Достижима ли инклюзивная архитектура безопасности в Европе?

Этот текст отражает мои личные взгляды и не является официальной позицией моего работодателя — партии Die Linke.

Когда я писал статью в начале ноября 2024 года, новоизбранной администрации Трампа оставалось еще более двух месяцев до вступления в должность. Во время своей предвыборной кампании Трамп неоднократно говорил о прекращении войны в Украине. Тем временем республиканцы в Конгрессе выступали против продолжения финансовой и военной помощи Украине со стороны администрации Байдена. Ожидалось, что новая администрация Трампа будет настаивать на прекращении войны, однако конкретные действия оставались предметом спекуляций. Главный вопрос, пожалуй, заключался в том, смогут ли США объединить заинтересованные стороны и выступить посредником в их конфликте. Большинство наблюдателей выражали сомнение в том, что администрация Трампа будет придерживаться такого подхода. 

Сегодня же мы видим, что для окончания войны администрация Трампа стремится к заключению широкого соглашения с Россией и пытается найти баланс между российско-американскими интересами. Хотя переговоры все еще находятся на начальной стадии, очевидно, что США видят в Украине и других европейских странах лишь второстепенных игроков. Их роль может возрасти при реализации соглашения, но гарантировать справедливый и прочный мир без их участия вряд ли удастся. Хотя справедливый мир, приемлемый для тех, кто пострадал от войны, не приведет к немедленному созданию устойчивой архитектуры безопасности, он является необходимым шагом на пути к ней. Более того, перспектива создания новой системы безопасности может способствовать установлению мира, выходящего за рамки краткосрочных сделок между ведущими державами.

Левые давно критикуют неспособность европейских акторов выстроить инклюзивную систему безопасности после окончания холодной войны. Очевидно, что одного призыва к созданию такой системы недостаточно. В последние два десятилетия для этого не сложилось благоприятных условий. Полномасштабное вторжение России в Украину лишь усугубило ситуацию, а возможно, и вовсе свело шансы на инклюзивную архитектуру безопасности к нулю. В то же время неспособность предложить реалистичное видение такого порядка ведет лишь к затягиванию войны: без четкого понимания будущего сторонам конфликта сложно оценить, что именно они теряют в случае поражения.

Другими словами, эскалация войны в Украине создает крайне неблагоприятные условия для безопасности, основанной на сотрудничестве. Тем не менее необходим проект инклюзивной безопасности, отвечающий современным реалиям и учитывающий требования общества, которые все громче звучат на фоне затяжного противостояния, нестабильности и войны.

В этой статье я пытаюсь переосмыслить концепцию инклюзивной архитектуры безопасности, исходя из реалий, в которых не приходится рассчитывать ни на масштабные меры, ни на широкую общественную поддержку таких мер. Я также кратко разбираю ключевые концепты и выдвигаю тезис о том, что удержание различных слоев масштабного конфликта на разных уровнях может способствовать его сдерживанию. Этот подход я называю «прогрессивным минимализмом». Он представляет собой радикальный шаг к новой модели безопасности, поскольку не игнорирует запрос общества на защищенность, а напротив — изначально направлен на разрыв спирали эскалации. В этом смысле прогрессивный минимализм может стать важным инструментом для восстановления доверия и поиска новых решений.

Наконец, я стремлюсь показать, что безопасность, военная стратегия и внешняя политика не существуют в отрыве от экономики. Сама по себе эта мысль не нова, но в европейских дискуссиях о безопасности мы все еще сталкиваемся с «приматом безопасности» — подходом, который рассматривает войну и мир исключительно через призму военных союзов и стратегического баланса. При этом дестабилизирующий потенциал конкурирующих моделей экономической интеграции часто остается в тени. Однако экономические соглашения необходимо разрабатывать с учетом их последствий для безопасности: при неосмотрительности создаваемые ими границы могут стать фактором нестабильности.

‍Видение порядка и перспективы мира

Наивысший уровень безопасности — это мир. Однако, чтобы достичь мира, необходимо понять, как выстраивать отношения между миром и безопасностью. Партия Die Linke давно провозгласила своей целью создание общеевропейской системы коллективной безопасности, в которую обязательным образом должна быть включена Россия. Однако после вторжения России в Украину даже те немцы, которые не поддерживают курс правительства на перевооружение, перестали рассматривать ее как потенциального партнера в сфере безопасности. В нынешних условиях выступать за создание общей архитектуры безопасности в Европе стало чрезвычайно сложно.

