Hey, lay your burden down,
Seems the last day of the miners’ strike
Was the Magna Carta in this part of town

(Pulp, Last Day of the Miners’ Strike)

Есть статья, заслуживающая написания, — ностальгический, при этом воинственный текст о сорокалетнем юбилее забастовки британских шахтеров, продолжавшейся целый год, с 6 марта 1984-го по 3 марта 1985 года. Эпохальное выступление рабочих, которое уже в то время осознавалось как последнее великое восстание британского рабочего движения. Финальная битва между принципом солидарности трудящихся и неолиберальным монетаризмом Маргарет Тэтчер, исходом которой станет разрушение первого и насаждение второго. А также пример того, как далеко были готовы зайти буржуазные СМИ и государственная власть в старейшей из западных демократий для достижения такого результата. В заключение такая статья могла бы призвать к возрождению коллективного духа забастовщиков и выразить надежду, что возможность этой формы мобилизации все еще существует; что из ошибок 1980-х годов можно извлечь уроки и избежать их повторения в будущей борьбе. Однако иногда история, которую мы ищем, оказывается совсем не похожей на ту, которую мы находим.

Вместо всего этого мы оказываемся в приморском городке Уитстабл в графстве Кент, в гостиной одного из муниципальных домов, расположенного в тупичке, к которому приводит переплетение ухабистых улиц, чей запущенный вид сразу дает понять, что муниципалитет не слишком много думает о живущих здесь людях. Арендатором небольшого дома является вдовец лет семидесяти по имени Том Варли. У него белоснежные волосы, усы, сухое чувство юмора и северо-английский акцент, от которого он никак не может избавиться, хотя и живет здесь, на юге Англии, вот уже почти тридцать лет. Его крепкое телосложение намекает на спортивное прошлое. В последние десятилетия своей трудовой жизни Том руководил небольшим фитнес-центром недалеко отсюда. «Это не сделало меня богатым, — говорит он, — но окупило счета». Однако своим мускулистым телосложением он обязан не фитнесу. В прошлой жизни Варли был солдатом и шахтером. Он родился и вырос в деревне под названием Эйрдейл к востоку от города Каслфорд в Западном Йоркшире, рядом с угольной шахтой в соседнем Фристоне. «Там работала вся моя семья, мой отец, мой дед, — говорит Том, — это все, что у нас было: шахта».

Когда ему исполнилось пятнадцать, Варли бросил школу, полгода поработал на угольной шахте, затем почувствовал желание «немного попутешествовать» и выбрал единственную альтернативу, доступную молодому человеку его происхождения: он пошел в армию. В 1973 году, после двенадцати лет военной службы, он вернулся домой и сразу же устроился на шахту, где проработал до ее закрытия в декабре 1985 года. «Если бы мне сказали: “Завтра шахты снова откроют”, я бы завтра снова был там, — говорит он, — сколько бы мне ни было лет. Таких друзей, как там, не найти больше нигде. Работа была грязной, опасной, но это было братство. В поселке, во Фристоне, все знали друг друга. Еще детьми мы вместе играли в деревне, вместе ходили в школу, вместе работали, вместе умирали. И все дома там принадлежали руднику». А сам рудник, как и все шахты, принадлежал Национальному угольному совету (National Coal Board), который был национализирован в 1947 году послевоенным лейбористским правительством Клемента Эттли.

Жизнь Тома Варли проходила в окружении 14 угольных шахт и трех электростанций, занимавших площадь чуть менее десяти квадратных миль. Его зарплата составляла 76 фунтов в неделю, то есть примерно 360 евро в сегодняшних деньгах. «Звучит много, — с удивлением говорит он, — но я еще работал слесарем прямо на горнодобывающем фронте. Я ставил опоры, которые поддерживали крышу туннеля. Это требовало умения. Когда грунторезная машина добывала два фута угля, нужно было передвинуть опорные столбы, чтобы защитить водителя машины. Наша шахта находилась на глубине 700 метров под землей. Чтобы вообще добраться до работы, ты сперва спускаешься в шахту в клети, потом едешь на двух поездах, потом идешь еще две мили пешком. Сначала мы садились на дизельный поезд, потом на Man-Rider — это такой вагон, который тянет бесконечный канат. Потом мы раздевались до нижнего белья, и это было все, что мы носили, потому что там было очень жарко. В общем, мы шли пешком остаток пути до горнодобывающего фронта, отрабатывали там свою смену и потом повторяли весь путь обратно. Ты спускался вниз чистым, а выходил полностью черным. После этого добрых минут двадцать ты проводил в душе».

