В основе поддержки и оправдания войны лежат разнообразные представления (или мифы) о международных отношениях, экономике и политике. Рассуждая о причинах и последствиях войны в Украине, респонденты прибегают к различным понятиям и образам для объяснения происходящего. Китай — а точнее, образ Китая — играет важную роль в воображении россиян, которые выражают поддержку или непротивление войне.
Образ Китая действительно нередко возникает в рассуждениях поддерживающих войну россиян, он встречается и в социальных сетях, и при личном общении. Однако в этом тексте я решила поделиться материалом глубинных интервью, собранным в рамках проекта PS Lab о восприятии войны россиянами за период с конца февраля 2022 г. по декабрь 2022 г. Анализ 301 интервью обнаруживает, что в ответах респондентов, которые не относятся к противникам войны или высказываются в ее поддержку (122 интервью плюс 40 повторных интервью), Китай чаще всего упоминается в двух контекстах. Первый — в ответах на вопрос о желаемом будущем для России. Второй — в размышлениях о Китае как сегодняшнем союзнике России. Стоит отдельно заметить, что во время интервью респондентов спрашивали о причинах начала войны, об их отношении к войне, к санкциям, к возможности ядерного удара и о том, как они видят будущее России и окончание войны. Специально Китай интервьюерами не упоминался.
Как в Китае
Упоминание Китая в рассуждениях о том, какое будущее сторонники войны хотят для России, дает возможность проанализировать представления (и мифы) о Китае. Анализ таких высказываний респондентов показывает, что образ Китая помогает создать оптимистическую картину будущего России. Такой образ будущего важен, так как для многих респондентов поддержка или непротивление войне строится как раз на уверенности или надежде, что Россия выбрала правильный путь. Для многих поддерживающих войну, в том числе тех, кто изначально занимал нейтральную или неуверенную позицию, но потом стал так называемым «новым патриотом» (необходимость довоевывать, быть со своей страной, не быть виноватым), именно представление о будущем России становится основой поддержки. Война видится либо как неизбежное, либо как уже случившееся событие, которое дает России шанс на возрождение и приобретение «истинной самостоятельности» (см. главы 2.1.4, 2.1.6 в нашем исследовательском отчете).
Именно идея экономической самостоятельности Китая выглядит особенно привлекательной для информантов. Так, на вопрос «Какое будущее нужно России и как его достичь?» в ноябре 2022 года 32-летний житель Ярославской области отвечает:
«Лично я не вижу выхода, кроме как какой-то страшный рывок, <…> чтобы потом была какая-то автаркия вроде Китая, чтобы были свои товары или были такие партнеры торговые, за счет которых можно было бы жить, типа китайцев. Потому что иначе никак — очередные санкции и все».
Автаркия в этом контексте употребляется не как теоретическое понятие, означающее крайнюю закрытость экономики, а как состояние некоей желаемой экономической самостоятельности страны, обретшей независимость и достоинство.
Другой респондент, мужчина 45 лет из Архангельской области, на такой же вопрос о будущем России в апреле 2022 отвечает более развернуто:
«[Я хотел бы,] чтобы независимо от нефти и газа страна имела свои заводы, свое производство абсолютно всего. [Была] полностью независима энергетически, финансово, то есть [была] самоустоявшаяся страна. Ну и с конвертируемым рублем, вот так. То есть страна, которая была бы все-таки самостоятельной. Ну вот мы смотрим на Китай. Когда-то ведь Китаю Америка объявила экономическую войну. Это так громко было заявлено. Это было очень давно. [Америка] объявила Китаю экономическую войну ну где-то, может, в 90-х, где-то там. И Китай так серьезно к этой экономической войне отнесся, что сегодня смотришь на нынешний Китай и думаешь: да, это вот действительно уже держава устоявшаяся, самостоятельная. А эта держава, между прочим, когда-то… как отстающей стране мы помогали всем».
