Компартия всегда была сложным феноменом, сочетавшим несочетаемое: системность и популизм; ретроградность и гибкость; авторитарность и внутренний плюрализм; конформизм и идеализм. 

«Политика КПРФ действительно была нацелена на то, чтобы укорениться в институтах государства, созданного в 1993 (в противоположность митингово-вечевой линии Виктора Анпилова). Однако вплоть до начала 2010-х ее нельзя было назвать системной партией.  Контакты руководства КПРФ с Кремлем носили эпизодический характер и были посвящены решению проблем общенационального характера», — полагает бывший сотрудник центрального аппарата компартии, попросивший об анонимности. 

«КПРФ всегда была партией советско-ностальгической, но не сталинистской в том смысле, как это понимается в Западной Европе. Она не тратила время на изучение трудов или дебаты о том, когда все пошло не так [в советской истории], но быстро подстраивалась под новые времена. И стала максимально широкой партией абстрактной ностальгии по СССР. Причем не по сталинскому, а времен Брежнева — с фильмами Гайдая и вкусным мороженым. Сталин КПРФ — это Сталин брежневского кино», — отмечает Евгений Казаков,  историк левого движения и автор книги «Спецоперация и мир. Российские левые против войны» (“Spezialoperation und Frieden. Die russische Linke gegen den Krieg”). 

По мнению исследователя, послание КПРФ травмированному российскому обществу эпохи первоначального накопления капитала в чем-то напоминало программу первого канцлера ФРГ Конрада Аденауэра: социальная стабильность, отказ от радикальных реформ и «очернения» прошлого (но также и от его повторения). 

Если бы риторика партии ограничилась только этим, она могла бы рассматриваться как умеренно-консервативная партия, структурно занимающая нишу социал-демократии. Однако в лево-националистической идеологии 90-х всегда присутствовал и более опасный, реакционный аспект, роднящий ее со зрелым путинизмом времен «специальной военной операции». 

«В 90-е КПРФ открыто заявляла: демократия — обман, лохотрон, заговор нехороших элит, которые нужно сменить на другие, “хорошие”. Такую риторику мог бы озвучить любой фашист. И действительно, за КПРФ прицепом шли люди, выступающие за погромы и массовые репрессии, такие как [губернатор Кубани Николай] Кондратенко или [генерал Альберт] Макашов», — отмечает историк.

Именно идеологическая близость предопределила сближение руководства КПРФ с Кремлем в период, последовавший за «болотными протестами», и тупик, в который зашла партия десять лет спустя.   

Союз с путинизмом   

В начале 2010-х лояльность системных партий виделась Кремлю принципиальным условием политической стабильности и противовесом демократической «улице». И эту лояльность охотно покупали.

«После больших протестов 2012 года мы несколько лет видели квоты, выделенные для системной оппозиции. Например, когда на выборах в Мосгордуму выделялся одномандатный округ под КПРФ-ника, ЛДПР-овца и справедливоросса, в котором не ставился кандидат от “Единой России”», — вспоминал демократический социалист Михаил Лобанов, баллотировавшийся от КПРФ на думских выборах 2021 года.

С другой стороны, подъем либерального протеста вызывал беспокойство и у лидеров коммунистов, а путинская риторика стабильности, патриотизма и традиционных ценностей позволяла им утверждать, что власть «выполняет нашу программу». 

«Весь комплекс требований КПРФ в 90-е годы власть в значительной степени реализовала. Тут и укрепление системы власти в России, и конфронтация с Западом, и возрождение ВПК, и монополизация экономики под прямым или косвенным контролем государства… Наконец, Крым окончательно “поженил” власть и [национал-патриотическую] оппозицию», — отмечает бывший партиец.

Но чем дольше длился этот «брак», тем более неравным он становился. После непопулярного повышения пенсионного возраста в 2018 году, спровоцировавшего череду поражений единороссов на губернаторских выборах, уже и системная оппозиция стала восприниматься как потенциальная угроза стабильности. АП стала перекрывать кислород парламентским партиям, опасаясь протестного голосования. При этом жестких санкций за то, что кандидаты компартии активно ведут избирательную кампанию, еще не было. 

