Российское вторжение в Украину раскололо международное левое движение. Этот раскол оказался не столь глубоким, как в 2014 году, когда часть левых организаций и активистов поддержали провозглашение Донецкой и Луганской народных республик, интерпретируя конфликт на Донбассе как народное восстание. 24 февраля 2022 года границу двух стран пересекли именно российские войска, а не наоборот; напав на Украину, президент РФ лишил своих сторонников из числа международных левых возможности спорить о том, что именно произошло — предметом дискуссии теперь выступает не сам факт нападения, а его возможные причины. Так, некоторые левые комментаторы настаивают на вынужденном характере «СВО» — по их мнению, РФ ведет в Украине оборонительную войну против империализма США и НАТО.

В обоснование этого тезиса приводятся ссылки на ленинскую теорию империализма. При этом российское государство описывается не как одна из сторон империалистического конфликта, но как сила, противостоящая империализму и принципиально отличная от него. Даже осуждая путинскую агрессию, сторонники этой трактовки конфликта настаивают, что РФ не является империалистическим государством, поэтому левая критика должна сосредоточиться на настоящих империалистах в лице блока НАТО под руководством США.

Именно к этой аргументации прибегли некоторые левые издания в первые дни войны. Например, 7 марта 2022 года «Арканзасский рабочий» опубликовал статью Гэри Уилсона, который доказывает, что Россия не может быть империалистической страной в силу почти колониального характера своей экономики, основанной на экспорте природных ресурсов. Уилсон сравнивает Россию с Мексикой: это капиталистические страны, сопоставимые по размеру экономики, однако ни ту, ни другую нельзя считать империалистической. Напротив, как и большинство капиталистических стран, они «эксплуатируются империализмом, финансовым капиталом». Хотя Путина, по мнению автора статьи, нельзя назвать антиимпериалистическим лидером, «российская военная операция по “демилитаризации и денацификации” Украины и признанию ДНР и ЛНР является шагом против империализма, империализма США и НАТО».

В апреле 2022 года Дэвид Норт, главный редактор World Socialist Web Site, опубликовал свою переписку с безымянным социалистом из России. Осуждая вторжение в Украину как «отчаянный и по существу реакционный ответ на беспощадное и усиливающееся давление США и НАТО на Россию», Норт подчеркивает, что российско-украинская война идет в интересах американского империализма, стремящегося уничтожить Россию как препятствие для своих глобальных интересов, чтобы получить контроль над ее ядерным арсеналом, после чего сделать то же самое с Китаем. Россия и Китай — страны, прошедшие через социальные революции и способные на независимую от США внешнюю политику, — рассматриваются исключительно в качестве объектов (но не субъектов) империалистической агрессии.

Российский корреспондент Норта развивает эту логику, доказывая, что российское вторжение в Украину нельзя рассматривать как «империалистический акт»,   экспансию капиталистической державы с целью «расширения своей экономической, финансовой и военной власти» и нового раздела мира. Российская буржуазия не пытается выйти за пределы своей ниши в международном разделении труда, поскольку в стране нет развитого финансового капитала, готового к экспансии в поисках новых инвестиционных возможностей. Россия, считает безымянный социалист, не ведет империалистической политики даже в отношении ближайших соседей — Беларуси и Казахстана. Чтобы стать империалистической державой, Россия должна была бы прийти к мобилизационной фашистской диктатуре, что, по мнению автора письма, маловероятный сценарий.

Миф и реальность о российского империализма

Эти рассуждения восходят к дискуссиям о том, является ли РФ империалистическим государством, начавшимся после российского вмешательства в украинский кризис 2014 года. Противники этого тезиса возражали, опираясь либо на факты, либо на собственную интерпретацию ленинской теории империализма. Примером первого подхода является статья 2016 года, в которой левые теоретики Радика Десаи, Алан Фриман и Борис Кагарлицкий утверждали, что, хотя российская буржуазия вполне может попытаться реализовать свои экспансионистские амбиции с помощью государства, подобные начинания столкнутся с объективными ограничениями — прежде всего, слабостью самого государства. Будучи 12-й экономикой мира по объему ВВП и значительно уступая странам НАТО по количеству военных баз, РФ образца 2016 года едва ли была способна на империалистическую экспансию, которая к тому же повлекла бы за собой риски внутриполитической стабильности. 

