Сталинизм и кремлёвская идеология

В последние десятилетия в России наблюдается процесс реабилитации сталинского периода, который сопровождается активной переоценкой советской истории, включая ее самые противоречивые аспекты. После аннексии Крыма в 2014 году этот процесс значительно ускорился и приобрел черты официальной государственной политики памяти. Сталин все чаще предстает не только как лидер, сыгравший ключевую роль в индустриализации страны и победе в Великой Отечественной войне, но и как эффективный управленец, способный наводить «порядок» в условиях кризисов.

Высшие чиновники и политические деятели России регулярно выражают положительное отношение к фигуре Сталина. Так, Владимир Путин неоднократно заявлял о необходимости более сбалансированной оценки его роли в истории, акцентируя внимание на заслугах в развитии страны. В некоторых регионах появляются памятники, посвященные Сталину, что свидетельствует о возрастании поддержки таких инициатив на региональном уровне. Например, в 2024 году в Вологде был установлен памятник Иосифу Сталину, на открытии которого присутствовал губернатор области. Такие события сопровождаются риторикой о сохранении исторической памяти и важности патриотического воспитания.

Этот процесс реабилитации Сталина также отражается в социологических данных. Согласно опросам, доля россиян, выражающих положительное отношение к Сталину, растет с каждым годом, причем не только среди старшего поколения, но и среди молодежи. В публичном дискурсе возрождаются нарративы, оправдывающие репрессии как «необходимую меру» для достижения государственных целей. Эта позиция вызывает критику со стороны правозащитников и исследователей, акцентирующих внимание на массовых репрессиях и нарушениях прав человека в этот период.

Протестный Сталинизм в 90-е

У постсоветского сталинизма сложная и многогранная история, восходящая к периоду после распада СССР и последующего перехода к рынку. Одной из ключевых причин возрождения сталинизма в общественном сознании стало разочарование значительной части населения в реформах 1990-х годов. Эти реформы, сопровождавшиеся приватизацией, высокой инфляцией и разрушением социальных гарантий, привели к обнищанию миллионов людей. В общественном сознании фигура Сталина превратилась в символ «сильной руки» и социального порядка, который противопоставлялся хаосу и несправедливости постсоветской России.

Идеализация Сталина также была реакцией на резкую критику советского периода, которая звучала со стороны либеральных политиков и интеллектуалов, занимавших ключевые позиции в правительстве и медиа в 1990-е годы. Значительной частью населения эта критика воспринималась как унижение и обесценивание их собственного прошлого. Сталинизм, в свою очередь, предлагал иной нарратив, в котором акцент делался на индустриализации, победе в войне и социальном равенстве. В условиях утраты прежней советской идентичности сталинистская риторика приобрела черты ностальгии по периоду, когда государство, как казалось, обеспечивало порядок и справедливость.

Многие оппозиционные партии 1990-х годов либо прямо исповедовали сталинистские взгляды, либо эксплуатировали культ Сталина в своей риторике для мобилизации социально уязвленных слоев населения, недовольных итогами либеральных реформ.

Как примеры таких движений можно назвать «Трудовую Россию» Виктора Анпилова и Российскую коммунистическую рабочую партию (РКРП). Эти организации активно критиковали рыночные реформы, приватизацию, ухудшение условий жизни населения и разрушение советской системы социальной защиты. В их программных документах и публичных выступлениях Сталин представал символом справедливого государственного устройства, индустриального развития и независимой внешней политики. Все это противопоставлялось «предательству» либеральной элиты, пришедшей к власти после распада СССР.

«Трудовая Россия» использовала сталинистскую символику на митингах, организовывала шествия с портретами Сталина и выступала за восстановление социалистической экономики по образцу сталинской модели. РКРП, в свою очередь, позиционировала себя как прямую наследницу ленинско-сталинской традиции, отвергая не только капитализм, но и политику КПРФ, которую они считали слишком умеренной и соглашательской.

