В 1898 году французское правительство отправило в Западную Африку военную экспедицию под руководством Поля Вуле и Жюльена Шануана. Им ставилась задача пройти от Сенегала к озеру Чад и склонить правителей племен и государств бассейна реки Нигер к подписанию договоров, навязывающих им колониальную опеку Третьей республики.
Империалистический раздел Африки был в самом разгаре: Франция соперничала в западно-африканском регионе с Британской империей, уже успевшей обосноваться на территориях нынешних Ганы и Нигерии, и спешила захватить себе как можно больше территорий в зоне Сахеля.
В походе, помимо нескольких французских офицеров, участвовали сотни завербованных «сенегальских стрелков» и около 2 тыс. носильщиков, также из числа африканцев. Поскольку запаса провизии и чистой воды экспедиции хватало только на 30 дней, она должна была по мере продвижения пополнять свои запасы у местного населения, которое не горело желанием брать на свое обеспечение столь внушительное число непрошенных гостей.
Малейшие попытки сопротивления наказывались с крайней жестокостью. Колониальные конкистадоры оставляли на своем пути сотни трупов, вырезали целые деревни, не щадя ни женщин, ни детей. Впадая в паранойю, Вуле порой приказывал расправляться даже с теми, кто не демонстрировал по отношению к его отряду очевидной враждебности.
Постепенно вести о творимых Вуле и Шануаном бесчинствах дошли до Парижа, и тогдашний министр колоний Флоран Гиллен поручил командующему французским гарнизоном в Тимбукту подполковнику Клоббу перехватить отряд, арестовать руководителей и принять командование на себя.
Развязка у истории была шекспировская — желающие могут легко найти описание встречи Клобба со своими коллегами по покорению Африки и узнать, какова была их судьба. Столь длинное предисловие к событиям 2023 года нужно, чтобы представлять, какими эксцессами сопровождалась французская колонизация Нигера и что от нее могло остаться в народной памяти.
Самое ожесточенное сопротивление в Нигере отряд Вуле-Шануана, как считается, встретил в апреле 1899 года в местечке Лугу, где ему противостояло войско Сарраунии — правительницы местного королевства, еще до описываемых событий успешно отбивавшегося от всех попыток завоеваний со стороны своих соседей и сохранившегося как островок языческой самобытности в окружении исламизированных городов-государств и султанатов. Овеянные легендами рассказы о подвигах ее и ее воинства уже в XX веке появились в нескольких французских источниках, а в 1980 году нигерский писатель Мамани Абдулай воспел Сарраунию в своем историческом романе, который быстро вошел в условный список культовой прозы постколониальной франкоязычной Африки. Образ непокорной африканской королевы надолго станет одним из символов сопротивления колониализму, а борьба с Францией и ее доминированием — главной политической добродетелью не только в Нигере, но и соседних странах.
* * *
Несколько удивительно, что при таком тяжелом историческом наследии в Нигере после получения независимости сформировалась и до самого недавнего времени вполне успешно существовала вполне лояльная бывшей метрополии политическая элита. Так, например, первый президент этой страны Амани Диори был одним из четырех отцов-основателей Международной организации Франкофонии, которая среди прочиего служит инструментом защиты и продвижения интересов Франции в странах, ранее входивших в ее колониальную империю.
В 1974 году Диори сверг в результате военного переворота начальник генштаба генерал Сейни Кунче. При этом профранцузская ориентация государственной политики осталась неизменной. В начале 1990-х здесь, как и почти во всей Африке, начались демократические эксперименты, регулярно прерываемые новыми военными переворотами и переходными правительствами.
После того как в 2011 году победу на выборах одержали левоцентристская «Нигерская партия за демократию и социализм» и ее лидер Махамаду Иссуфу (снова — профранцузский политик), в стране утвердился режим уже Седьмой (!!!) республики. Правда, тогда было ощущение, что это надолго. Примерно в начале прошлого десятилетия военные перевороты постепенно стали выходить из моды, в большинстве стран наблюдался устойчивый экономический рост, и казалось, что континент, пережив эпоху политической турбулентности, движется в сторону демократической культуры. Знаковыми стали события в Буркина-Фасо, где в 2014 году вследствие настоящего народного восстания пал режим Блеза Компаоре, правившего уже 27 лет и пытавшегося «обнулиться», чтобы в очередной раз участвовать в выборах. Еще годом позже из-за массовых протестов и забастовок профсоюзов потерпела крах и попытка военного путча, преследовавшая цель реставрацию его режима.