По этим репликам видно, что люди могут делать ошибки в фактической информации: экономическую войну Китаю объявил Трамп в 2018 году, к тому моменту «китайское экономическое чудо» уже состоялось и Китай уже в течение 33 лет показывал лучшие экономические показатели роста в мире. Но примечательно, что именно экономическая самостоятельность, которая, судя по пожеланиям респондента, взята почти в абсолюте (свои заводы и производство абсолютно всего, энергетическая и финансовая независимость и конвертируемый рубль), является желанным будущим для респондента, который поддерживает войну (а не, например, расширение территорий). Экономическая самостоятельность — «как у Китая» — гарантирует стране желанный статус «устоявшейся самостоятельной державы» и становится важным элементом оправдания поддержки войны.
При этом образ Китая как ориентира привлекателен для респондентов не только своей экономической самостоятельностью, но и — если полагаться на понятия, которые они используют — за счет своей «изолированности» и «закрытости». Некоторых респондентов, поддерживающих войну, не пугает изоляция России, например, в сфере образования, так как успех развития Китая они прямо связывают с его изолированностью. Отвечая на вопрос о риске изоляции и том, как это может отразиться на образовании в России, в ноябре 2022 года респондент рассуждает так:
«Грубо говоря, в Советском Союзе же был этот «железный занавес». У нас специалисты были самые лучшие. А можно даже это комментировать на уровне других республик. В плане того: Китай, он же тоже изолированный. Как он за последние 10 лет вырос? Он нас обогнал».
В Китае политическая система отличается крайней закрытостью: почти неизвестно, как принимаются политические решения в Китае или как проходит внутрипартийная борьба. Но экономически с 1979 года Китай — не изолированная, а открытая страна без «железного занавеса», где именно потоки людей, идей и денег— через китайскую диаспору по всему миру и многочисленные международные инвестиции и проекты — обеспечивают ее развитие. Китай как один из главных бенефициаров глобализации, по максимуму выжав выгоды для себя как от открытости инвестициям, так и от объема экспорта в другие страны, серьезно заговорил про самостоятельность и независимость сектора высоких технологий только после охлаждения со стороны США.
Многие эксперты отмечают, что кремлевская пропаганда так и не смогла предложить россиянам образ будущего. Пропаганда выстраивает свою позицию против «коллективного Запада» (НАТО, Европы, США), но не дает альтернативной идеологии или ясной картины, куда именно идет страна. В условиях такой идеологической пустоты образ Китая становится для некоторых подходящим ориентиром, оправдывающим решения правительства. В современных российских реалиях такой образ идеологически поощряется: «поворот на Восток» идет уже 10 лет, российско-китайское сотрудничество преподносится в положительном свете в пропаганде, Китай в текущем моменте воспринимается как правильный союзник. Циркулирующие клише о Китае как «младшем брате СССР» позволяют вообразить это родство, а представление о Китае как «тоже изолированном» позволяет верить, что путь развития, выбранный текущим режимом России схож с путем, который выбрал Китай. Более того, обида на США/«коллективный Запад» заставляет некоторых россиян искать точку противостояния — с какой позиции они могут противопоставлять себя Западу. «Традиционные ценности» и «скрепы» во многих случаях неэффективны, а вот мысленный альянс с сильным игроком — Китаем — позволяет получить более крепкую идеологическую опору.
Причина, по которой Китай — страна, очень отличная от России по демографии, экономической стратегии и политическому управлению, не говоря уже о социальном устройстве и культуре, — может восприниматься как ориентир будущего для России, это некое воображаемое историческое и идеологическое родство России с Китаем. То, что Китай — это большая не-западная авторитарная (как и Россия) страна, делает это сравнение легче, но именно наличие некоего общего коммунистического/социалистического прошлого с Китаем позволяет респондентам выстраивать логические конструкции, в которых экономически успешный и самостоятельный сейчас Китай становится образом будущего России. Этот образ предстает этакой альтернативной историей развития СССР: без развала 1991 года, без периода увлечения «западными ценностями и демократией», без травм 90-х и ошибок, когда «нас перестали бояться и уважать». (При этом у респондентов нет рассуждений о привлекательности изоляции или автаркии, как в Северной Корее, Иране или Беларуси. Эти страны могут упоминаться как возможные союзники России, но, не являясь успешными экономически, они не становятся ориентирами для будущего развития России.)