Примером другого типа аргументации является серия статей Роджера Анниса и Ренфри Кларка, посвященных разоблачению «мифа о российском империализме» на основании ленинской теории. По мнению Анниса и Кларка, эта теория верна и сегодня, но с двумя принципиальными оговорками. Во-первых, на смену формальным колониям пришла система международных финансовых институтов (МВФ, Мировой банк и ВТО), ставших агентами экономического угнетения «развивающегося мира». Во-вторых, на смену войнам между империалистическими державами пришли военные союзы вроде НАТО, направленные на подавление угнетенной периферии. В отличие от империалистических США, стран Западной Европы, Канады, Японии и Австралии, Россия — страна со слабой промышленностью, низкой производительностью труда, неразвитым финансовым капиталом. Она «играет крайне незначительную роль в деятельности, которая является квинтэссенцией империализма: экспорте капитала на периферию и извлечении прибыли из ресурсов и труда развивающихся стран». Российская экономика зависит от экспорта энергоносителей. Россия мало торгует с бедными странами периферии и не получает существенных выгод от неэквивалентного обмена. В стране нет избытка капитала, а значительная часть прямых иностранных инвестиций уходит в страны Западной Европы и офшоры и направлена не на установление контроля над зарубежными активами, а на уход от налогов, отмывание денег, либо реинвестирование в России через иностранные юридические лица.

Инвестиционные возможности внутри России далеко не исчерпаны, а следовательно, отсутствует структурно обусловленная необходимость экспансии, о которой пишет Ленин. Поэтому Россия, подобно Индии или Бразилии, не является империалистической, а применение военной силы для вмешательства в политику других стран само по себе не является признаком империализма. Напротив, поскольку интересы России систематически игнорируются империалистическими государствами (как в случае с расширением НАТО на восток), РФ представляет собой жертву империализма.

К аналогичным аргументам прибегает заместитель председателя турецкой Революционной рабочей партии (DIP) Левент Делек. В октябре 2018 года вышла его статья, предсказывающая империалистическую войну США и НАТО против Китая и России. Как Аннис и Кларк, Делек опирается на ленинское определение империализма, подчеркивая, что в империалистических странах экспорт капитала преобладает над экспортом товаров. Китай и Россия являются чистыми импортерами капитала, а экспортируют товары (в китайском экспорте доминируют промышленные товары, в российском — энергоносители). Крупнейшие компании России и Китая контролируются государством, которое может вмешиваться в их инвестиционные решения, что, по мнению Делека, несовместимо с «классическими тенденциями финансового капитала». Выходит, ни в Китае, ни в России нет экономического базиса для империалистической экспансии, и хотя их политические режимы не заслуживают симпатий со стороны левых, они способны сопротивляться «настоящему» империализму, хотя и не могут его победить.

Кларк и Делек — наиболее последовательные критики «мифа о российском империализме». По мнению Кларка и его соавтора Дэвида Холмса, вывод российских войск с территории Украины к границам 24 февраля 2022 года и переговоры о статусе Крыма и Донбасса стали бы «гигантской уступкой глобальному капиталу», а поражение путинского режима приведет либо к возобновлению зависимости России от Запада, как в ельцинские времена, либо к распаду государства. Делек заходит еще дальше: победа РФ в Украине якобы будет победой над НАТО, нанесет огромный урон мировой буржуазии и повлечет за собой улучшение условий жизни рабочего класса не только на периферии, но и в империалистических центрах. Наоборот, вследствие поражения РФ, где пролетариат слаб и не организован, возникнет олигархический режим по образцу ельцинских времен, а страна станет полуколонией.

Империализм царской России

В этой аргументации немало проблем. Во-первых, как показывает ленинский анализ царской России, периферийное положение государства в мировом разделении труда вовсе не исключает возможности проводить империалистическую политику. Кларк и Делек обходят эту проблему, настаивая на качественном отличии Российской империи от империализма современного, зарождение которого описывал Ленин.

По Кларку и Аннису, к началу Первой Мировой войны для царской России был характерен «традиционный феодально-династический и торговый империализм», сближавший ее с Австро-Венгрией и отличавший ее от стран передового «современного финансово-промышленного империализма» — Англии, Франции, Германии и США. Делек также обращается к тексту «Социализм и война», в котором Ленин пишет, что «капиталистический империализм новейшего типа вполне показал себя в политике царизма по отношению к Персии, Маньчжурии, Монголии, но вообще в России преобладает военный и феодальный империализм». Так Делек приходит к выводу, что Российская империя была ближе к докапиталистическим Габсбургской и Османской империям, которые были лишь инструментами в руках «настоящих» империалистов.