В 2017 году в Гамбии опрокидывающие выборы и подкрепляющий победу оппозиционного кандидата ввод сенегальских войск покончили с одной из самых одиозных и эксцентричных африканских автократий XXI века. Последней страной зоны ЭКОВАС, игнорирующей общий тренд, оставалась маленькая династическая республика Того. Там со смертью правившего 38 лет диктатора власть как бы по наследству перешла к его сыну, но и эта династия к тому времени уже осторожно ступала на путь политической либерализации. Однако затем процесс повернулся вспять.
* * *
Рубиконом стало падение правительства Ибрагима Бубакара Кейта в Мали в 2020 году. Его популярность и легитимность подточило растущее на севере и расползающееся на центр страны радикальное исламистское подполье. Осуществившие военный переворот офицеры во главе с полковником Ассими Гойта обвинили свергнутого президента (а заодно и его западных союзников) в коррупции, некомпетентности и неспособности обеспечить безопасность и защитить территориальную целостность республики. Полгода спустя они же осуществили еще один переворот, на этот раз отстранив от власти прежде назначенного ими же президента. С этого момента Гойта сконцентрировал в своих руках всю полноту власти, а его новый кабинет с преобладанием военных офицеров стали открыто называть хунтой.
Рейтинги одобрения нового руководства сразу же взлетели до небес, в немалой степени благодаря внешнеполитическому развороту от сотрудничества с Францией в сторону союза с Россией. Все последующие его антифранцузские жесты (приглашения в страну ЧВК Вагнера, изгнание французского посла и пр.) лишь укрепляли позиции полковников. В настоящее время ни одна малийская партия, кроме туарегских сепаратистских движений Севера, не решается оппонировать «переходному правительству». В Бамако регулярно проходят манифестации с российскими флагами, а на местных автобусах наряду с Че Геварой, иконами панафриканизма или мусульманскими проповедниками можно встретить и портрет российского президента.
Установившийся в Мали милитаристско-пророссийский консенсус оказался столь успешным политическим проектом, а международная реакция на переворот столь вялой, что желание пойти той же дорогой стало возникать и у офицерства соседних стран. И вот новые военные перевороты и хунты в Сахеле стали множиться как грибы после дождя.
Антифранцузские настроения во франкоязычных странах никуда не исчезали даже в условно либеральные годы. Однако профранцузскими тогда было принято считать военные диктатуры и авторитарные режимы, в то время как сопротивляющиеся им демократические социальные движения, партии и профсоюзы, напротив, составляли условный лагерь «патриотических сил». К тому же в самой Франции, наверное, каждый президент, начиная с Миттерана, обещал реформировать отношения с Африкой, а Макрон делал это едва ли не громче всех.
«Африке нужны не сильные лидеры, а сильные институты», — заявил как-то во время одного из своих африканских турне Барак Обама. Однако в демократической политике, которая не принесла немедленных результатов в виде процветания и победы над исламистами, быстро наступило разочарование, и общественное мнение в крупных африканских городах качнулось в противоположную сторону. Новый образ спасителя отечества в странах красного уровня террористической опасности — это разочаровавшийся в продажных столичных политиках боевой офицер в камуфляже, а у антифранцузского ресентимента в Африке появился новый символ — российский триколор.
* * *
До 26 июля, когда президент Мохаммед Базум был арестован отрядом собственной гвардии, Нигер оставался практически последней страной зоны Сахеля (если не считать прибрежных Мавритании и Сенегала), управляемой гражданской администрацией, избранной на всеобщих многопартийных выборах. Управлялся при этом он гораздо лучше, чем соседние страны, в которых у власти были военные.
