Недавно Владимир Путин назвал троцкизм «плохой теорией», главное положение которой, по его мнению, гласит, что «цель — ничто, движение — все». На протяжении своего правления Путин часто повторял это странное представление, не имеющее ничего общего с реальными взглядами Льва Троцкого, зато помогающие лучше понять психологию самого Путина. Так, например, цели кровавой войны, которую он ведет уже второй год, остаются непонятны никому — в том числе и тем, кто сегодня отдает за них свою жизнь. Почти десять лет назад Илья Будрайтскис подробно проанализировал парадоксальную фиксацию Путина на воображаемом «троцкизме». Мы думаем, что этот анализ остаётся актуальным и сегодня.
Пару дней назад, выступая на собрании актива своего Объединенного народного фронта, Владимир Путин сообщил: «Это у Троцкого было: движение — все, конечная цель — ничто. Нам нужна конечная цель». Искаженная формула Эдуарда Бернштейна, почему-то приписываемая Льву Троцкому, является, вероятно, уже самой распространённой оговоркой российского президента. Многие годы он повторяет ее перед журналистами и функционерами, рассуждая о социальной политике, проблемах олимпийских долгостроев или недовольстве «креативного класса». «Демократия – это не анархия, не троцкизм», – предостерегает Путин.
Его «антитроцкистские» инвективы не зависят от контекста, на них не влияет аудитория. И уж тем более они не являются скрытой угрозой существующим в наши дни в России небольшим политическим группам, заявляющих о себе как о наследниках Четвертого Интернационала. Путинский «троцкизм» иного рода – его причины не в настоящем, а в прошлом, и скрываются глубоко в политическом бессознательном последнего поколения советской номенклатуры.
Странный миф о «троцкистском заговоре», возникший десятилетия назад, в другую эпоху и в другой стране, переживает второе рождение на протяжении всего путинского правления. И, видимо, чувствуя, какую личную слабость президент питает к «троцкизму», услужливые медиа и прикормленные эксперты превратили этот «троцкизм» в неотъемлемую часть большого пропагандистского стиля. Пока не умер, неутомимый «троцкист» Березовский плел мерзкую паутину из Лондона. Пока не превратился в патриота-охранителя, зажигательный «троцкист» Лимонов совращал молодежь экстремизмом. Замаскированные «троцкисты» из администрации Буша, а затем и Обамы, продолжают сеять войны и «цветные революции». Срывание масок с «троцкистов» стало до такой степени важным ритуалом, что с него, «на счастье», решил запуститься новый медиа ресурс знаменитого Дмитрия Киселева. Так с чего же началась история этого заговора? И при чем здесь троцкисты?
Теории заговоров по природе своей всегда консервативны. Они не дают альтернативную оценку происходящему, но, постоянно опаздывая, следуют за событиями и вписывают их задним числом в собственную пессимистическую версию истории. Так, пионер конспирологии Нового времени, иезуит де Баррюэль в своих «Заметках по истории якобинства» (1797) поместил уже случившуюся французскую революцию в катастрофический финал грандиозного заговора средневекового ордена тамплиеров против церкви и Капетингов. Теория масонского заговора превратилась в по-настоящему мощное течение во второй половине XIX века – тогда, когда пик настоящего могущества масонов уже миновал. Наконец, идея еврейского заговора обрела законченные формы в «Протоколах сионских мудрецов», сфальсифицированных царской охранкой на рубеже ХХ века, когда сила еврейского финансового капитала уже была подорвана восходящей силой капитала промышленного. В такой искаженной связи с реальностью конспирология всегда черпала энергию, ведь чем меньше предполагаемых адептов заговора наблюдалось в действительности, тем смелее их можно было наделять невероятными волшебными свойствами в воображаемом мире.
В духе этой реактивной, запаздывающей природы конспирологии миф о «троцкистском заговоре» появляется в СССР тогда, когда Левая оппозиция — течение настоящих сторонников Троцкого — была давно уничтожена. Однако в отличие от «заговоров» прошлого, созданных тайными агентами и безумными литераторами, основы идеи «троцкистского заговора» были организованно заложены следователями НКВД. Логика амальгам времен «Большого террора» подсказывала: да, троцкист умело скрывается, им может оказаться каждый, но заговор должен быть непременно раскрыт. Неписаный закон сталинского социализма предполагал, что тайное всегда становится явным – и это, конечно, лишало конспирологическую модель характерной загадочной ауры.
После смерти Сталина, когда «чистки» навсегда остались в прошлом, а советское общество стало приобретать качество заторможенной, консервативной социальной структуры, миф о заговоре обрел более привычные черты. Период «застоя» создал для конспирологии идеальную питательную среду – общую вялость, недоверие, социальную депрессию. Живых троцкистов уже давно никто не видел, доносить на них вроде как-то глупо – но об опасности троцкизма все прекрасно осведомлены.