Делек, Кларк и Аннис столь внимательны к высказываниям Ленина об империализме царской России не только из уважения к букве ленинской теории: они хотят подчеркнуть исторический разрыв, отделяющий современный империализм от его предшествующих форм. По их мнению, Ленин мог писать об империализме царской России в 1914 году либо как о пережитке прошлого (Кларк и Аннис), либо имея в виду ее подчиненную роль в борьбе «настоящих» империалистов (Делек). Однако постсоветская Россия не может быть названа империалистической ввиду ее периферийного положения в мировом разделении труда и слабости российского финансового капитала.

Насколько корректна такая интерпретация Ленина? В текстах 1915–1916 годов, написанных в процессе подготовки работы «Империализм как высшая стадия капитализма», на которую опираются Кларк и Делек, Ленин рассматривает царскую Россию как одну из империалистических держав, хотя и констатирует ее сравнительную отсталость. В августе 1915 года он пишет, что «мир поделен между горсткой великих, т. е. преуспевающих в великом грабеже и угнетении наций, держав», уточняя, что имеются в виду Англия, Франция, Россия и Германия. В статье 1916 года Ленин ставит царскую Россию в один ряд с другими «остро соперничающими империалистическими хищниками гигантской силы», Англией и Германией. Ранее в том же году он относит Россию к «старым грабительским державам», которыми он считает Англию и Францию, а вовсе не «феодально-династические» Австро-Венгрию и Османскую империю: «[Э]та война ведется ради мировой гегемонии, т. е. ради нового угнетения слабых наций, нового раздела мира, раздела колоний, сфер влияния и проч. — такого раздела, при котором бы старые грабительские державы, Англия, Франция, Россия, уступили долю своей добычи молодой и более сильной грабительской державе, Германии». Наконец, в работе «Социализм и война» Ленин рассматривает царскую Россию как одну из шести «великих (то есть имеющих успех в великом грабеже)» держав, чье соперничество характеризует современный империализм (кроме России в этом списке присутствуют Англия, Франция, Германия, США и Япония). Аналогичная характеристика приводится и в «Империализме».

Неравномерное развитие

Тексты Ленина показывают, что Российская империя была противоречивым образованием: ее «империализм новейшего типа» соседствовал с экономической отсталостью. Подытоживая свои рассуждения об империалистическом разделе мира, он пишет:

“Как ни сильно шла за последние десятилетия нивелировка мира, выравнивание условий хозяйства и жизни в различных странах под давлением крупной промышленности, обмена и финансового капитала, но все же разница остается немалая, и среди названных шести стран мы наблюдаем, с одной стороны, молодые, необыкновенно быстро прогрессировавшие капиталистические страны (Америка, Германия, Япония); с другой — страны старого капиталистического развития, которые прогрессировали в последнее время гораздо медленнее предыдущих (Франция и Англия); с третьей, страну наиболее отставшую в экономическом отношении (Россию), в которой новейше-капиталистический империализм оплетен, так сказать, особенно густой сетью отношений докапиталистических”

Считается, что тезис о неравномерном развитии капитализма впервые отчетливо сформулировал Лев Троцкий. Однако, как уже было отмечено, именно Ленин сделал его частью теории империализма. В «Империализме» он пишет о неравномерности распространения железных дорог, расширения колониальных владений, темпов экономического роста в разных странах, форм зависимости между государствами и т.д. Это проявляется как в неравенстве «великих держав» и прочих стран (колоний и полуколоний), так и в неравенстве между самими «державами», уровень экономического развития которых разнится. Наконец, как показывает случай России, неравномерно развиваются и отдельные «великие державы».

Несмотря на внутреннюю неравномерность развития российского капитализма, Ленин однозначно рассматривает Российскую империю как участницу империалистической борьбы, а саму борьбу, или «конкуренцию нескольких империализмов», считает ключевой политической особенностью современного империализма. Он сравнивает современный империализм не с докапиталистическими империями, а с 1840–1860-ми годами, периодом «расцвета домонополистического капитализма… с преобладанием свободной конкуренции» и доминирования Англии, монопольного поставщика промышленных товаров и богатейшей колониальной державы.

