Говоря о деколонизации России, часто исходят из того, что «малым» народам уже дано понимание чуждости великорусской культуры, представляющей собой не более чем неизбежный контекст. Между тем проблемы инфраструктуры, закредитованности населения, нищеты, создающие почву для рекрутирования в армию (о чем говорит, например, бурятская активистка Виктория Маладаева), в равной степени относятся и к республикам, и к отдаленным «русским» областям. Национальное самосознание, понимаемое как ощущение особого сходства между членами данного множества, не обязательно требует отдельности этноса или фенотипа, а может конструироваться вокруг любого «воображаемого» (по Бенедикту Андерсону) признака. Поэтому, не ставя под сомнение важность и особенность проблем коренных народов ДВ, я бы хотел ниже обратить внимание на то, что многие из поднимаемых в связи с этим проблем относятся не только к национальным республикам РФ, но и к регионам, которые считаются «русскими», в первую очередь — к областям и краям российского Дальнего Востока (1).
Так называемый Дальний Восток России
Попробую обрисовать мироощущение «русских» жител_ьниц дальневосточного региона. Допустим, что мы, живущие на русском ДВ, действительно определяем себя как «русские». Тогда получается, что наша типично русская природа — длинные березки и широкие поля до горизонта, наша типично русская поэзия — стихи Есенина об этих березках, наша типично русская живопись — пейзажи с этими березками, наша типично русская архитектура — русское зодчество и православный храм, а типичный, истинно русский город — город, построенный вокруг этого храма. Это то, что мы изучаем в школах в качестве нашей культуры.
Из Москвы вряд ли можно увидеть, в чем здесь проблема. Но проблема есть и состоит она в том, что все это не соответствует действительному положению вещей. Нигде на Дальнем Востоке нет этой фауны, этого климата, местные города не выстраивались многие сотни лет вокруг храмов, объекты русского зодчества вы здесь найдете только в виде исключения. Русская история, которую нам приходится называть нашей, происходила в очень далеких от нас местах, где только некоторые из нас побывают во время отпуска. Это другое бытие определяет другое сознание. Человек в Суздале, выходя из школы, почти буквально дышит этим воздухом. «Русск_ая» житель_ница «русского» ДВ, понимая такую русскую культуру — нечто, лежащее в семи тысячах километров от не_е, — как свою культуру, не может вполне ощущать себя ни частью этой культуры, ни частью этого места. С самого детства все здесь усваивают, что настоящая жизнь происходила и происходит там. Нас и называют «дальневосточники» — живущие далеко от Москвы.
На недостаточность великорусской пропаганды на Дальнем Востоке жалуются и русские националисты:
«Кто-то скажет, что открыли во Владивостоке парк “Россия — моя история”… Но можно открыть десять парков, а при этом устанавливать статуи будд, открывать “Макдоналдсы” и “КФСы”, которые несут в себе идейный заряд куда более мощный, чем довольно скучные павильоны “Россия — моя история”. Можно проводить “дни тигра” и поддерживать на государственном уровне откровенных врагов, которые создают большие угрозы России на Дальнем Востоке». (курсив мой)
«Полностью игнорируется даже то, что: значительная часть топонимов в Приморье и Приамурье имеют православное происхождение, <…> даже в советское время не возникало сомнений в государствообразующей, цивилизационной и культурной роли русского народа на Дальнем Востоке».
Есть такая «Русская народная линия», сторонники которой из города Уссурийска в своем доносительстве преуспели настолько, что накинулись даже на вполне патриотичного писателя, экзотизатора региона Василия Авченко и дискуссионный клуб «Тихоокеанская Россия» — абсолютно карманный патриотический проект, проводимый Союзом журналистов России на базе Президиума ДВО РАН (2). Авторы правы — действительно, «можно сколько угодно» чего-то открыть, а эффекта от этого не будет. Но ангажированное мышление заставляет их надеяться на то, что эффекта все-таки можно добиться, если у великорусской культуры на ДВ не будет конкурентов в виде будд и фастфудов. То, что конкурент этой московской пропаганды — сама жизнь, само повседневное бытие людей, они увидеть не могут.