Варли берет в руки смартфон и своими скрюченными пальцами, поврежденными тяжелым трудом, но сохранившими твердость, набирает в Facebook название группы бывших шахтеров и их родственников: «Давайте я покажу вам, как это там выглядело. Мы потеряли троих парней, все на одном фронте номер 79. Трое молодых ребят. Несчастные случаи бывали. Но все это было частью работы. Когда идешь на войну, ожидаешь, что будут жертвы. Мы родились не для того, чтобы просиживать за письменным столом».

На своем телефоне он показывает мне черно-белые фотографии мужчин с почерневшими лицами. Они выглядят так, как будто сделаны в другом веке, думаю я и вдруг понимаю: ведь так оно и есть. «Вот здесь несколько парней, с которыми я работал. Их теперь в живых осталось не так много». Умерли от последствий работы? «Да. У меня у самого ХОБЛ (Хроническая обструктивная болезнь легких) от угольной пыли. У нас ведь не было масок. Думаю, сейчас все было бы намного безопаснее», — добавляет Варли, как бы оправдывая свое желание все равно вернуться в шахту, если бы случилось невозможное и прошлое вернулось.

Месть Тэтчер

В ходе беседы выясняется, что работа на шахте — не единственная часть его жизни, по которой он скучает. «Завтра я бы снова пошел на забастовку», — говорит он тем же убежденным тоном, которым говорил о готовности вернуться на работу.

Это лишь кажется парадоксальным, ведь целью шахтерской забастовки 1984 было не только повышение зарплаты или улучшение условий труда, но и прекращение программы, уже начатой консервативным правительством во главе с Тэтчер и Национальным угольным советом, направленной на закрытие угольных шахт, признанных нерентабельными. «Речь шла не только о нашей работе, — объясняет Варли, — но и о будущем наших детей и внуков. Мы думали, что шахты всегда будут там для них. Мы использовали единственное доступное нам средство — забастовку. Окей, это была долгая битва, но оно того стоило. Большинство из тех, кто тогда бастовал, сделали бы это снова».

Однако именно здесь ностальгия по забастовке шахтеров доходит до абсурда, превращаясь в своего рода культ жертвы: празднование славного поражения, которое из-за исторической дистанции кажется неизбежным. «У Тэтчер была лишь одна цель: уничтожить шахтеров, — говорит Варли. — Она считала, что мы виноваты в свержении правительства тори в 1974 году». Шахтеры уже бастовали в январе-феврале 1972 года, и тогда их требованием было как раз повышение заработной платы. Семинедельная забастовка привела к чувствительным последствиям: отключениям электроэнергии посреди зимы. «Мы стоили Теду Хиту его переизбрания», — говорит Варли. Тэтчер отомстила за это после междуцарствия Лейбористской партии между 1974 и 1979 годами.

«Пока она была у власти, Тэтчер позволила электростанциям нарастить резервы угля. Мы знали об этом. Она использовала это как угрозу забастовочному движению. И я думаю, что Скаргилл, потрясающий парень, попался на эту удочку». Глава Национального союза горняков (National Union of Mineworkers, NUM) Артур Скаргилл, которого демонизировали британские СМИ и ненавидело руководство Лейбористской партии и которого значительная часть электората лейбористов до сих пор уважает как несгибаемого лидера забастовки, вероятно, не был одаренным тактиком. 12 марта 1984 года, через девять дней после того, как рабочие угольной шахты Кортонвуд в Южном Йоркшире отказались работать в знак протеста против объявленного закрытия, Скаргилл объявил официальную общепрофсоюзную забастовку в начале весны, зная при этом, что спрос на уголь резко упадет в ближайшие несколько месяцев, — и не располагая поддержкой общенационального голосования членов профсоюза.