Завершением этой эпохи стал кризис 1873 года, после которого начинается тридцатилетний переход к монополистическому капитализму. В результате слияния промышленных и банковских монополий возникает финансовый капитал, а также интенсифицируется борьба за раздел мира. Промышленная монополия больше не может не оспариваться. В статье 1916 года Ленин развивает эту мысль:

“Последняя треть XIX века была переходом к новой империалистской эпохе. Монополией пользуется финансовый капитал не одной, а нескольких, очень немногих, великих держав. (В Японии и России монополия военной силы, необъятной территории или особого удобства грабить инородцев, Китай и пр. отчасти восполняет, отчасти заменяет монополию современного, новейшего финансового капитала.) <…> Монополия современного финансового капитала бешено оспаривается; началась эпоха империалистских войн”

Царская Россия, безусловно, была участницей империалистической борьбы. Неполное и неравномерное развитие финансового капитала не позволяет отнести ее к «финансово богатым» странам, однако оно компенсировалось территорией и военной силой.

Стадии капитализма

Как уже было упомянуто, Кларк и Делек пытаются разоблачить миф о российском империализме, показывая, что капитализм в РФ никак нельзя назвать развитым. Если империализм — это высшая стадия капитализма, то современный российский капитализм далек от достижения высоких показателей собственного развития (инвестиций в основной капитал, подушевых показателей ВВП и др.). Но корректно ли отождествлять высшую стадию капитализма с уровнем его развития в отдельно взятой стране? 

Ленин ясно говорит, что под высшей стадией капитализма имеется в виду стадия, на которой производство стало столь масштабным, что свобода конкуренции сменилась монополией. Именно в этом, по Ленину, состоит «экономическая сущность империализма». Здесь следует вернуться к тезису о неравномерности капиталистического развития. В полемике с Каутским Ленин указывает, что господство финансового капитала, характерное для империалистической эпохи, не ослабляет, а усиливает «неравномерности и противоречия всемирного хозяйства». Уже из этого ясно, что, говоря о высшей стадии капитализма, он не имеет в виду отдельные страны — речь идет о всеобщей системе хозяйственных отношений, в которую вовлечен весь мир. Собственно, империализм и есть одно из следствий международной экономической интеграции.

Как пишет Ленин, территория земли уже поделена крупнейшими капиталистическими странами, то есть вовлечена в процесс накопления капитала, пусть даже в качестве сырьевой периферии. Империалистическая эпоха — передел уже поделенного мира, когда к старым мотивам колониальной политики добавилась «борьба за источники сырья, за вывоз капитала, за “сферы влияния” — т. е. сферы выгодных сделок, концессий, монополистических прибылей и пр., — наконец, за хозяйственную территорию вообще».

Неравномерный характер капиталистического развития, по Ленину, исключает иные средства кроме войны и раздела сфер влияния, в т. ч. колониального, для устранения несоответствия между развитием производительных сил и накоплением капитала. Если в эпоху конкурентного капитализма прямого столкновения можно было избежать за счет колонизации новых территорий, то переход к монополистической стадии означает также и переход к политике «монопольного обладания территорией земли, поделенной до конца», что делает конфликт неизбежным:

“[П]ри капитализме немыслимо иное основание для раздела сфер влияния, интересов, колоний и пр., кроме как учет силы участников дележа, силы общеэкономической, финансовой, военной и т. д. А сила изменяется неодинаково у этих участников дележа, ибо равномерного развития отдельных предприятий, трестов, отраслей промышленности, стран при капитализме быть не может”

Здесь Ленин вновь говорит о разных источниках власти империалистических держав, не ограничиваясь только «финансовой силой», а также подчеркивает, что их ресурсы неравны. Неравномерность капиталистического развития создает предпосылки для конфликтов и усиливается с переходом к монополистической стадии, когда столкновение становится неизбежным. Поэтому страны-участницы империалистической борьбы будут отличаться друг от друга по уровню развития экономического — в их числе вполне может быть периферийная империя, обладающая монопольными преимуществами в военной силе и доступе к источникам сырья. 

Как позднее показал мир-системный анализ, периферийный капитализм при своей экономической отсталости вполне может быть передовым как капитализм (например, с точки зрения методов эксплуатации труда). Плантаторы американского Юга и Вест-Индии были, возможно, более эффективными капиталистами, чем промышленники старой и Новой Англии, однако и те и другие участвовали в единой системе разделения труда трансатлантического капитализма. Аналогичным образом, на почве коррумпированного «кумовского» капитализма могут возникать более опасные формы империалистической агрессии, чем может породить «развитый капитализм». 