Есть и другие причины, не связанные напрямую с текущей войной, которые еще больше осложняют разработку концепций безопасности и мира. Большинство действующих моделей безопасности были сформированы либо в эпоху холодной войны, либо в первые годы после ее окончания. С тех пор прошло десятилетие западной гегемонии и частых интервенций, подорвавших целостность системы ООН, а затем — два десятилетия трансформации глобального порядка по направлению к многополярности или возможному новому биполярному соперничеству между США и Китаем. В Европе сегодня идет крупнейший вооруженный конфликт в мире, но ключевые центры силы находятся за ее пределами. Любые новые предложения по архитектуре безопасности должны учитывать эти изменившиеся реалии.

Вторжение России в Украину стало нарушением принципа мира, закрепленного в Уставе ООН. Теперь, когда этот принцип поставлен под вопрос, система межгосударственного взаимодействия становится еще более хаотичной, а гонка вооружений ускоряется. Влияние российского вторжения выходит далеко за пределы Украины: сегодня Польша тратит на оборону большую долю своего ВВП, чем США, а Германия — под предлогом «солидарного вклада» в оборонные усилия Запада — превращается в крупнейшую военную державу среди европейских членов НАТО по военному бюджету. Да, принцип суверенитета закрепляет право наций на самооборону, но политическая логика европейских левых должна выходить за рамки исключительно военной повестки. Прекращение вторжения в Украину и остановка гонки вооружений в Европе — неразрывно связанные задачи. Пока у нас нет политической перспективы за пределами войны, остановить вторжение военными методами без дальнейшей эскалации невозможно.

Когда и как закончится война, во многом зависит от того, каким видят будущее безопасности ее участники. Левые не могут отмалчиваться о безопасности Европы лишь потому, что этот вопрос непопулярен или не имеет очевидного решения. Проблема почти неразрешима именно потому, что в Европе идет война, а война затягивается, поскольку ни одна из сторон не хочет проиграть. Даже сами воюющие стороны ясно формулируют лишь немногие цели конфликта: их лидеры избегают разработки детального видения послевоенного порядка, ограничиваясь общими принципами. Однако четкое представление о будущей архитектуре безопасности — или хотя бы предложенные контуры послевоенного порядка — могли бы снизить риск того, что стороны будут идти на жертвы ради окончания войны.

Наконец, ясное видение будущей безопасности могло бы сдержать усиление правых сил. Сегодня они эксплуатируют общественный запрос на безопасность, фетишизируя нацию и армию, заменяя рациональные аргументы и гуманизм национальными мифами и милитаризмом. Однако одного нормативного призыва к гуманности недостаточно. Левых часто критикуют за отсутствие конкретного проекта архитектуры безопасности, и этот пробел необходимо восполнить.‍

Коллективная безопасность vs. общая или кооперативная безопасность

Популярное представление о коллективной безопасности во многом сформировалось под влиянием опыта холодной войны, когда Организация Варшавского договора и НАТО гарантировали своим членам защиту — главным образом, друг от друга. Однако прочный мир не может быть достигнут лишь за счет объединения государств с общими политическими интересами. В этом случае речь идет скорее о создании альянсов, чем о построении устойчивой архитектуры безопасности. Общая безопасность (или кооперативная безопасность) ставит перед собой куда более сложную задачу: она требует вовлечения государств, которые воспринимают друг друга как соперников, конкурируют или имеют несовместимые социальные системы.

Даже на поздних этапах холодной войны высокопоставленные военные стратеги пытались переосмыслить традиционные концепции безопасности, осознавая, что ядерное сдерживание — при малейшем сбое — может привести к катастрофическим последствиям. Риск прямого столкновения между военными блоками способствовал осознанию того, что коллективная безопасность, обеспечиваемая альянсами, несет в себе потенциал саморазрушения, известный как «дилемма безопасности». В классическом виде ее можно сформулировать так: моя безопасность означает отсутствие безопасности у других. Почему мой потенциальный противник должен верить, что наращивая военного потенциал я преследую исключительно оборонительные цели, а не готовлюсь к агрессии?

Избежать конфронтации и дальнейшей эскалации возможно лишь в том случае, если каждая сторона будет учитывать не только собственные интересы, но и то, как ее действия воспринимаются другими. Однако этого недостаточно. Пока безопасность определяется в первую очередь в военных терминах, стремление к миру и безопасности будет неизменно оставаться в противоречии: военные альянсы используют потенциал сдерживания для защиты своих членов. Ядерное сдерживание снижает вероятность войны, но обеспечивает безопасность лишь до тех пор, пока остается надежным. В долгосрочной перспективе напряженность между безопасностью и риском полного уничтожения неизбежно сохраняется, особенно в современном мире, который гораздо сложнее и нестабильнее биполярного порядка холодной войны.