Образ успешного Китая также используется в рассуждениях, которые показывают, что цензура и насилие внутри России могут не вызывать отторжения в том числе потому, что источником успеха и развития Китая видится не многовекторная прагматичная экономическая политика Китая, а его «жесткость» и «диктатура». Например, в октябре 2022 года информант родом из Владивостока, ныне проживающий в Санкт-Петербурге, рассуждает так:
«Лучше всех сейчас китайцы себя чувствуют, им параллельно просто. Они умудрились закрыться от всего мира на определенный срок, и теперь, скажем так, без Китая ничего вообще не происходит в мире. Те же iPhone, те же телефоны, по которым мы с вами общаемся, они все сделаны там — вот и все. Просто в определенный момент лидеры своей страны повернулись к своему народу. Да, там жестко, там до сих пор расстрелы. Но, блин, демократии никакой не существует, этого не будет никогда. Диктатура, тирания — это почему-то единственное, что развивает страны».
И «демократия», и «диктатура» здесь — это понятия, лишенные конкретного содержания, но обладающие мощной символической силой. «Демократии никакой не существует, этого не будет никогда» — это эмоциональная фраза человека, который верил в чудо, а чуда не случилось. Фраза, где отрицание и невозможность некоего идеального конструкта означает уход в противоположный абсолют («диктатура, тирания — это почему-то единственное, что развивает страны»). В таком рассуждении — полном, возможно, разочарования и растерянности — есть и упрощенное, наивное видение мира. На запад от России — демократия, но там разочарование, там мираж. Мы там были, нам не понравилось. А на восток от России (Китай) — там диктатура и тирания, они развивают страны. Там мы были, нам опять туда.
Такая привлекательность «диктатуры» и «тирании» хорошо вписывается и в общий культ силы, который есть у респондентов, поддерживающих войну. Образ силы — важный элемент в восприятии Китая. Информант из Санкт-Петербурга в марте 2022 года так рассуждает о Китае в контексте обсуждения западных санкций, наложенных на Россию:
«С Китаем так разговаривать нельзя, поэтому Китай делает все, что хочет. Китай захватил Тибет абсолютно без последствий для себя, Китай захватил Внутреннюю Монголию абсолютно без последствий для себя. Китай сейчас проводит этнические чистки и очень серьезно посматривает на Тайвань. А что? Они могут это сделать, потому что они слишком сильны. <…> Путин не нравится Западу десятки лет, и западные кампании ниоткуда не выходили. Опять же западные компании спокойно, мирно, хорошо, прекрасно работают в том же Китае. Никто не пытается через санкции заставить китайцев скинуть коммунистическую партию, хотя она тоже не нравится [Западу]».
Неэтичность и готовность мирового бизнеса вести дела с кем угодно, пока репутационные потери не перейдут в материальные, заставляет информанта всерьез задаваться вопросом: Путин и до этого не нравился западным компаниям, но бизнес не уходил. Из Китая бизнес не уходит до сих пор. Значит, ключ к решению проблемы — это стать «как Китай», сильнее и влиятельнее.
Стоит отметить, что китайский рынок и как производитель, и как потребитель — это действительно мощный игрок. По некоторым оценкам, в 2018 г. средний класс в Китае составлял 707 миллионов человек — и это крайне привлекательный рынок для глобальных компаний, которые могут ради прибыли закрывать глаза на нарушения прав человека в Китае. Но даже следуя этой циничной логике, непонятно, какое отношение к этому имеет Россия с сокращающимся в неизвестных темпах населением в 140 миллионов.