Финансовый капитал и инвестиционный империализм

Помимо ссылок на обобщенные показатели развития экономики и институциональной среды в РФ, Кларк и Делек уделяют особое внимание финансовому капиталу, роль которого в империалистической экспансии подчеркивал Ленин. Делек пишет о том, что, будучи чистыми экспортерами товаров, а не капитала, Россия и Китай не могут быть империалистическими державами. Несмотря на то что РФ экспортирует капитал в постсоветские страны, большая часть российских инвестиций направлена в офшоры или экономически развитые страны Западной Европы и США, что скорее похоже на бегство капитала, чем на империалистическую экспансию. Кларк и Аннис указывают, что в России не сложился союз финансовых и промышленных капиталистов, о котором писал Ленин, а реальной гегемонной силой является союз высших государственных чиновников и сырьевых олигархов. 

Такое прочтение сужает ленинскую теорию до одной специфической формы империалистической экспансии — инвестиционного империализма. В своем определении империализма Ленин действительно подчеркивает роль финансового капитала и финансовой олигархии как движущих сил империалистической экспансии, а также роль экспорта капитала как ее средства. Здесь он развивает мысль Гобсона, согласно которому ключевой политической характеристикой современного империализма является конкуренция империй, тогда как его экономическая новизна заключается в господстве финансовых или инвестиционных интересов над торговыми. Однако, в отличие от Гобсона с его financial capital, Ленин использует марксистское понятие финансового капитала (finance capital, или Finanzkapital), предполагающее слияние промышленных и банковских монополий. Таким образом, речь идет не столько о ключевой роли финансовых интересов, сколько о высшей стадии монополизации, когда монополии, сформированные в отдельных секторах экономики, объединяются на более высоком уровне.

Характерно, что в «Империализме» и других работах Первой мировой войны Ленин использует понятия «империализм» и «эпоха финансового капитала» как взаимозаменяемые. Новейшая ступень капитализма — это монополистический капитализм, а финансовый капитал — своего рода монополия монополий, образование которой знаменует переход от капитализма к более высокому общественно-экономическому укладу. 

Дополняя экономическое определение империализма рассуждением о его историческом месте, Ленин выделяет четыре вида монополий, характерных для эпохи: производственные, сырьевые, банковские и территориальные (или «монополии обладания колониями»). В середине 1910-х, на пике развития универсальных банков, слияние производственных и банковских монополий могло выглядеть наиболее передовой комбинацией. Однако это не исключало возможность других сочетаний — например, сырьевой и территориальной монополий, которые в случае Российской империи компенсировали недостаток ее «финансовой силы».

Аналогичная аргументация применима и к экспорту капитала, которому Ленин (вслед за Гобсоном) придает особое значение как основному инструменту империалистической экспансии. Избыток капитала, накопленного за счет монопольных прибылей, ставит перед капиталистами дилемму: либо перераспределение доходов в пользу трудящихся и снижение прибыли (по мнению Ленина, невозможное при капитализме), либо инвестиции в страны с низкой стоимостью факторов производства, что потребует политической и военной защиты. 

Современные исследования показывают, что, вопреки Гобсону и Ленину, экспорт капитала и территориальная экспансия были разнонаправленными и не обязательно связанными друг с другом. Империалистические державы Англия, Франция и Германия рубежа веков реимпортировали доходы от иностранных инвестиций и были не экспортерами, а импортерами капитала. В период 1870–1900 гг., который Ленин считал переходным от конкурентного капитализма к монополистическому, большая часть иностранных инвестиций европейских стран были направлены не в тропические регионы, где в это время создавались колонии, а в заселенные европейцами страны Нового Света. 

Экономика и политика

Указывая на отсталость российского капитализма, Делек и Кларк ссылаются не только на экономические показатели, но и на состояние институциональной среды: крупнейшие компании РФ контролируются государством; накопленный капитал присваивается в виде инсайдерской ренты, а не инвестируется; бизнес-среда нестабильна; верховенство права не обеспечено, и пр. Российский капитализм дисфункционален, коррумпирован и политизирован, и поэтому якобы не может стремиться к империалистической экспансии. Или все-таки может?