Как же тогда можно быть уверенным, что другая сторона не воспользуется вашей уязвимостью, если вы начнете процесс разоружения? Любая концепция общей безопасности должна исходить из этого базового вопроса, иначе она не будет способна убедить скептиков. В конце холодной войны появилась идея «взаимного сдерживания» — ситуации, при которой обе стороны обладают достаточными оборонительными возможностями, чтобы предотвратить атаку, но не располагают ресурсами для успешного наступления. Чем ближе реальность к этой конфигурации, тем более устойчивой становится архитектура общей безопасности. Однако сегодня Европа далека от такой модели: переход к общей безопасности должен начинаться не в условиях стабильности, а в ситуации нестабильности, гонки вооружений и открытой войны. Кроме того, отсутствие доверия между всеми сторонами диктует необходимость постепенного подхода: в настоящий момент возможны лишь ограниченные шаги.

‍Прошлые достижения, утраченные возможности и перспективы: «Прогрессивный минимализм»

Подход «прогрессивного минимализма» можно считать радикальным, поскольку он предлагает путь к общей безопасности, минимизируя при этом риски. Этот принцип не нов и имеет исторические прецеденты. Во времена холодной войны противостояние между Востоком и Западом разворачивалось на нескольких уровнях: локальном, региональном, глобальном, экономическом, военном, идеологическом и так далее. Одной из причин, по которой это противостояние не переросло в полномасштабную войну, было умение сторон разделять эти уровни и избегать их слияния в единую конфронтацию.

Такой принцип разграничения применялся и в вопросах безопасности. Несмотря на то, что США и СССР продолжали вести региональные войны (Вьетнам, Афганистан и др.), они сознательно отделяли их от стратегических аспектов глобального противостояния, в частности — от ядерного сдерживания. Во многом это стало возможным благодаря урокам Карибского кризиса, после которого начиная с 1960-х годов начался контроль над стратегическими вооружениями. Хотя ведущие державы не отказались от политики ядерного сдерживания, им удалось договориться о допустимых пределах вооружений, необходимых для поддержания баланса сил, а также разработать механизмы мониторинга. Эти меры не устранили угрозу полностью, но стали важным шагом к замедлению гонки вооружений и укреплению ограниченного, но жизненно важного доверия между сторонами.

В период завершения холодной войны, однополярного десятилетия и формирования многополярного мирового порядка мы наблюдали постепенный демонтаж соглашений о контроле над вооружениями: старые договоренности истекали, разрывались или теряли свою значимость. Сегодня мы оказались в особенно опасной ситуации — продолжающаяся война обостряет гонку вооружений, тогда как механизмы контроля над стратегическими арсеналами практически утрачены. А стратегическое противостояние в конечном счете означает не что иное, как потенциальную войну с применением ядерного оружия массового поражения, способного достигать межконтинентальных и континентальных целей. Ключевыми игроками в этой сфере по-прежнему остаются США и Россия, но влияние Китая стремительно растет.

Однако тот факт, что главные стратегические акторы находятся за пределами Европы, не снимает ответственности с европейских левых. Напротив, он делает вопрос европейской безопасности еще более насущным. Германия во время холодной войны уже служила ареной стратегического соперничества, размещая ракеты обеих сторон. Сегодня, спустя десятилетия после окончания холодной войны, в рамках соглашений с США ядерное оружие по-прежнему остается в Германии, а после заключенного прошлым летом соглашения о вооружении страна получит новые ракеты средней дальности. Это не только не способствует нашей безопасности — в случае эскалации Германия окажется потенциальной мишенью. Более того, подобные шаги противоречат самой идее кооперативной безопасности.

Безопасность на основе сотрудничества — это не просто наивное или нормативное требование, а прагматичная стратегия, основанная на взаимной выгоде. Даже в разгар холодной войны, во время Двойного решения НАТО 1983 года, сохранялась логика «если вы откажетесь от развертывания ракетных систем средней дальности, мы сделаем то же самое». Сегодня подобные механизмы разоружения в планах развертывания вообще не рассматриваются. Однако ясно, что существующие модели безопасности уже не обеспечивают защиту, а лишь увеличивают угрозу. Любой, кто руководствуется логикой здравого смысла, должен выступать за более эффективные стратегии безопасности, чем те, что предлагаются сейчас.

Концепция «относительной безопасности» — одна из ключевых идей, которые мы можем извлечь из исторических дискуссий об общей безопасности. Согласно ей, если противоборствующие стороны наращивают военный потенциал в равной мере, ни одна из них не становится безопаснее. И наоборот, если обе стороны синхронно сокращают свои вооружения, это не приводит к дисбалансу, а лишь снижает общий уровень угроз. В этом смысле контроль над вооружениями можно рассматривать как механизм, минимизирующий риски эскалации. Наиболее приоритетными объектами для подобных шагов должны стать ядерные вооружения средней и малой дальности, поскольку они представляют наибольшую опасность, труднее всего поддаются контролю и наиболее подвержены ошибкам.