В постсоветской политической культуре образ Сталина оказался востребован не только коммунистическими и советско-патриотическими движениями, но и национал-консервативными и монархическими силами. Эти группы интерпретировали сталинизм вне его марксистского содержания, фокусируясь на элементах национальной мобилизации, государственного суверенитета и репрессивной политики. Именно в этот период возник термин «красно-коричневые», обозначавший идеологический симбиоз между левыми реваншистами и правыми националистами, объединившихся на платформе антилиберализма и антизападничества.

Для значительной части этих национал-патриотов ключевым этапом сталинизма был период борьбы с «космополитизмом» (конец 1940-х – начало 1950-х годов), когда советская пропаганда активно использовала риторику русского национализма. Это делало его особенно привлекательным для консерваторов и монархистов, рассматривавших сталинское государство как преемника Российской империи.

Идеология «красно-коричневых» во многом восходит к концепциям русского национал-большевизма, сформированного еще в эмигрантской среде в 1920–1930-х годах. Николай Устрялов, бывший кадет и белоэмигрант, позже стал одним из идеологов «сменовеховства» — течения, видевшего в сталинском СССР возрождение великодержавного порядка, аналогичного царскому самодержавию. Эта концепция составила основу взглядов части бывших белых офицеров и интеллектуалов, которые в конечном итоге признали Сталина как наследника российской государственности.

Во второй половине XX века эта идея получила новое развитие в среде национал-патриотических кругов СССР, а затем и постсоветской России. Одним из ключевых представителей нового издания национал-большевизма стал писатель и публицист Александр Проханов. В своих текстах и на страницах газеты «Завтра» он синтезировал элементы сталинизма, русского православного мессианства и монархической идеологии, формируя образ Сталина как «красного императора». В его концепции Сталин перестает быть марксистским революционером и превращается в символ русской имперской мощи, объединяющий в себе образы Петра I и Ивана Грозного.

Идея слияния сталинизма и православного монархизма, представленная в трудах Проханова и его единомышленников, стала частью более широкой тенденции переосмысления советского прошлого. В этом контексте коммунистическая идеология и диктатура пролетариата отошли на второй план, уступив место идеализированной концепции «жесткого, но справедливого» правителя, защитника традиционных ценностей и национального суверенитета.

Сталинизм КПРФ

В 1990-е годы Коммунистическая партия Российской Федерации (КПРФ) стала ведущей оппозиционной силой, противостоящей рыночным реформам и выражающей интересы значительной части постсоветского рабочего класса, пострадавшего от неолиберальных преобразований. Однако по своей идеологии партия скорее представляла собой умеренную лево-националистическую силу, чем радикальное коммунистическое движение.

Экономическая программа КПРФ в этот период носила социал-демократический характер, ориентируясь не на революционные изменения, а на восстановление элементов государственного регулирования и социального обеспечения, разрушенных в ходе реформ. Лидер партии Геннадий Зюганов акцентировал внимание на необходимости сильной государственной экономики, поддержке отечественного производства и социальной справедливости, однако не ставил под сомнение существующую систему рыночных отношений.

Идеологически КПРФ эклектично соединяла элементы социализма и  национал-консерватизма.  В партийной риторике активно использовались отсылки к сталинизму как символу «сильного государства», что привлекало ностальгирующих по советскому прошлому избирателей. В то же время национал-консервативная риторика, включавшая апелляции к «традиционным ценностям» и российскому национальному возрождению, способствовала объединению  коммунистического электората с более широкими слоями населения, включая сторонников русского патриотизма. Таким образом, КПРФ 1990-х годов представляла собой не столько коммунистическую партию, сколько левый фланг национал-патриотической оппозиции, находившийся в рамках легального политического поля и не стремившийся к системному разрыву с существующим порядком.

В 2000-е годы КПРФ, претерпев ряд трансформаций, постепенно утратила активную оппозиционную роль, встроившись в политическую систему, выстроенную Владимиром Путиным. В условиях нарастающей централизации власти и подавления несистемной оппозиции партия отказалась от радикальной критики действующего режима и фактически перешла в формат подконтрольной парламентской оппозиции, чья деятельность ограничивалась риторическими заявлениями и участием в электоральных процессах без реальной угрозы для власти.