Называя империализм высшей стадией капитализма, Ленин стремился показать капиталистическую природу империалистической войны в полемике с социалистами, которые видели в империализме политическое искажение экономической логики капитализма — логики постепенного углубления разделения труда и взаимозависимости разных стран, стимулирующих мирное сосуществование.

Ленин критикует подобные попытки сведения политики к экономике, называя их карикатурой на марксизм. Теоретически империалистическая борьба может вестись формально мирными средствами вроде скупки источников сырья или конкурирующих предприятий. На практике империалисты прибегают к политическим или даже криминальным методам. Например, аннексия территории облегчает ее экономическую интеграцию, и здесь империалисту «легче подкупить чиновников, добиться концессии, провести выгодный закон и пр.» Содержание империалистической борьбы — экономический передел мира — не зависит от ее формы, которая может быть и мирной, и силовой.

Когда-то оппоненты Ленина видели в империализме чистую политику и отрицали его связь с материальными условиями монополистического капитализма. Сегодняшние разоблачители мифа о российском империализме видят в нем чистую экономику, рассматривая политическую укорененность российского капитализма как свидетельство его отсталости. Оба эти аргумента построены на буржуазной фикции разделения политики и экономики. В своем видении развитого капитализма Делек и Кларк неявно ориентируются на либеральную точку зрению, восходящую к Максу Веберу, который подчеркивал, что рациональный капитализм независим от политического вмешательства и действует формально мирным путем.

Однако сращивание государства и крупного капитала, силовой захват активов, формальный и неформальный государственный контроль над предприятиями и другие примеры взаимопроникновения экономики и политики в современной России вовсе не являются аномалиями с позиций ленинской теории. В ней, как и вообще в марксизме, насилие не рассматривается как нечто внешнее по отношению к капитализму. В этом смысле дикий российский капитализм (Jurassic capitalism) не менее, а более «нормален», чем западный капитализм, который берут за образец Делек и Кларк.

После Ленина

Ленинская теория империализма оказывается не лучшим инструментом разоблачения мифа о российском империализме. Насколько она хороша в качестве инструмента для анализа современного империализма, российского и не только? Здесь можно обратиться к литературе об империализме и колониализме, прежде всего к исторической социологии. Исторические социологи рассматривают империализм как одну из форм имперского господства — иерархического отношения, в котором метрополия господствует над периферией, ограничивая ее суверенитет, и извлекает из этого различные преимущества.

Объектом имперского господства может быть конкретная территория, которая либо путем завоевания или аннексии включается в состав метрополии и становится ее провинцией, либо управляется с помощью колониального прокси-государства, контролируемого метрополией, и превращается в колонию. В обоих случаях периферия теряет суверенитет. Само понятие империи ассоциируется именно с территориальным господством, которое практиковали как сухопутные (land-based) Османская и Российская, так и колониальная Британская империя. 

Также метрополия может господствовать над периферией неформально, не посягая на ее суверенитет. Объектом контроля в таком случае оказывается абстрактное пространство интересов, сферы влияния. В исторической социологии понятие империализма используется для обозначения именно этой нетерриториальной формы имперского господства.

Прообразом современного империализма можно считать города-государства Северной Италии, которые стремились к политическому и дипломатическому влиянию за пределами своих границ, чтобы поддерживать баланс сил и защищать свои торговые интересы, в том числе поддерживая дружественных правителей за рубежом. Другой исторический пример нетерриториального имперского господства — Португальская империя XV–XVI веков, создавшая систему береговых фортов и анклавов вдоль северного и западного побережья Африки и систему землевладений вдоль реки Замбези (там занимались плантационным сельским хозяйством, добычей полезных ископаемых и торговлей и эксплуатировали рабский труд). Вплоть до XIX века Португалия не стремилась к завоеванию территории, предпочитая изъятие ресурсов и торговлю —  в этом смысле Португальская империя была не столько империей колоний, сколько империей военных баз, подобно современным США.