Поддержка «прогрессивного минимализма» вовсе не означает отказ от амбициозных целей. Напротив, это реалистичный и действенный путь к снижению угрозы войны, поскольку он открывает пространство для последующих шагов. Восстановление механизмов контроля над вооружениями или, как минимум, прозрачных процедур мониторинга сыграло бы ключевую роль в укреплении предсказуемости военного баланса, позволило бы лучше понимать состояние собственных вооруженных сил и обеспечивать гарантии ненападения. С практической точки зрения мы можем принять такую политику в любое время без угрозы для нашего оборонного потенциала. Такие шаги возможны даже в условиях острой конфронтации: они уже предпринимались во время холодной войны, несмотря на множество региональных конфликтов, в которых были вовлечены ведущие державы.

Значит ли это, что предлагаемая здесь идея игнорирует судьбу пострадавших от войны жителей Украины? Напротив: наращивание стратегического арсенала не только не приближает окончание войны, но и используется в риторике российского режима для ее оправдания. Однако я скептично отношусь к его аргументам и считаю, что мы не можем серьезно говорить о безопасности, не анализируя, каким образом формируются и чьи интересы стоят за ее существующими дискурсами. 

Война и мир по ту сторону «примата безопасности»

Когда речь заходит об отношениях России с НАТО и другими странами Европы, значительная часть дискуссий сводится к вопросам безопасности. Этот «примат безопасности» часто приводит к узкому восприятию ситуации, при котором мир и война объясняются исключительно через призму безопасности и военных угроз. В рамках такой логики в зависимости от политических предпочтений аналитики рассматривают войну в Украине либо как неизбежное следствие расширения НАТО на восток, либо как следствие агрессивного курса ультраправого российского режима во внешней политике. Уже давно ведутся дебаты о том, могло ли расширение НАТО подорвать ядерное сдерживание России. Однако ответный потенциал Москвы в основном располагается на подводных лодках и мобильных платформах, поэтому мало зависит от таких шагов.

Гораздо меньше внимания уделяется экономическим факторам в эскалации конфликта. Влияние экономического расширения Европейского Союза на восток и попытки России реформировать свою экстрактивную модель развития зачастую недооцениваются. Для ЕС Украина представляла интерес как периферия для экономической интеграции. При этом российские промышленные цепочки поставок и производственная инфраструктура по-прежнему были завязаны на отношениях с Украиной. В попытке модернизировать собственную промышленность без потери контроля над сырьевыми ресурсами Россия стремилась усилить Евразийский экономический союз (ЕАЭС), предоставляя интеграцию в более крупный внутренний рынок, доступ к более широким каналам экспорта и возможность привлечения необходимых для модернизации инвестиций. При этом именно Украине, а не странам Центральной Азии, была уготована судьба стать его самым важным членом. Можно назвать такую стратегию формой империализма со стороны бывшей мировой державы, которая не смогла найти способ модернизировать собственную экономическую структуру без вмешательства в дела своих соседей. 

ЕС же был недостаточно чувствителен по отношению к интересам противоположной стороны  при разработке «Соглашения об ассоциации» с Украиной, подписанном в 2014 году, что привело к появлению новых экономических границ в Восточной Европе. Российский ультраправый режим ответил на этот вызов аннексией Крыма и поддержкой сепаратистских движений в Донбассе. Однако эти действия не смогли компенсировать стратегический провал Евразийского союза.

Взвешенная внешняя политика должна учитывать необходимость создания всеобъемлющего и справедливого экономического порядка, чтобы избежать войны. При этом она будет активно способствовать созданию такого порядка. Эта задача лежит не только на руководстве России, но и на Европейском Союзе. Политические рычаги ЕС наиболее эффективны в контексте выстраивания экономических отношений, как внутри союза, так и за его пределами. Европейские политики прямо называют это инструментом «мягкой силы». Разделяющее воздействие моделей экономической интеграции и их границ должно восприниматься с той же серьезностью, что и последствия классических военных альянсов. Лучший проект архитектуры безопасности не будет иметь значения, если он опирается на порядок, в котором (гео)экономика дестабилизирует безопасность или даже ведет к войне.

Ни одно государство не имеет права модернизировать свою экономику или обеспечивать ее рост за счет других. Этот урок необходимо усвоить на будущее. Малые и средние государства должны иметь свободу выбора путей развития — именно в этом заключается смысл суверенитета. В экономическом плане ни Россия, ни ЕС не предоставили Украине достаточно пространства для выработки собственной модели экономической интеграции с учетом ее сложных внутренних интересов, что усугубило социальные расколы внутри страны. Это также подготовило почву для разрушительных событий, которые происходили с 2014 года. Похоже, что прочной архитектуры безопасности не будет, если различные проекты региональной экономической интеграции не проявят политическую сдержанность. Экономические соглашения должны разрабатываться с особой тщательностью, поскольку их последствия для безопасности могут привести к нестабильности, если ими не будут управлять осторожно и осмотрительно.

‍