В итоге в КПРФ окрепло «левое» крыло, чей осторожный флирт с «улицей» и даже сторонниками Навального не только принес партии профит в виде депутатских мандатов, но и начал менять ее изнутри. В ряды коммунистов вливалось новое поколение активистов самых разных взглядов — от леволибералов до антиваксеров, — которых привлекала не столько ностальгия по СССР, сколько возможность легально заниматься оппозиционной политикой.

Взлет и падение 

Трудно поверить, что какие-то три года назад КПРФ переживала ренессанс популярности и оппозиционности. Либеральные СМИ и экспертные центры называли ее самым опасным противником «Единой России» и партией народного недоверия, аккумулирующей протестные голоса независимо от идеологических пристрастий. 

В конце 2021 года компартию поддерживали 20% (согласно ВЦИОМ), а по независимым оценкам — 25% избирателей. Представительство коммунистов в Думе выросло с 42 до 57 человек. 

Вторжение российских войск в Украину превратило вчерашнюю «партию недоверия» в еще одну партию войны, покорно следующую в фарватере официальной пропаганды. 

Отношение верхушки коммунистов к так называемой «СВО» исчерпывающе характеризует фраза Геннадия Зюганова, которую не устают цитировать другие партийные бонзы: «Нам нужна победа… Поражение для партии власти — это смерть. Поражение для КПРФ — это переход в подполье. Для государства и страны поражение — это развал. Именно этого и хотят англосаксы». 

Открыто связав свою судьбу с судьбой режима, руководство КПРФ демонстрирует сверхлояльность. Высказывания вождя коммунистов эпохи «спецоперации» по уровню сервильности превосходят все слышанное от него ранее. Он то по-стариковски журит Путина за появление на улице без шапки, то пускается в воспоминания о том, как однажды «почти целый день» консультировал его по вопросам выборов (почему-то на бывшей даче Сталина), то услужливо заявляет, что диктатору была «невыгодна» смерть Навального. Кремль платит недавно отметившему 80-летний юбилей Зюганову почестями, в которых трудно не разглядеть издевку. Например, недавно ЦИК вручила престарелому политику медаль «За содействие в организации выборов».   

В соответствии с духом времени коммунисты практически отказались от протестной активности. Ей на смену повсеместно пришли автопробеги в поддержку «героев» «СВО» и прочее провоенное волонтерство. Единственная протестная кампания, инициированная КПРФ в нынешнем году направлена против открытия в Москве филиала Ельцин-центра — партийные спикеры называют его «Меккой русофобов и иноагентов». 

Как следствие, рейтинги и электоральные результаты компартии снижаются. Если верить ВЦИОМ, доля россиян, готовых проголосовать за КПРФ сейчас, составляет около 10% — меньше чем когда-либо. 

На выборах прошлого года партия скатилась в нескольких регионах с символически значимого второго на третье место. В нынешнем году тенденция продолжилась. Если в 2019 году «умное голосование» принесло левым 13 из 45 мест в Мосгордуме, то в нынешнем сентябре они взяли всего три. Зампред КПРФ Юрий Афонин объяснял это эффектом сплочения нации вокруг власти, однако вернее было бы сказать, что вокруг власти «сплотилась» сама КПРФ, оттолкнув тем самым протестных избирателей. 

В итоге как перед КПРФ, так и, по слухам, перед Администрацией президента стоит вопрос о самом смысле существования структуры, которая, с одной стороны, стремительно теряет сторонников и идентичность, а с другой — все еще сохраняет рудименты прежней автономии. В этих условиях партия отчаянно пытается сохранить себя.

Партия самосохранения 

После начала полномасштабной войны (и полномасштабного закручивания гаек) «узы брака» компартии с политблоком Кремля и региональными элитами окрепли, поле допустимой критики сжалось до предела, а обращение чиновников с партийцами становится все унизительнее.   

«Если раньше лидеры компартии консультировались с АП лишь по общим вопросам, то сегодня в номенклатуру кандидатов, подлежащих согласованию, входят политики регионального, а иногда — даже муниципального уровня. Выход за флажки влечет за собой санкции — как в случае с нынешними выборами петербургского губернатора, на которые не допустили КПРФ-ника Романа Кононенко», — отмечает бывший партийный деятель. 