Китай как союзник
Упоминание Китая как союзника чаще всего встречается в контексте обсуждения антироссийских санкций. Например, в марте 2022 г. 60-летняя респондентка из Москвы так рассуждала про них:
«Россия — большая страна, здесь много ископаемых. Рано или поздно мы выйдем из этого кризиса. Не хочется просто грубо говорить, но чем больше наклоняют Россию, тем она крепче становится, я считаю. Конечно, какие-то вещи мы не можем производить, машины те же. Но есть Восток — Корея, Китай».
А вот высказывание другой 41-летней жительницы Москвы в апреле 2022 г.:
«Санкции — мне кажется, что они сами себе грызут хвост и наказывают себя этими санкциями. Конечно, это сложный путь для нас. Я надеюсь, что мы сможем устоять, несмотря на санкции, и очень рассчитываю, что те вещи, которые мы до сих пор не производили, или [о которых] с советских времен забыли, возродятся, или мы найдем пути взаимодействия с Китаем, с Индией, что мы сможем через эту сложную ситуацию пройти. И не потеряем, а только выиграем».
В октябре 2022 г. информант из Йошкар-Олы, рассуждая о формировании «большой коалиции» на востоке как заслуги Путина, отмечает при этом, что есть сомнения в Китае как партнере:
Во-первых, очень круто подняли всю восточную часть, как бы скрепили в одну могучую кучку. Еще одна большая коалиция появилась в мире благодаря этому. А идея-то была, собственно, путинская. С Китаем очень хорошо… Ну китайцы те еще куркули, но, по крайней мере, отношения с ними очень даже вполне еще дружественные.
«Те еще куркули» — здесь имеется в виду не столько прижимистость китайцев, сколько их склонность действовать в своих интересах. Но примечателен и акцент на текущем моменте, и то, что пока «отношения с ними очень даже вполне еще дружественные».
У некоторых респондентов есть понимание, что Китай — это более влиятельная страна, чем Россия, и Россия входит в эти отношения в слабой позиции. В марте 2022 г. респондент из Казани рассуждает, что Россия экономически не может оказать конкуренцию двум сверхдержавам (США и Китаю), поэтому «надо развернуться внутрь страны и начинать работать внутри своей экономики, поднимать ее дальше», а пока экономика не так сильна, надо «держаться нашего партнера»:
«Как вести в этой ситуации себе России? Держаться нашего партнера. Мы давно Китаю говорим, что мы друзья. И он тоже считает нас своим союзником и другом. В этой ситуации дружить надо с сильным. Когда Китай был маленьким и слабым, он дружил с сильным Советским Союзом. Тем самым он обеспечил себя на долгие годы… <…> Сейчас позиции поменялись».
Этот же информант в повторном интервью в октябре 2022 года, размышляя о том, как изменился мир после 24 февраля 2022, продолжает видеть плюсы для России в сложившейся международной ситуации. Главным лейтмотивом становится противостояние влиянию Америки («мир сейчас понимает, что под пиндосов можно не прогибаться»). В такой ситуации динамика отношений с Китаем рассматривается исключительно в текущем моменте, а любые риски откладываются на потом взамен на наличие сторонников сейчас:
«…Уже даже у нас в городе юани можно спокойно в банке купить, ограничений нет. Уже китайские компании, считай, нас имеют в юанях. То есть это уже будет проблема китайско-российская, когда Китай нас начнет поглощать, [но] это будет уже другой вопрос. Но на данном этапе бизнес тихонечко идет, дипломатия с восточными странами».
