на благо Отечества и создает атмосферу, в которой женщины воспринимаются как средства для выполнения демографических задач, а не как самостоятельные личности с правом на собственное тело и репродуктивное здоровье. Вернувшиеся с фронта, испытывающие стресс и переживающие травму мужчины могут проявлять свои эмоции через агрессию и насилие в отношении близких. В таких условиях агрессоры порой считают, что имеют право на тело партнерши как награду за «защиту страны», то есть речь идет о сексуализированном насилии, в том числе внутри семьи. В обществе военного времени же такие действий порой рассматриваются как «долг женщины перед Отечеством»: женщину буквально принуждают соответствовать ожидаемым патриархальным ролям в условиях войны.
Женщины оказываются в условиях, когда доступ к их собственному репродуктивному здоровью ограничен. Это проявляется в том числе в недостатке информации о контрацепции, ограничении абортов, отсутствии социальной поддержки для матерей, пропаганде материнства как главной роли женщины. Когда насилие оправдывается на государственном уровне, оно проникает в повседневную жизнь. В таких условиях военные с ПТСР, возвращаясь домой, продолжают бороться с внутренними демонами, а семья становится ареной для этих сражений.
Как государство относится к проблеме ПТСР?
Государство уделяет минимальное внимание проблеме посттравматического стрессового расстройства у вернувшихся с войны в Украине. Вместо того чтобы сосредоточиться на социальной поддержке и реабилитации, ключевые приоритеты смещены в сторону военных расходов и обеспечения оборонной промышленности. В 2023 году более 5% ВВП России направили на военные нужды — сумма, превышающая затраты на социальную политику (около 4% ВВП) и здравоохранение (4,9% ВВП), включая помощь людям с ПТСР. По подсчетам «Важных историй», в некоторых регионах каждый второй рубль социальных выплат идет участникам войны и семьям погибших. Иногда им достается больше половины соответствующего бюджета субъекта. К примеру, на единовременные выплаты новым контрактникам регионы в среднем тратят 13% от общего бюджета на соцвыплаты. В целом на участников войны уходит почти четверть (23%) всех социальных выплат субъектов.
Военные траты подкрепляются мобилизацией промышленности и рабочей силы в военно-промышленный комплекс, ростом государственных заказов на оборонную продукцию и вовлечением значительной части экономики в военные процессы. В результате ресурсы, которые могли бы пойти на решение социальных проблем, в том числе улучшение психологической помощи ветеранам, направляются на продолжение военных действий, а острые социальные вопросы остаются в тени.
При этом нельзя сказать, что проблема психического здоровья ветеранов полностью игнорируется государством. В апреле 2023 года Владимир Путин подписал указ «О создании Государственного фонда поддержки участников специальной военной операции “Защитники Отечества”». Одной из целей фонда значится «организация и оказание помощи ветеранам боевых действий, принимавшим участие в специальной военной операции… с 24 февраля 2022 года…», в том числе «…психолого-психотерапевтической помощи…, включая первичное психотерапевтическое консультирование с определением последующей тактики их ведения и привлечением в этих целях медицинских психологов и иных специалистов…». Кто же должен заниматься помощью? Директорка фонда — Юлия Шойгу (дочь Сергея Шойгу). Председательница фонда — Анна Цивилева (двоюродная племянница Владимира Путина, как выяснили расследователи издания Проект). Председатель наблюдательного совета фонда — Сергей Кириенко (первый заместитель руководителя администрации президента). Состав участников представляет собой интересное сочетание.
В вебинаре «Психологическая помощь при травматическом стрессе» Юлия Шойгу достаточно профессионально говорит о ПТСР, его последствиях и о том, как психиатор:кам работать с такими пациентами. Шойгу даже является одной из авторок методических рекомендаций диагностики и терапии посттравматического стрессового расстройства. Тем не менее государственные инициативы, такие как фонд «Защитники Отечества», оказываются неэффективными и не решают существующие проблемы. Выделенных ресурсов и усилий явно недостаточно. Бюджет фонда в 2023 году составил всего 1,3 миллиарда рублей, что является лишь малой долей от необходимого объема финансирования для полноценной реабилитации ветеранов. Например, в США на программы поддержки ветеранов тратится 2,2–2,5 триллионов долларов (около 2% от всего военного бюджета), что позволяет охватывать более широкую аудиторию и предлагать разнообразные услуги. В России же, как показывает практика, количество специалистов в области психического здоровья не соответствует растущему числу ветеранов, страдающих от ПТСР. Формальные заявления о поддержке ветеранов выглядят хорошо на бумаге, но реальная работа оказывается неэффективной на практике.