В раннее Новое время нетерриториальное имперское господство было продолжением торговли, однако современный империализм преследует более амбициозные цели контроля над сферами влияния и полагается на более разнообразный репертуар средств. К ним относятся кратковременные военные интервенции и спецоперации, военно-дипломатическая и экономическая поддержка деспотических режимов (например, как США в Никарагуа в 1930-е годы), а также экономическое принуждение — неэквивалентный обмен, торговая или долговая зависимость, экономические санкции. Парадигматическими примерами современного империализма считаются Британская империя и современные США, однако в их истории одновременно присутствуют территориальные и нетерриториальные формы экспансии. Так, на пике своего могущества Британская Империя успешно сочетала империализм свободной торговли с колониализмом. В свою очередь, в истории США в XX веке доминировал неформальный империализм, однако этому предшествовала континентальная экономическая интеграция и даже приобретение формальных колоний по результатам Испано-американской войны 1898 года.

Ленин не различает территориальные и нетерриториальные формы имперского господства, колониализм и неформальный империализм, объединяя их все под рубрикой империализма. С позиций современной исторической социологии его теория предстает попыткой связать две современные формы имперского господства, территориальную (колониализм) и нетерриториальную (империализм), указав на их общую причину: монополистический капитализм. 

Сама формулировка «империализм как высшая стадия капитализма» допускает, как уже отмечалось, два прочтения. В первом случае империализм — просто другое название монополистического капитализма, во втором — его следствие. Второе прочтение рассматривает империализм как самостоятельное явление. Тогда содержанием ленинской теории становится тезис о том, что переход капитализма к монополистической форме исключает возможность мирной конкуренции и неизбежно приводит к конфликту капиталистических государств:

Эпоха новейшего капитализма показывает нам, что между союзами капиталистов складываются известные отношения на почве экономического раздела мира, а рядом с этим, в связи с этим между политическими союзами, государствами, складываются известные отношения на почве территориального раздела мира, борьбы за колонии, «борьбы за хозяйственную территорию.

С исторической точки зрения, Ленин был прав: борьба за хозяйственную территорию действительно вошла в репертуар мотивов экспансионистской политики в период между 1870 годом и Первой мировой войной, когда, наблюдая за промышленным развитием США, элиты континентальной Европы осознали колоссальные экономические преимущества территориальной интеграции. Тем не менее мотивы колониальной и империалистической экспансии никогда не исчерпывались экономическими соображениями, а сами экономические оправдания борьбы за хозяйственную территорию не всегда имели под собой реальные основания. Как пишет историк Юрген Остерхаммель, понятие империализма шире, чем понятие колониализма, поскольку предполагает способность метрополии формулировать свои национальные интересы как имперские и преследовать эти интересы за пределами собственных границ. Эта имперская активность может включать в себя и колониальные захваты, однако колонии, или хозяйственная территория, важны не сами по себе, а как предмет империалистического торга.

Такой подход согласуется с ленинским пониманием империалистической борьбы, цели которой не сводятся к захвату хозяйственной территории, а средства — к формально мирной экономической аннексии. Хозяйственная территория, наряду со сферами влияния, является частным случаем борьбы за раздел мира, которая может быть как мирной, так и немирной. Однако эта борьба не является внешней по отношению к капитализму, но вырастает на его почве; когда же капитализм становится монополистическим, империалистический конфликт — в предельном случае, война — превращается в структурное свойство межгосударственной системы отношений.

Империализм и демократия

В общепринятой интерпретации ленинской теории монополиям отводится роль движущей силы империалистической экспансии: захватив национальные рынки, они стремятся выйти за пределы политических границ своих стран, что вынуждает государства содействовать этой экспансии и защищать интересы капиталистов за рубежом. Однако Ленин понимает монополию не только в узко экономическом смысле отсутствия конкуренции, но и как ситуацию, когда один из субъектов конкуренции — фирма или государство — обладает огромным преимуществом над всеми остальными. Именно такой дисбаланс сил имеется в виду в процитированном выше фрагменте, где Ленин говорит, что территориальная и военная монополии Российской империи компенсируют недостаток развитого финансового капитала.

Поскольку монополистический капитализм остается неравномерным, в нем постоянно будут возникать такие асимметрии, создавая структурные условия для империалистической экспансии, перерастающей в войны. Концентрации экономической власти, то есть образованию монополий в узко экономическом смысле слова, сопутствует концентрация власти политической. Так у одного субъекта появляется подавляющее преимущество над другими, причем не столь важно, будет ли этим субъектом капиталистическая корпорация с мощными лоббистскими возможностями или полупериферийная диктатура, подчинившая себе крупный бизнес. 