Одним из ключевых направлений деятельности КПРФ в этот период стала политика исторической памяти. Партия сосредоточилась на ревизии постсоветского нарратива о советском прошлом, в особенности на реабилитации сталинского периода. В партийной риторике активно утверждалась идея о необходимости пересмотра отношения к советской истории, критики 1990-х годов как «времени хаоса» и утверждения преемственности современной России с советским государством. Это выражалось в систематическом инициировании установки памятников Иосифу Сталину, поддержке официальных мероприятий, связанных с советскими историческими датами, и продвижении тезиса о положительной роли Сталина в развитии страны.

Фокус на политике памяти позволил КПРФ сохранить электоральную поддержку среди слоев населения, ностальгирующих по СССР, однако одновременно способствовал ее превращению в консервативную силу, все более ориентированную на традиционализм и государственный патернализм. 

Внутрипартийные разногласия в КПРФ стали заметны в 2018–2020 годах, когда внутри партии начало формироваться оппозиционное крыло, состоявшее преимущественно из молодых активистов и региональных политиков. Эти представители нового поколения отказывались от традиционного для партии синтеза сталинизма и национал-консерватизма, вместо этого выступая за обновление идеологической платформы в духе современной социал-демократии. Их риторика включала требования демократизации политической системы, усиления социальной политики и отхода от консервативного курса, который доминировал в КПРФ в последние десятилетия.

Рост влияния этого крыла мог бы привести к частичной трансформации КПРФ в постпутинской России, сделав ее ближе к европейским левым партиям. Однако после начала российского вторжения в Украину в 2022 году оппозиционное течение в партии оказалось под сильным давлением. Часть его представителей подверглась партийным чисткам, а другие решили дистанцироваться от публичной политики, избегая открытых заявлений. В результате партия окончательно закрепила свой статус системной оппозиции, лояльной к власти и встроенной в государственную политическую систему, что сузило возможности для ее будущей эволюции в сторону более прогрессивной левой силы.

Кремль и сталинизм

Отношение Кремля к сталинизму на протяжении последних десятилетий претерпело значительные изменения, отражая эволюцию государственной идеологии и политической стратегии. В 1990-е годы официальный дискурс был преимущественно критическим по отношению к советскому периоду, в особенности к сталинизму, который рассматривался как отклонение от европейского пути развития России. В этот период сталинская эпоха подвергалась жесткой критике за репрессии, тоталитарные методы управления и нарушение прав человека, что соответствовало либерально-западническому курсу правительства.

Однако с приходом Владимира Путина в начале 2000-х годов отношение к советскому наследию начало меняться. Государственная риторика постепенно отходила от однозначного осуждения сталинизма, а некоторые его элементы стали интегрироваться в новый официальный патриотический нарратив. Символическим актом стало восстановление гимна СССР (с новыми словами), что свидетельствовало о стремлении власти к преемственности к советскому прошлому. Центральное место в исторической политике заняла память о победе в Великой Отечественной войне, которая стала инструментом консолидации общества и легитимации власти.

Несмотря на это, в первые годы путинского правления официальная реабилитация Сталина не проводилась, а его правление по-прежнему оценивалось критически, особенно в контексте политических репрессий. Однако по мере усиления авторитарных тенденций в российской политической системе и отхода от демократических норм Кремль все больше заимствовал элементы консервативной идеологии, напоминающей дискурс так называемых «красно-коричневых» 1990-х годов. Этот синтез включал в себя не только сталинистские мотивы, связанные с государственным величием и централизованной властью, но и православно-монархические идеи, подчеркивающие историческую уникальность и сакральность российской государственности. 

После 2014 года в России окончательно сформировалась национал-консервативная идеология, синтезирующая различные исторические периоды в рамках концепции непрерывности и тысячелетней государственности. В этом подходе и имперский, и советский периоды трактуются как различные формы существования единого Российского государства, где преемственность власти и традиции считаются определяющими факторами исторического развития.