В Нигере, в отличие от Мали, не было вражды или даже какой-то напряженности между Севером и Югом. Собственно, и как такового разделения на Север и Юг в Нигере тоже уже давно нет. Туарегские племена, ирредента которых в Мали провоцирует регулярные политические кризисы, здесь не сосредоточены в каком-то отдельном регионе, а расселены по всей его территории. Их можно в большом количестве увидеть и в столице Ниамее, а один из известных туарегских политиков Бриги Рафини все десять лет правления предыдущего президента Иссуфу занимал пост премьер-министра. Последнее восстание нигерских туарегов завершилось в 2009 году подписанием мирных соглашений, которые оказались столь прочными, что мир в стране не поколебали даже гражданская война и иностранная интервенция в соседней Ливии.
На территории Нигера нет баз радикальных исламистов, а те террористические атаки, которые там иногда случаются, осуществляют боевики с территорий сопредельных государств. По отдаленным районам страны с минимальным риском можно передвигаться даже белым туристам, что уже давно немыслимо в Мали и довольно рискованно в Буркина-Фасо и Чаде.
Наконец, экономика Нигера в последние годы тоже на подъеме. По итогам 2022 года (с учетом восстановления после ковидных лет) рост ВВП составил рекордные 11,5%. В столице появились новые асфальтированные дороги, отели, клиники, современный аэропорт. За последние пять лет Ниамей дважды принимал саммиты Африканского союза. На осень этого года был запланирован запуск нефтепровода в Бени. Словом, ситуация в стране была далека от кризиса и деградации, которыми оправдывал мятеж силовиков их предводитель генерал Абдурахман Тиани.
В то же время Нигер остается одной из беднейших стран Африки и занимает одно из последних мест по индексу человеческого развития. Российские пропагандисты, едва узнав о существовании такого государства, уже оперируют этим печальным фактом. Ссылаясь еще и на то, что Франция добывает здесь важный для своей атомной энергетики уран, пропагандисты пытаются нас убедить в том, что происходит антиколониальная революция, которая призвана обеспечить далекой африканской стране суверенитет с т. з. распоряжения своими природными ресурсами. Евгений Пригожин и вовсе выражал горячую поддержку хунте через свои телеграм-каналы, озвучивая некие показатели прибыли с килограмма урана, которую якобы получает французская корпорация Orano и «народ Нигера».
Здесь стоит уточнить несколько нюансов. Правительство Нигера действительно получает лишь скромную часть от осуществляемой на территории страны добычи урана, но возлагать за это ответственность на партию Иссуфу–Базума вряд ли справедливо. Напротив, перезаключая соглашения с французским оператором в 2013 году, правительство отчаянно добивалось повышения налога на добычу (с 5,5% до 12%). В итоге была предусмотрена лишь возможность такого повышения в будущем, поставленная в зависимость от доходности предприятия. Стоит отметить, что и 5,5% — не свирепый африканский неоколониализм (такая же ставка, например, в Гренландии).
Налогом на роялти доходы Нигера от добычи урана не исчерпываются. Правительство имеет право приобретать по себестоимости (с целью использования либо последующей перепродажи) примерно треть добываемой руды пропорционально доле местной госкомпании в каждом из разрабатываемых рудников. К тому же, если говорить о добыче, то речь идет о 200–300 млн долларов в год, то есть сумме в несколько раз меньшей, чем прямая финансовая помощь, оказываемая Нигеру его западными союзниками.
Все это написано не с целью защитить французские интересы в Африке, а чтобы показать, что вопрос о распределении прибыли от урановых рудников вообще не является принципиальным для социально-экономического развития этой страны и не объясняет ее бедность.
* * *
На самом деле, проблема Нигера — неудачное сочетание культурных, демографических, географических и климатических факторов, блокирующих его модернизацию. Страна не имеет выхода к морю, большая часть ее находится в пустыне, население сконцентрировано примерно на 20% территории, а для земледелия (основного экономического занятия нигерцев) пригодно лишь 8% территории. Более того, эта доля сокращается из-за изменения климата и распространения Сахары, тогда как число населения растет.