Фраза «когда Китай нас начнет поглощать» — это отсылка к давно циркулирующему в российском обществе опасению, что Китай может захватить часть российской территории. Но такие страхи и опасения циркулируют как некая абстракция. Это, с одной стороны, абстракция, лишенная исторического контекста. Про конфликт на острове Даманский между КНР и СССР в 1969 году либо не помнят, либо эта память лишена подпитки пропаганды. А новая демаркация российско-китайской границы в 2005 году при Путине и передача Китаю 337 квадратных километров территории, где до этого находились дачные участки россиян, — история, актуальная для жителей регионов Южной Сибири и Дальнего Востока, но малоизвестная среди жителей регионов, далеких от границы с Китаем. С другой стороны, эта абстракция лишена контекста: для того, чтобы понять, как Китай может «поглощать» Россию в будущем (или уже поглощает), нужен глубокий анализ экономической деятельности и ситуации (экономической и социальной) как в регионах, граничащих с Китаем, так и российской экономики в целом. Но ни потребности, ни разговора о необходимости этого нет в государственных СМИ и пропаганде.
Важно выделить два момента. Первое — это то, что неприязнь к Америке (и общая обида на Запад), как и текущее возбуждение от войны, оказываются достаточными, чтобы броситься в отношения со страной, чьи мотивы и стратегии вызывают вполне оправданное подозрение. Второе — это осознанный акцент на текущем моменте и признание, что размышления и анализ ситуации намеренно переносятся в неопределенный момент в будущем. Нежелание и неспособность представить последствия и своих действий, и действий руководства страны уводят рассуждения о реальной геополитической ситуации и реальных последствиях сегодняшних решений в тональность «поживем-увидим» (об этом также здесь). Мысли от обиды или от рефлекса ограничивают и темпоральность принятия решений в таком сложном вопросе, как выстраивание будущего, стратегии. В октябре 2022 г. информант из Санкт-Петербурга, который совмещает восхищение украинской культурой с поддержкой войны, так рассуждает о том, как он видит свою позицию в контексте текущей ситуации:
«Взгляды у нас всю жизнь меняются. Как они сформируются — я смогу это только на смертном одре сказать. Сейчас-то мало ли что… Может быть, выяснится, что дядя Вова нас всех продал китайцам, и все это делается для того, чтобы биолаборатории новые на Украине вырастить, чтобы из нас делать киборгов. Мало ли? Фантастические теории всякие бывают. Тогда — да… А пока что — наблюдаем, чем можем — помогаем».
Пространство для принятия решения отодвигается и начинается даже не там, где будет «красная линия» или «пробьется дно», а вовсе отдается в категорию фантастического («может, киборгов из нас хочет сделать, может, китайцам всех нас продал»).
****
Представления большинства российских граждан о Китае складываются из текстов и фактов, циркулирующих в ограниченном Кремлем медиапространстве. Мифы о Китае, которыми оперируют сторонники войны, — это прежде всего результат работы российской пропаганды: отсутствие объемной или критической информации о Китае в российских государственных СМИ, а иногда и просто перепечатывание материалов китайской пропаганды. Вместо объемной дискуссии и сложной информации — история успеха без объяснений, история обещаний без оснований.
Сконструированный образ Китая — изолированный, самостоятельный, экономически успешный, который может диктовать условия с позиции силы, — отражает желаемое многими будущее России. Такой образ не только заполняет идеологическую пустоту в видении будущего, но и легитимирует и оправдывает ведение войны. Этот взгляд, направленный поверх реалий, ужасов войны вдаль, в воображаемое будущее, позволяет мыслить в категориях запланированного и разумного движения вперед, к «истинной самостоятельности» и экономическому процветанию. Использование образа сильного Китая как ориентира позволяет также выстроить позицию коллективного противостояния: мы не одни, мы вместе (с Китаем) против Запада. И все это — заимствуя вымышленную историю чужого успеха, которая на самом деле очень мало отношения имеет и к возможному будущему России, и к реальной истории успеха Китая. Присоединение к сильному в российско-китайских отношениях («держаться нашего партнера», «дружить надо с сильным») и допущение риска такого сотрудничества («когда Китай нас начнет поглощать, это будет уже другой вопрос») противоречит желанной «самостоятельности», ради которой многие поддерживают войну. Но размышления в тональности «поживем-увидим» освобождают от необходимости брать ответственность.