Революция 1917 года в данном нарративе рассматривается не как социальный переворот, приведший к коренному изменению общественного строя, а как деструктивный эпизод, ослабивший государство в интересах внешних сил. В этом контексте большевики представлены либо как фанатики-утописты, дестабилизировавшие страну в стремлении к мировой революции, либо как агенты иностранного влияния, способствовавшие расчленению исторической России. 

Сталинский период в значительной степени соответствует консервативному подходу, поскольку в это время произошло усиление государственного централизма, возврат к традиционным социальным нормам и подавление революционных экспериментов 1920-х годов. После разгрома левой (троцкистской) и правой (бухаринской) оппозиции Сталин окончательно консолидировал свою власть, установив тоталитарную систему управления с рядом элементов, напоминающих самодержавную модель.

В этот период были прекращены многие радикальные преобразования, инициированные в первые годы Советской власти. В области социальной политики произошел отказ от прогрессивных реформ: была свернута политика сексуального раскрепощения, запрещены аборты (1936), вновь введена уголовная ответственность за мужеложество (1934). Национальная политика также претерпела изменения: если в 1920-е годы проводилась коренизация, направленная на поддержку национальных культур и кадров, то в 1930-е произошло ее свертывание, сопровождавшееся репрессиями против национальных элит.

Аналогичные процессы затронули и культурную сферу: если в 1920-е годы в искусстве господствовал плюрализм (включавший авангардистские течения, такие как футуризм и конструктивизм), то в 1930-е официальным стилем был провозглашен социалистический реализм, а любые альтернативные художественные направления подверглись репрессиям.

В современной российской пропаганде Сталин изображается как государственник, который отказался от революционного утопизма и сосредоточился на модернизации страны, способствуя ее победе в Великой Отечественной войне. Этот образ является частью широкого консервативного поворота в восприятии сталинской эпохи, в последние десятилетия. Сталин воспринимается как лидер, который восстановил стабильность после разрушительных революционных экспериментов и внутренней смуты, а также вывел страну на мировой уровень, модернизировав промышленность и армию.

Некоторые провластные мыслители, такие как уже упомянутый Александр Проханов, утверждают, что Сталин не только модернизировал Советский Союз, но и продолжил дело русских царей. В их интерпретации сталинская политика, особенно в отношении укрепления централизованной власти и создания мощного государства, была своего рода восстановлением величия Российской империи, а его действия продолжали традиции самодержавного правления. Сталин, по мнению этих авторов, восстановил и утвердил единство страны, защитил ее от внешних угроз и укрепил ее политическую и культурную идентичность, что совпадает с задачами, которые ставили перед собой российские монархи в разные исторические периоды.

Официальная пропаганда сегодня практически открыто провозглашает Владимира Путина преемником русских царей и Сталина в их борьбе с западным влиянием. В этом нарративе Путин предстает не только как защитник национального суверенитета, но и как лидер, продолжающий историческую традицию сильного централизованного государства, способного противостоять внешним угрозам. Такая ресталинизация особенно усилилась после начала «специальной военной операции» и усиления риторики, в которой внешняя угроза формулируется через образ «украинских нацистов».

‍Рефлексия постсоветских демократических левых о сталинизме

Сталинский тоталитаризм оставил кровавый след на всем коммунистическом движении, в большой степени дискредитировав  социалистические идеи на международной арене. В течение всего XX века существовали различные течения внутри левого движения, которые критиковали сталинизм как бюрократическое вырождение революции, подмену диктатуры пролетариата диктатурой партийной номенклатуры и отказ от принципов демократического социализма. Однако эти антисталинистские направления формировались преимущественно в странах Запада, где существовали условия для идейной и политической борьбы. В самом Советском Союзе после разгрома Левой оппозиции в 1920-е годы альтернативные марксистские и социалистические течения были уничтожены, а их представители либо подверглись репрессиям, либо были вынуждены эмигрировать. Впоследствии антисталинистская критика существовала в СССР лишь в виде отдельных диссидентских групп, не имевших значительного влияния на общественно-политическую жизнь страны.