«Он сделал неверный ход, — признает Том Варли. — Но мы согласились с этим, потому что знали, что было на кону. Многие говорили, что нам следовало провести еще одно голосование. Тогда большинство, вероятно, выступили бы за итальянскую забастовку. Мы бы и дальше получали зарплату, но при любом удобном случае останавливали бы конвейеры, и тогда уголь не покидал бы шахт, а объем запасов уменьшился. Наверное, начинать забастовку сразу было ошибкой, но так уж мы решили». Так и получилось, что могущественный профсоюз горняков, маневрируя с героическим упорством, угодил прямо в открытую ловушку консервативного правительства, которое было готово к конфликту.

Теперь вместо 76 фунтов Том Варли получал всего 5 фунтов в неделю, которые профсоюз выплачивал ему за работу в качестве мобильного пикетчика. «Еще мы ездили на автобусе как “Летучий пикет” туда, где мы знали, что что-то произойдет». Что именно происходило во время этих столкновений между пикетчиками и штрейкбрехерами, так называемыми scabs, до сих пор остается противоречивой темой. «Мы останавливали людей у ​​ворот шахты, — говорит Том Варли. — Не верьте тому, что вам говорят правительство и полиция. Все, что мы делали, это кричали на людей».

В действительности во время забастовки в некоторых местах доходило до значительного насилия, даже с отдельными смертельными случаями, как среди штрейкбрехеров, так и среди забастовщиков. Истинная суть этой внутренней борьбы заключается даже не в ее средствах, а в самой разделяющей энергии моральной поляризации, лежащей в основе конфликта. На платформе X есть аккаунт @Miners_Strike, в котором опубликован виртуальный дневник забастовки. В нем можно найти телевизионное интервью с двумя рабочими шахты Тома Варли во Фристоне, записанное 11 февраля 1985, перед самым концом этих эпических событий. В этом интервью они выражают свое мнение о девяти своих товарищах из 1100 бастующих, которые поддались финансовому давлению и вернулись на работу. «Эти люди, — говорит один из двух забастовщиков, приподняв брови, чтобы передать неотложный характер проблемы, — по сути перерезают всем нам глотки». Всего за три месяца до того интервью в деревне Эйрдейл, где жил Том Варли, в больницу попал штрейкбрехер, которого избили бейсбольными битами в собственном доме, пока его беременная жена и дети прятались от злоумышленников этажом выше. Двое мужчин из Уэйкфилда, который находится примерно в получасе езды, позже получили за это сроки.

Битва при Оргриве

Чтобы подорвать лояльность местного населения, Национальный угольный совет под руководством сторонника жесткой линии Иэна Макгрегора, назначенного самой Тэтчер, начал привозить штрейкбрехеров на автобусах. «Вот почему мы все поехали в Ноттингем, — говорит Варли. — Там они встали на сторону Тэтчер и вернулись к работе. Им было обещано, что их пощадят, но их шахты в итоге все равно закрыли. Вы же знаете, как ведут себя политики. У них язык без костей [в оригинале: They couldn’t lie straight in bed – прим. пер.]. В любом случае, мы их не запугивали. Да, всегда есть кучка сумасшедших, которые создают проблемы. Но в девяти случаях из десяти бастующие сами могли решить подобные вопросы. Им не нужна была для этого полиция».

Однако бастующим шахтерам не потребовалось много времени, чтобы понять, что полиция пришла не с целью урегулирования ситуации. «Вначале мы думали, что сможем победить, — говорит Варли, — но потом это просто дошло до абсурда, потому что нам пришлось бороться не только с правительством, но и с полицией, хотя мы этого абсолютно не хотели. Но они провоцировали нас до тех пор, пока мы не дали отпор. Не местная полиция — они стояли в пикетах вместе с нами. В конце концов, они понимали, что им придется находить с нами общий язык даже после забастовки. Речь про полицию с юга, из Девона, Корнуолла и Лондона! Они привезли их, просто чтобы нас выбесить. В день зарплаты они всегда проходили мимо очередей пикетчиков, размахивая платежными ведомостями. Они получали сотни фунтов. Многие из них на самом деле были солдатами. Однажды там стояла длинная очередь людей в синей форме, я подошел и сказал сержанту: “Эй, да они же солдаты!”» Варли, сам когда-то бывший солдатом, понял это по армейским ботинкам этих одетых по форме людей, у которых к тому же не было служебных номеров на погонах.