В свою очередь бенефициары политических и экономических монополий (правящие классы «великих держав» или держав, претендующих на величие) будут стремиться конвертировать это относительное и зачастую ситуативное преимущество в долговременное отношение господства, заняв в нем роль имперского центра, господствующего над периферией. Конкретные формы имперского господства, территориальные или неформальные, могут комбинироваться или сменять друг друга в зависимости от обстоятельств, а инициатива может исходить как стороны бизнеса, так и со стороны политической элиты: успешная империалистическая экспансия в любом случае потребует взаимодействия государства и капитала. Подобно тому, как, по выражению Иммануила Валлерстайна, любой буржуа стремится стать аристократом, а любой капиталист — превратить прибыль в ренту, можно сказать, что любой монополист стремится стать империалистом.  

Причины российского вторжения трудно объяснить продолжением инвестиционного империализма (как пишут Кларк и Аннис, позиции российского капитала в Украине были далеки от доминирующих). Однако РФ обладала подавляющим преимуществом в экономическом и военном потенциале, которое открывало возможность развития неформального империализма через экономическое принуждение (особенно в эпоху «газовых войн» нулевых), а с 2014 года и через военные интервенции. 

Так называемая «СВО» должна была стать в строгом смысле империалистической интервенцией с целью смены режима при сохранении формальной автономии Украины как государства и не предполагала прямой контроль над территорией. В апреле 2022 года, после провала первоначального плана по захвату Киева и разгрому украинской армии, цель «СВО» были переопределена: установить контроль над территорией Донбасса. Логика территориальной империи окончательно возобладала в сентябре 2022 года, когда после успешного наступления ВСУ в Харьковской области Кремль объявил об аннексии Запорожской, Херсонской, Луганской и Донецкой областей Украины. При этом на протяжении «СВО» российское военно-политическое руководство не оставляло попыток использовать свой контроль над частью украинской территории в процессе торга с Украиной и ее союзниками — начиная с отвода войск из Киевской, Черниговской и Сумской областей, оставления Херсона, заканчивая лоббированием интересов Россельхозбанка в рамках «зерновой сделки». В этом смысле территориальные приобретения РФ, безотносительно того, считать их колониями или нет, были и остаются лишь предметами империалистического торга вопреки фантазиям русских ирредентистов.

Одно из противоречий российского  политического режима РФ — сочетание демобилизации масс как инструмента господства и демократической легитимации, поэтому коллективное действие даже своих идеологических союзников представляет для него угрозу. Об этом свидетельствуют недавние репрессии в провоенной публичной сфере, разочарованной ходом «СВО». С позиций ленинской теории, антидемократический характер российской власти представляет собой проявление империализма во внутренней политике: переход к монополистическому капитализму в экономике влечет за собой  политическую реакцию. В статьях времен Первой мировой Ленин называет империализм отрицанием демократии, понимая это отрицание в первоначальном смысле времен Наполеоновских войн — как военный деспотизм. Империалистическая война, по Ленину, есть тройное отрицание демократии: «а — всякая война заменяет “права” насилием; б — империализм вообще есть отрицание демократии; в — империалистская война вполне приравнивает республики к монархиям». 

Отношение некоторых левых к путинскому режиму как противостоящему западному империализму упускает из вида внутриполитическое измерение империализма российского. Чаще всего они противопоставляют соображения безопасности (в путинской интерпретации) антивоенной повестке российской демократической оппозиции, которую выдают за политическую наивность городского среднего класса. Вынося за скобки деспотический характер путинской власти, симпатизирующие ей левые воспроизводят парадигму времен Холодной войны: критика империалистического лагеря возможна лишь с позиций другого лагеря, не менее, а более реакционного, чем его геополитические оппоненты. Ленин в своем анализе империализма предостерегает от такой ошибки:

“Выделять «внешнюю политику» из политики вообще или тем более противополагать внешнюю политику внутренней есть в корне неправильная, немарксистская, ненаучная мысль. И во внешней политике, и во внутренней, одинаково, империализм стремится к нарушениям демократии, к реакции. В этом смысле неоспоримо, что империализм есть «отрицание» демократии вообще, всей демократии, а вовсе не одного из требований демократии, именно: самоопределения наций”

В этой формулировке содержится и предостережение против некритической поддержки украинского национализма. Империализм отрицает демократию вообще, а не только национальное самоопределение, а конечная цель путинской войны — не уничтожение украинской идентичности, а уничтожение украинской демократии. Второй фронт этой войны против демократии находится в России.