После распада Советского Союза в постсоветском пространстве начали возникать небольшие левые организации, ориентированные на антисталинистскую традицию, преимущественно троцкистского толка. Эти группы стремились переосмыслить советский опыт, основываясь на критике сталинизма, сформулированной Львом Троцким и его последователями. Троцкистские организации рассматривали сталинизм как бюрократическую контрреволюцию, которая ликвидировала демократические элементы раннего советского государства, подменила власть Советов тоталитарным государственным аппаратом и свела социализм к авторитарно-административной модели.

Среди антисталинистских левых в постсоветской России существовали и те, кто не относил себя к троцкистской традиции, но при этом критиковал сталинизм с марксистских позиций. Одним из таких деятелей был марксистский исследователь и экономист Александр Бузгалин, основатель левого журнала «Альтернативы» и активный участник неформального левого движения во время перестройки.

«Сталин стал представителем патриархально-консервативных сил, которые все более насаждали патриархально-насильственные (добуржуазные) методы сохранения системы. Отсюда – приоритет государства, аппарата насилия (типичные для позднефеодальных и азиатских обществ), полукрепостнических (отсутствие паспортов у колхозников, прописка) и полурабских (использование в массовых масштабах труда заключенных) форм экономической организации, значительный элемент патриархальности и великодержавного шовинизма в идеологии и т. п. Однако энергия собственно социалистической тенденции (и внутри СССР, и в мире), с одной стороны, ограничивала сталинизм в его инволюции к добуржуазным институтам, с другой – служила опорой для сохранения и развития страны: СССР как абсолютно несоциалистическая система в XX веке был бы уничтожен». 

Одним из наиболее известных современных российских левых мыслителей, критикующих сталинизм, является социолог и публицист Борис Кагарлицкий, основатель интернет-журнала «Рабкор». Сейчас он находится в заключении по политическим мотивам. Кагарлицкий еще в советское время был левым диссидентом и последовательным антисталинистом, рассматривая сталинизм как деградацию социалистического проекта и замену рабочего самоуправления тоталитарной бюрократией. В своих трудах он анализировал природу советской номенклатуры, демонстрируя, как сталинизм привел к созданию новой классовой структуры, где партийно-государственная элита узурпировала власть, подавив демократические элементы, заложенные в раннесоветском проекте.

«Сталинский Термидор, так же, как и термидор французский, был по своей сути контрреволюцией, выросшей из самой революции и являющейся в значительной степени продолжением и завершением революции. Именно поэтому одинаково бессмысленны и попытки отделить большевизм от сталинизма, и попытки свести большевизм к подготовке сталинизма».

В 2011 году было создано Российское социалистическое движение (РСД). Оно сформировалось как одна из немногих независимых левых политических сил, ориентированных на принципы демократического социализма, и объединяло преимущественно студентов, молодых активистов и интеллектуалов. В своей деятельности РСД выступало с критикой как неолиберального капитализма, так и авторитарных тенденций внутри российского государства, поддерживало права трудящихся и участвовало в протестных кампаниях. Однако в условиях усиливающихся репрессий против оппозиции движение столкнулось с нарастающим давлением со стороны властей. В 2024 году, после признания РСД «иностранным агентом», организация приняла решение о самороспуске, что стало одним из свидетельств свертывания независимой левой политики в России.

В условиях постпутинской России антисталинистские левые могут сыграть значительную роль в переосмыслении исторической политики, предлагая альтернативную интерпретацию советского прошлого. Их позиция может противостоять как либеральному нарративу, трактующему Октябрьскую революцию и СССР исключительно как отклонение от европейского пути развития, так и имперскому дискурсу, воспринимающему Советский Союз лишь как очередное воплощение тысячелетней российской государственности. Выстраивая собственную историческую концепцию, основанную на критике авторитаризма и сохранении революционного наследия, антисталинистские левые могут способствовать формированию новой политической идентичности, свободной от реставрации как либерального, так и национал-консервативного подходов.

‍