«От общей тенденции на закручивание гаек пострадали не только мы, но и “Яблоко”, эсеры, самовыдвиженцы. Но есть и недружественные действия конкретно против КПРФ. Например, сняв с выборов Романа Кононенко, Смольный выпустил на них откровенного клоуна Малинковича из [партии-спойлера] “Коммунистов России”, выступающего с абсурдными предложениями… Это попытка дискредитировать КПРФ и коммунистов в целом. Могли бы поставить [спойлером] хотя бы кого-то из “Родины”!» — возмущается участник муниципальной избирательной кампании в Петербурге, попросивший не называть его имени.

По словам обоих собеседников, в текущих условиях коммунисты сознательно дистанцируются от федеральной повестки, замыкаясь на локальных проблемах избирателей. «Зеленые насаждения, контакты с инициативными группами, малый бизнес, пайщики-заемщики, иногда — жены мобилизованных», — описывает рамки дозволенного бывший функционер.

Мотив подобного политического «воздержания» очевиден: самосохранение. Однако неясно, как долго может просуществовать партия, по сути лишенная возможности заниматься политикой. 

О том, что власти подумывают о том, чтобы заменить КПРФ неким новым политтехнологическим проектом и исключить даже потенциальную возможность фронды с ее стороны, недавно сообщала «Медуза». Но даже если этот сценарий не реализуется, сама компартия рискует стать полностью выхолощенным подобием себя прежней.   

Молчаливая оппозиция

В первые недели после начала вторжения довольно многочисленные, но разрозненные коммунисты публично критиковали войну и провоенную партийную линию. Однако диссидентские голоса быстро смолкли, сменившись внутренней эмиграцией.   

Партбюрократы не столько задушили протест, сколько убедили несогласных в его бесперспективности. Из партии, и то не сразу, исключили лишь самых видных противников «СВО», вроде депутата Мосгордумы Евгения Ступина. Многие несогласные покинули ряды по собственному желанию. Однако, как утверждают собеседники «После», в компартии по-прежнему немало инакомыслящих.  

«Их стратегия адаптации — неучастие ни в чем… Они понимают, что сейчас — не то время, чтобы активно сопротивляться. Нужно переждать, и они ждут», — считает Ступин.

«Я продолжаю общаться с людьми из молодежных структур КПРФ. И там есть масса людей, антивоенно настроенных: от тех, кто не понимает целей и задач “СВО”, или тех, кого разочаровывают ее темпы, до тех, кто видит несостыковки [происходящего] с марксизмом… Они надеются, что произойдет потепление политического климата и можно будет переформатировать КПРФ», — рассказывает экс-партиец.

Шансы, что эти надежды осуществятся — небольшие, но они есть, убеждены собеседники «После». Даже в нынешнем — покорном и ослабленном — состоянии компартия представляет потенциальную опасность для режима, полагает историк Евгений Казаков.

«Сколько ни строй систему с ручными партиями, всегда возможно “пробуждение заснувших институтов”. Люди могут быть марионетками, но в какой-то момент, когда система ослабевает, они способны обрести самостоятельность… В КПРФ есть люди, приковывающие партию к Путину, но есть и те, кто мечтает дотянуть до дня Х, когда Путин больше не сможет управлять государством… Главное для них — не растратить политический капитал и не рассыпаться как организация», — полагает он.

Договороспособность и умеренность могут сделать компартию лучшим кандидатом в посредники между либеральной оппозицией и российской элитой, если подобные переговоры когда-нибудь начнутся, допускает исследователь. 

Схожего мнения придерживается и Ступин: «У КПРФ может быть будущее, если режим будет меняться постепенно. Если вместо Путина придет условный Собянин, который под давлением Запада начнет проводить медленную демократизацию… В этом случае КПРФ может сыграть серьезную роль на политической сцене (но только если риторика ее руководства и само это руководство сменятся)». 

Однако, добавляет политик, если реализуется «революционный» или «пригожинский» сценарий транзита, у КПРФ нет шансов уцелеть — она будет просто никому не нужна.