На бессмысленных занятиях по «истории партии» миллионы советских студентов узнавали о врагах социализма, троцкистах, побежденных когда-то давно в открытом бою. Миллионными тиражами издается «антитроцкистская литература», выделившаяся к 1970-м в отдельный, обладающий своим каноном литературный жанр. Его главная отличительная черта – свободное «изобретение» троцкизма, его полная эмансипация от каких-либо связей с действительным, историческим, троцкизмом.
Собственно, «троцкизм» советской пропаганды – это воплощенная бесструктурность, недоразумение. Это «безжизненные схемы, софистика и метафизика, беспринципный эклектицизм… грубый субъективизм, гипертрофированный индивидуализм и волюнтаризм». В отличии от классических чудовищ конспирологии, масонов и сионских мудрецов, троцкисты не управляли миром. Это были заговорщики-неудачники: их всегда разоблачали — если своей поспешностью и импульсивностью они не успевали разоблачить себя сами. В духе сталинского соцреализма их неумелые злобные действия вызывали приступы гомерического хохота народа и партии. И тем не менее, оправившись от позорного поражения, они пробовали снова и снова. У троцкистов не было ясного плана установления глобального господства – но, не имея четкой цели, они были опасны именно своим страстным желанием привносить хаос туда, где царила гармония, предсказуемость и порядок.
В своей деятельности эти троцкисты руководствовались сумасшедшей «теорией перманентной революции» (содержательно не имевшей с теорией Троцкого ничего общего, кроме названия). Ее суть в том, что революция не должна иметь ни географических, ни временных ограничений. У нее нет целей, нет конца и нет смысла. Она ставит вопросы там, где все вопросы уже давно решены. Вносит сомнение туда, где все сомнения уже давно сняты. Нормальный человек никогда не сможет понять в этой теории ничего, кроме одного – она придумана, чтобы портить ему жизнь.
Басманов, автор культовой книги «Троцкизм в обозе реакции», отмечал: «В отличие от многих других политических течений, имевших возможность подтвердить свои идеологические и политические доктрины практикой государственного строительства, троцкизм за все годы существования не выдвинул ни в одной стране положительной программы действий». Это течение настолько деструктивно, что «своим доведенным до абсурда космополитизмом, исключающим возможность выработки национальных программ, троцкизм подрывает позиции даже собственных «партий» в тех или иных странах… троцкизм запутывается в сетях собственных теорий».
Важно, что идея троцкистского заговора против практического разума, реальности и стабильности в позднесоветском обществе никогда не была народной, растущей, подобно «кровавому навету», из темных предрассудков толпы. Она оставалась кошмаром лишь одного слоя: правящей бюрократии, передававшей будущим поколениям на партийных курсах и школах КГБ миф о бессмысленной и беспощадной «перманентной революции».
Советская теория «троцкистского заговора» отражала подсознательный страх управляющих перед неуправляемостью. Легенда о троцкизме, лишенная какой-либо субъектности, стала чем-то вроде «черного лебедя» времен «реального социализма».
В этом, кстати, ее принципиальное отличие от версии «троцкистского заговора», популярного у части американских консерваторов. В Америке это лишь один из многочисленных изводов «заговора меньшинств», дорвавшихся до власти и внедряющих сверху свои антихристианские глобалистские идеи. Тот факт, что антитроцкистская конспирология т.н. «палеоконсерваторов» стала популярна в последние годы среди кремлевских экспертов и политологов, указывает лишь на дефицит воспроизводства старой, советской модели «троцкистского заговора».
Путая Бернштейна с Бронштейном, Владимир Путин, однако, не изменяет именно советской антитроцкистской легенде. Да, «цель ничто, движение все». Хаос, который создается в результате движения, неотвратим, как неотвратимо само время. Оно неумолимо движется к «перманентной революции», которую нельзя завершить и с которой нельзя договориться.
В недавнем интервью Глеб Павловский, умело обходя проблему «троцкизма», тем не менее, говорит о Путине следующее: «Испугался самого себя. Куда идти дальше. Дальше-то что? Это ужасная проблема в политике — проблема второго шага. Шагнул дальше того, на что был готов, и потерялся: куда теперь? … очень заметен разрыв между Крымом и последующими действиями. Видно, что дальше все шло как импровизация или реакция на чужие действия. Люди, боящиеся будущего, запрещают себе обдумывать выбор пути. Когда у тебя не поставлены достижимые цели, начинаешь колебаться между двух полюсов — то ничего не делаешь, то ввязываешься в колоссальный конфликт».
Самое страшное, что «призрак троцкизма» — как уже случалось в истории со многими другими призраками – вполне способен материализоваться. Постсоветская система вступает в полосу кризиса, когда у правящей элиты остается все меньше и меньше шансов управлять процессами в «ручном режиме». Для того, чтобы «троцкистский» кошмарный сон элит стал реальностью, нет необходимости в живых троцкистах. Необходимость в них возникает лишь тогда, когда до того молчавшие и терпевшие силы приходят в себя и ставят вопрос о своих собственных «целях». Но это будет уже совсем другая история.