В результате получается такое комбо: государство, по сути, отмахивается от помощи вернувшимся с войны, пропагандирует агрессию и нормализует насилие, а негосударственные фонды балансируют на грани закрытия. Это создает опасную ситуацию и приводит к серьезным социальным последствиям, затрагивающим не только самих ветеранов, но и их семьи, друзей и общество в целом.
Что будет дальше?
Официальная государственная патриархальная риторика подчеркивает необходимость «терпимости» к состоянию военных. Это усиливает давление на женщин, заставляет их мириться с насилием и выполнять традиционную гендерную роль по сглаживанию семейных конфликтов за свой счет. Так случилось с вернувшимися после российско-чеченских войн. Исследования показывают, что жены и партнерши ветеранов, страдающих от ПТСР, сталкивались с повышенным уровнем физического и эмоционального насилия. Кроме того, государственная поддержка в виде психологической реабилитации была минимальной, и женщины брали на себя основную заботу о травмированных мужьях, часто оставаясь один на один с их агрессивным поведением.
Ситуация осложняется употреблением алкоголя и наркотиков. Данные, приводимые National Institute on Drug Abuse, показывают, что более четверти ветеранов с ПТСР сталкиваются с проблемами зависимости, что делает агрессию еще более разрушительной. Доступ к оружию также играет важную роль, поскольку в семьях, где есть оружие, риск домашнего насилия увеличивается.
Прекращение военных конфликтов не ведет к прекращению домашнего насилия, а, наоборот, увеличивает его. Опыт войны усиливает у участников жесткие маскулинные установки: сила становится главной ценностью, проявление эмоций считается слабостью, а героизм проявляется через агрессию. При этом послевоенные общества часто не обладают необходимыми механизмами и ресурсами для поддержки пострадавших от домашнего насилия. Государство, пережившее военный конфликт, чаще всего направляет все свое внимание на восстановление инфраструктуры и экономики, оставляя за кадром проблемы семейного насилия и реинтеграции бывших участников боевых действий.
По данным ООН, программы по восстановлению мира и государственные реформы зачастую разрабатываются без учета нужд женщин и детей. Политические лидеры, в большинстве своем мужчины, которые занимаются заключением мирных соглашений и формированием стратегий по восстановлению страны, часто игнорируют или недооценивают важность борьбы с семейным насилием. Домашнее насилие в таких обществах может оставаться вне поля зрения законодательных органов, а в России — вообще декриминализировано.
Постконфликтные общества также часто сталкиваются с возвратом к традиционным гендерным нормам, которые закрепляют неравенство и делают женщин еще более уязвимыми перед насилием. Патриархальные структуры, укрепившиеся в ходе войны, продолжают доминировать в послевоенные годы, что препятствует эффективной защите женщин, детей и пожилых людей. Хотя защита пострадавших от домашнего насилия должна быть ключевой задачей государственной политики в военных и послевоенных обществах. Прогнозы экспертов свидетельствуют о том, что после завершения военных действий уровень насилия в семьях может оставаться высоким в течение многих лет, если проблема игнорируется.
Позитивные примеры инициатив, которые все еще помогают пострадавшим (а такие есть, например, Центр «Насилию.нет», «Сестры» и т. д), могут создать ощущение надежды и уверенности в переменах, но не должны приукрашивать реальность. Проблема домашнего насилия слишком глубока, чтобы ее можно было решить частными усилиями. Важно говорить правду, даже если она безрадостная: несмотря на существование фондов и благотворительных инициатив в России, их усилий явно недостаточно для решения проблемы. Хотя организации продолжают помогать, каждая из них — это лишь капля в море, которая постепенно исчезает, сталкиваясь с нехваткой ресурсов и сложной ситуацией в стране.
Уже сейчас требуется незамедлительно действовать, чтобы помочь пострадавшим от домашнего насилия в условиях войны. Нужно создавать кризисные службы и центры, куда смогут обратиться не только пострадавшие, но и те, кто совершает насилие, а также поддерживать существующие инициативы. Только так появится возможность предотвращать повторные случаи агрессии и разрушать цикл насилия. Работа с авторами насилия может помочь им осознать свои действия, изменить поведение и научиться конструктивным способам решения конфликтов. Это не только защищает пострадавших, но и способствует созданию более безопасной и здоровой среды для всех. Крайне важно менять социокультурные стереотипы и бороться с токсичной маскулинностью, которая становится все более разрушительной на фоне войны. Необходимо обеспечить доступное и качественное лечение ПТСР по всей стране, а не продолжать преступную войну против Украины.
И «необходимо» — это вопрос жизни и смерти, требующий срочных и решительных действий.
___________
Эта статья была подготовлена при поддержке Rosa-Luxemburg-Stiftung.