Коэффициент фертильности в Нигере практически не менялся с провозглашения независимости страны и составляет примерно семь рождений на женщину. Если на старте современной государственности страны в ней проживали около 3 млн человек, то в настоящее время это 25 млн. К 2035 году при сохранении текущих тенденций население должно превысить отметку в 40 млн. Уже сейчас экосистема страны с учетом экстенсивной модели земледелия не позволяет обеспечить жителей продовольствием даже в относительно благоприятные для сельского хозяйства годы.
Промышленности, которая могла бы обеспечивать занятостью молодежь с низким уровнем образования, включая хотя бы сборочные заводы, в стране нет. Инвестиции поступают в основном в горнорудную или финансовую отрасли, создающие мало рабочих мест, а большинство горожан заняты в неформальном секторе.
В ситуации, когда весь рост ВВП съедает демография, а консервативное общество, находящееся под влиянием имамов и традиционных вождей, враждебно относится к попыткам распространения программ планирования семьи, Нигер, упустив время для социальной модернизации, на всех парах несется в мальтузианскую ловушку.
Свергнутый путчистами президент Базум объявлял одной из целей своего правления инвестиции в образование, особый упор сделав при этом на вовлечение в него девочек. У кого-то это может вызвать улыбку, однако такая социнтерновская идея (а не дележ урановых шахт), похоже, является единственным шансом на спасение страны. Расчет здесь в том, что прошедшая несколько циклов образования нигерская девушка, помимо того, что получает квалификацию, рожает за свою жизнь примерно на трех детей меньше, чем ее соотечественница, выданная замуж родителями в 14-15 лет. Печально будет, если начатые социальные эксперименты станут жертвой геополитических баталий новой холодной войны.
* * *
Почему же Базум лишился власти? Главной его политической слабостью, не считая принадлежности к этническому ультраменьшинству, стало то, что, создав себе образ просвещенного «философа на троне» (в университете он действительно изучал философию), он не сумел утвердиться в роли лидера-харизматика. Ни свергнутого президента, ни его предшественника Иссуфу традиционно не любила столица. Достаточно сказать, что на выборах 2021 года во втором туре Базум получил в Ниамее менее 22% — самый слабый результат из восьми областей.
Такой неуспех можно отчасти объяснить трайбализмом, но также — неудачной политической коммуникацией. Оппозиционно настроенных ниамейцев раздражал прозападный курс правящей партии, который почему-то не мешал властям сотрудничать с Китаем и Турцией. Присутствие на территории страны иностранных военных баз воспринималось в столице именно так. Американскую базу ВВС еще терпели, но переезд вдобавок к ней и французской миссии «Бархан», практически изгнанной из Мали местными патриотически настроенными офицерами, обсуждалось в городе как символ национального позора.
Базум же, имея славу великолепного оратора, будто не спешил бороться за сердца жителей Ниамея. Так, всего за пару месяцев до переворота в интервью парижскому журналу Jeune Afrique, президент утверждал, что антифранцузские настроения в Нигере — это сугубо «городской феномен социальных сетей, оказывающий влияние лишь на небольшую горстку нашего населения». Он говорил, что его электорат — в особенности проживающие в зонах риска террористической угрозы селяне — прежде всего нуждается в безопасности, а какими средствами он ее обеспечит и будут ли для этого задействованы иностранные войска, людей не волнует. Его нарочитая самоуверенность была напрасной. В таких странах, как Нигер, главные политические события всегда происходят в столицах, и теперь путчисты собирают многотысячные демонстрации и стадионы, укрепляя собственную легитимность, тогда как шествия и пикеты сторонников свергнутого правительства происходят в основном в Европе.
* * *
Итак, два месяца спустя со дня военного переворота в Нигере сложилась ситуация двоевластия. У страны есть президент, избранный на демократических и международно-признанных выборах, который, однако, не контролирует ситуацию, не может исполнять полномочия и находится вместе со своей семьей в положении заложников. Наряду с ним есть глава военной хунты, сформировавшей свой кабинет правительства с участием в том числе гражданских политиков и чиновников. Он управляет страной, но не признан в качестве главы государства почти нигде за его пределами. Как можно преодолеть эту коллизию?