Легендарная битва при Оргриве 18 июня 1984 года между шахтерами и полицией уже давно перешла в область национальных мифов. Союз горняков организовал 5000 пикетов, чтобы заблокировать поставки угля на местный коксохимический завод. Они столкнулись с численно превосходящим противником. 6000 полицейских заблокировали бастующих шахтеров на склоне холма между улицей и железной дорогой, а затем пошли в атаку. Конное подразделение ворвалось в толпу и, размахивая дубинками, погнало шахтеров в сторону полиции, ожидавшей у подножия холма, вооруженной спецсредствами, щитами и готовыми к атаке бойцовскими собаками. Сделав обманную паузу, полиция начала преследование бастующих по улицам деревни Оргрив. Ставшие с тех пор культовыми, эти картины безудержного и кровавого полицейского насилия в то время нельзя было увидеть в телерепортажах BBC. Вместо этого редакция изобразила события так, как будто полиция отреагировала на провокацию забастовщиков, бросавших в нее камни. «СМИ повели себя ужасно, они нас попросту распяли», — вспоминает Варли, который в те дни не был единственным, кто потерял всякое доверие к общественному вещанию, претендующему на беспристрастность. Последствия этой утраты доверия обнаруживаются и по сей день. «Я им не поверю, даже если они скажут, что сегодня понедельник. BBC News делают самые искаженные новости, какие только можно увидеть на ТВ».

Несмотря на настойчивые призывы Кампании за правду и справедливость в Оргриве (Orgreave Truth and Justice Campaign), бойня в Оргриве не стала предметом официального расследования и не повлекла юридических последствий. Однако различные заявления чиновников и журналистов, участвовавших в тех событиях, позволяют предположить, что для подавления и очернения бастующих рабочих не нужен был никакой тайный план. Для достижения этой цели было достаточно господствовавшего в медийном и политическом истеблишменте консенсуса о том, что правительство просто не может проиграть в этой борьбе. И все же политические итоги 1980-х годов вовсе не были однозначно предопределенными, вопреки тому, как их изображают сегодняшний политический дискурс и поп-культура. В середине 1980-х, когда Мэгги Тэтчер, нарядившись в Power Suit с широкими подплечниками, прокладывала монетаризму путь через мейнстрим, существовал параллельный мир закатанных джинсов, обуви Dr. Martens, полуироничных свитеров с надписью «СССР» и красных звезд на воротниках рабочих курток (donckey jacket).

Все это, конечно, имело значение на том этапе «холодной войны», когда Рональд Рейган казался более серьезной угрозой миру во всем мире, чем престарелое советское правительство. Даже Стинг уловил этот дух времени и спел в своем сингле Russians: ‘Mister Reagan says, ›We will protect you‹ / I don’t subscribe to this point of view

/ Believe me when I say to you / I hope the Russians love their children too’. Как идеологически незаинтересованный современник этих событий, Том Варли вспоминает один аспект забастовки, о котором сегодня редко можно услышать: «Я думаю, что решающую роль сыграло Рождество 1984 года. Я должен это сказать: если бы не русские, у детей не было бы Рождества. Они действительно поддержали нас. Почему, я не знаю». Итак, в то время, когда пакеты с едой и подарками, проспонсированные Восточным блоком, доставлялись в Йоркшир, Уэльс, Шотландию и Кент, Duran Duran, Spandau Ballet и компания пели Do They Know It’s Christmas в супергруппе Band Aid под эгидой Боба Гелдофа и Мидж Юр, собирая пожертвования на борьбу с голодом в Эфиопии. В противовес буму эгоистичных яппи, движение солидарности 1980-х годов неудержимо распространялось сразу по многим направлениям.

Благотворительные концерты для шахтеров давали не только такие записные социалисты, как Билли Брэгг, но и The Clash, Orange Juice, The Style Council, Aztec Camera и Everything But the Girl, не говоря уже о концерте, организованном группой «Лесбиянки и геи в поддержку шахтеров» (Lesbians and Gays Support the Miners), где хедлайнерами были Pits and Perverts и Bronski Beat. В 1984–1985 годах на улицах Лондона постоянно мелькали желтые стикеры «Уголь, а не пособие» (Coal, Not Dole), которые можно было получить за пожертвование в забастовочный фонд. Тот факт, что газеты и телевидение осуждали восставших шахтеров, не означал, что они не пользовались симпатией среди молодежи и творческого сообщества. Напротив, забастовка шахтеров политизировала студентов буржуазного происхождения и придала реальность старому интеллектуальному клише левых о солидарности с рабочим классом.