Абсолютное большинство зарубежных государств и международных организаций настаивают на освобождении из-под незаконного ареста президента Базума и его восстановлении в конституционных правах. Самую непримиримую позицию среди них, в том числе с угрозами военной интервенцией, занимают Франция и западно-африканский блок ЭКОВАС. Если Франция прежде всего заинтересована в дружественном и удобном ей режиме с Базумом в качестве демократически избранного президента во главе, то Нигерия вместе со своими союзниками по блоку озабочена общей политической стабильностью и защитой электорально-демократического консенсуса в регионе.
Для африканских политических элит становится очевидным, что волна военных переворотов, смещающих избранные на состязательных выборах правительства, является не серией разрозненных событий, а отчетливой тенденцией, засасывающей в себя подобно воронке все новые и новые государства. Каждый новый переворот лишь увеличивает риски повторения подобного сценария в соседней стране. Так понемногу тает их политический капитал и размывается идея современного африканского конституционализма.
Президентам стран ЭКОВАС сегодня необходим прецедент поражения путча и принуждения его лидеров к отступлению от своих требований. Еще лучше — наказание последних в назидание потенциальным последователям. Каковы шансы на реализацию такого плана? У условного антинигерского «Священного союза» способов давления на хунту по факту всего три: дипломатия, санкции и военная интервенция.
Первый сегодня практически не работает, поскольку захватившие власть военные после прозвучавших в свой адрес милитаристских угроз отказываются разговаривать с теми, кто их озвучил, и разворачивают восвояси одну делегацию ЭКОВАС за другой. Но даже те переговорщики, которым удается встретиться с представителями хунты, привозят неутешительные известия: ни о каком восстановлении у власти Базума те не хотят и слышать.
Санкционное давление, транспортная блокада с юга и отключение от нигерийского электричества, начатые сразу же после переворота, безусловно, уже сейчас негативно сказываются на жизни в стране. Никто не ожидает, что этого будет достаточно, чтобы убедить лидеров хунты пойти на попятную. Скорее, так африканская коалиция демонстрирует свою решимость и неприятие переворота, надеясь спровоцировать раскол в рядах нигерских военных и побудить хотя бы часть армии перейти на сторону Базума. Вряд ли стоит возлагать на эту стратегию большие надежды. Во-первых, транспортная блокада нарушается военными правительствами Гвинеи, Мали и Буркина-Фасо, классово и идейно близкими хунте в Ниамее. А во-вторых, экономика Нигера не столь развита, чтобы отключение электричества оказало бы на нее какой-то опрокидывающий эффект. Большая часть граждан, не имеющих в доме розетки, скорее всего, вообще никакого эффекта не заметит.
Наконец, военная операция против захвативших власть трудноосуществима. Франция, с одной стороны, выступает в роли главного ястреба, а с другой — тут же оговаривается, что сама принимать участие в операции не будет, поскольку это может быть воспринято как «новый колониализм». Что будут в случае ввода африканского контингента войск в Нигер делать ее военнослужащие, которые и так уже находятся в стране, пока непонятно.
Что касается перспектив проведения операции силами африканцев, то первая проблема состоит в том, что идея интервенции в Нигер непопулярна в самих странах, якобы готовых ее осуществить. В некоторых из них прошло несколько протестных демонстраций, а сенат Нигерии успел отказать президенту Боле Тинубу в использовании для этой операции вооруженных сил. Но даже если нигерийские боевые соединения все же смогут стать основой объединенной группировки, то, судя по заявлениям глав государств и их военачальников, вряд ли участникам коалиции удастся собрать в нее больше 25 тыс. военнослужащих. Этого, скорее всего, окажется недостаточно, чтобы быстро сломить подготовленную, экипированную и обученную в рамках военно-технического сотрудничества с США, а также закаленную в боях против исламистов 40-тысячную нигерскую армию — если, конечно, у сил ЭКОВАС вдруг не окажется внутри нее союзников. Здесь нужно также добавить, что военную помощь в отражении агрессии хунте уже пообещали Мали и Буркина-Фасо.