Целевая группа для правых популистов

Тем более странным кажется тот факт, что по случаю недавнего сорокалетнего юбилея забастовки британские СМИ увлеклись если не позитивными, то удивительно сбалансированными репрезентациями забастовки (не в последнюю очередь надо отметить документальный фильм BBC Miners’ Strike: A Frontline Story и сериал Четвертого канала Miners’ Strike 1984: The Battle for Britain). Конечно, и раньше появлялись фильмы, направлявшие повествование об этих событиях в сторону большей эмпатии: можно вспомнить Brassed Off (1996), Billy Elliot (2000) или Pride (2014), различные отсылки в работах Кена Лоуча, а также реконструкцию битвы при Оргриве в Battle of Orgreave (2001) Джереми Деллера и телесериал Sherwood (2022). 

Но, возможно, чтобы лучше понять продолжающуюся культивацию этой пролетарской психологической травмы, следовало бы задаться вопросом: каким образом забастовка шахтеров вписывается в культурные войны 2020-х годов? Честный ответ на этот вопрос не обязательно будет позитивным с точки зрения левых: в ретроспективе, конечно, шахтеры воплощают идеальную целевую группу для правых популистов, в том числе и в Великобритании — по крайней мере, со времен Бориса Джонсона. Так называемый «белый рабочий класс», этнически однородный, недвусмысленно маскулинный, глубоко уязвимый и неуверенный в себе, и вместе с тем травмированный и сплоченный ключевым общим опытом, имеющим определенные параллели с лишениями военных лет — так называемым Blitz Spirit, который часто глорифицируют в Великобритании. Том Варли описывает другой побочный эффект забастовки, иллюстрирующий аналогию с войной: «Если бы женщины не поддержали мужчин, мы бы вернулись к работе гораздо раньше».  Но женщины не просто удерживали сообщество сплоченным, готовя еду для пикетчиков в столовой: «Многие женщины также вышли на работу. Это изменило семейную жизнь. Когда мужчины вернулись на работу, женщины остались на своих местах. Как бы это сказать, чтобы не звучало как сексизм? Они стали независимыми и решили, что мужики им больше не нужны. Это было началом конца».

Сегодня Том Варли узнает о запустении уничтоженного сообщества своей юности прежде всего из группы в Facebook для шахтеров-ветеранов. Он покинул свою родину через девять месяцев после окончания забастовки, до конца 1980-х годов проработал в частной компании на атомных электростанциях по всей стране, пока наконец не встретил свою жену в Кенте на юго-востоке Англии, где и основал вышеупомянутый фитнес-центр. В 2016 году он проголосовал за Брексит. Он описывает британский правый пропагандистский канал GB News, опирающийся на Fox News, как «единственный канал, который говорит хоть немного правды». Он не слишком озабочен переходом на устойчивые источники энергии («Англия сидит на лучшем угле в мире. Уголь будет нужен всегда»). И он убежден, что полиция оставит в покое людей из «других стран», вроде «этих пропалестинских протестующих», но немедленно атакует «британского рабочего человека», невзирая на его мирные намерения, стоит тому только возвысить голос: «Я сам через это прошел».

Но у него также есть и достаточно прогрессивные взгляды: он считает, что энергоснабжение и общественный транспорт должны быть снова национализированы, хочет введения налогов на богатых для оплаты инвестиций в общественный сектор, и еще — чтобы трудящиеся снова организовались. «Люди тогда нам симпатизировали, — говорит он, — но не так, как нам того бы хотелось. Я убежден, что если бы больше людей сами объявили забастовку, если бы была всеобщая забастовка, мы были бы сегодня совсем в другом месте. И я думаю, что сейчас мы подходим к моменту, когда людей все так же достанет, как и нас тогда».

Такие люди, как Том Варли, когда-то были героями левых сил, но сегодня они во многих отношениях очень далеки от левой политики. Причина не только в нем самом, но и в тех, кто сегодня готов разговаривать с такими, как он. Оставить его самого и наследие забастовки шахтеров правым было бы трагическим, антиисторическим упущением. «Люди думают, что мы тогда проиграли, — говорит Варли. — Да, мы проиграли. Но не потеряли лицо».

Роберт Ротифер — музыкант, музыкальный журналист и радиоведущий. Живет и работает в Кентербери, Англия.