Если у коалиции нет секретного плана, то исход военной операции можно предсказать. После неудачной попытки блицкрига война примет затяжной позиционный характер, принесет множество страданий и разрушений, а политические последствия окажутся противоположными по отношению к изначальным целям руководства стран ЭКОВАС. Вместо защиты политической стабильности они погрузят регион в кровавый хаос, а доселе стабильный и спокойный Нигер превратится в некое подобие Ливии или Ирака.
Эти риски эскалации наверняка осознают те, кому в итоге предстоит принимать окончательные решения, однако это не значит, что спусковой крючок большой африканской войны не будет нажат. Когда в центре конфликта оказывается вопрос вопрос престижа и принципа, то политики, становясь заложниками своих собственных слов, нередко совершают иррациональные поступки.
* * *
Сможет ли, в свою очередь, хунта переиграть своих оппонентов, добившись политического признания и некоторой легитимности? Это можно вообразить — с учетом того, что помимо нескольких африканских союзников первые комплиментарные заявления в ее адрес уже озвучили, например, власти Турции. Кроме того, довольно сложную игру ведут США: они вроде бы настаивают на восстановлении власти Базума, но в то же время призывают Францию и ЭКОВАС отказаться от нереалистичных угроз и отправляют на переговоры к военным лидерам своих эмиссаров.
Признать новым переходным правительством страны хунту, которая пока что воздерживается от антиамериканских действий или заявлений, Вашингтону мешает одно обстоятельство. После произнесенных в адрес правительства Базума комплиментов и вложенных в него моральных и материальных инвестиций резко переобуться из конъюнктурных соображений не очень удобно. В контексте наступающей холодной войны и объявленной борьбы против российского и китайского влияния в Африке это означает уронить свой престиж в глазах союзников на континенте. К тому же сам Базум (в отличие от его свергнутых коллег в Мали и Буркина-Фасо) до сих пор не признал свое отстранение от власти и отказывается объявлять об отставке. Он даже каким-то образом передает из заключения сообщения в ведущие американские СМИ с призывом к Западу «защитить демократию в Нигере от распространяющегося влияния России и ЧВК “Вагнер”».
Стоит оговориться, что, в отличие от пропаганды на ТВ и в телеграм-каналах прорежимных африканистов, официальная Москва пока предпочитает сохранять нейтралитет. Сергей Лавров на африканском саммите в Петербурге фактически присоединился к мейнстримному требованию восстановить в Нигере конституционный порядок, а Дмитрий Песков некоторое время спустя озвучил формулу «африканским проблемам — африканские решения», таким образом фактически умыв за Кремль руки в этом вопросе.
Подводя неутешительные итоги, следует признать, что сложилась патовая ситуация, когда ни одна сторона не готова смягчить свои требования и в то же время не может принудить к их выполнению своих противников. В такой ситуации все как будто заняли выжидательную позицию и ждут, у кого первым не выдержат нервы. В ЭКОВАС заявляют, что дата начала военной операции уже якобы утверждена, но пока держится в секрете. Возможно, это лишь попытка выиграть время и одновременно усилить давление на Ниамей.При нынешнем раскладе это может оказаться оптимальной стратегией. Странам коалиции, возможно, следует продолжать оттягивать начало обещанной интервенции, деэскалируя конфликт вплоть до полной заморозки по формуле «ни мира, ни войны». А реальные переговоры с военными властями можно будет начать, когда страсти остынут, а общественное внимание в Африке переключится на что-либо другое. Более сложный вопрос — что дальше делать с самим Нигером и с оказавшейся в очередном кризисе африканской государственностью в целом. Учитывая общий геополитический контекст обостряющегося соперничества и новой «схватки за Африку», прогнозы на этот счет неутешительны. Крайне маловероятно, что на уровне и качестве жизни местных жителей происходящее скажется положительно. Скорее, как гласит известная африканская пословица, они будут страдать подобно траве на поляне, где дерутся слоны.