Между тем так называемый «Дальний Восток» России имеет огромный пласт собственной культуры. Это не только русскоязычная культура, возникающая лишь с началом русской колонизации этих земель, но в первую очередь — древние цивилизации, которые много старше Киевской Руси. (Поэтому особенно странно слушать жителей Приморья или Хабаровского края, поддерживающих возвращение «исконно русских» земель в Украине.) Все это игнорируется учебной программой. Здесь была своя революция, своя история Гражданской войны, своя история становления Советской власти. Квинтэссенцией дальневосточной субъектности для многих здесь является феномен Дальневосточной Республики 1920–1922 годов. В школах о ней стараются не говорить, но все помнят. Вне зависимости от того, кто какую сторону занимает по поводу тех или иных моментов истории, смещение географического акцента однозначно уменьшило бы степень отчужденности, увеличило бы «фонд» мотиваций остаться в родных краях и повысило бы степень солидарности между всеми жителями ДВ вне зависимости от нации.
«Русские» в дальневосточных регионах
Выше я сказал «допустим», потому что «русские» в этом контексте понятие условное. В реальности на российском ДВ живет много украинцев. Согласно переписи населения 2010 года, всего в Приморском и Хабаровском краях, Амурской и Сахалинской областях проживало 2.28% украинцев или, точнее, — тех, кто называет себя украинцами. И в этом свете официальная статистика обнаруживает свою неудовлетворительность, потому что украинский «элемент» выдавливается из дальневосточной культуры как намеренными действиями властей, так и общим фоном, духом великорусского шовинизма. Для сравнения: в 1989 году по тем же регионам украинцев было 7.1%, в 1959 — 10%. Перепись 2021 года показала еще более катастрофическое уменьшение числа украинцев. Так, например, в Хабаровском крае — с 26 тысяч в 2010 году до 7 тысяч в 2021 году.
Чтобы составить реальное представление о порядке числа украинцев на Дальнем Востоке, достаточно обратиться к истории и увидеть, как массы украинских крестьян до революции, а также рабочих — после нее и во время ВОВ приезжали в дальневосточный край со всей Украины. Топонимы хранят память об этом. В Приморском крае есть своя Ливадия, есть село Черниговка, основанное украинцами из Черниговщины, село Богуславка — в честь города Богуславец; Киевка, Чугуевка, Славянка, Хороль и т. д. В 1923 году в целом по Дальнему Востоку соотношение украинцев и русских было 31% к 39%. Квинтэссенцией дальневосточного украинского субъекта является политическое образование, возникшее после Февральской революции, — Всеукраинский съезд Зеленого Клина.
В 2014 году Евгения Кульгина писала об украинском землячестве «Криниця» в Хабаровском крае со своим хором и центре украинской культуры «Горлица» во Владивостоке. До 2014 года разного рода культурные мероприятия помню и я: в школах дети узнавали, как возникли те или иные населенные пункты, названия, тема украинского переселенчества в целом была на слуху. С 2014 года этого больше нет, началось методичное выдавливание украинской культуры. В том же году в Хабаровске проходили чтения в честь двухсотлетия Тараса Шевченко — пресс-конференцию организаторов внезапно отменили без объяснения причин. В 2015 году директоршу хора «Батьківська криниця» уволили после того, как она съездила в Киев, а фестиваль украинской культуры «Щедрый вечер», который «Горлица» до сих пор проводит во Владивостоке, уже проходит не как украинский фестиваль, а как некий «рождественский фестиваль», на котором дети слушают про русские православные традиции. Если присоединить к этому те помои, которые федеральная пропаганда выливает на Украину и украинскую идентичность, и восставшую на этом фоне кухонную украинофобию, то нечего удивляться такому малому проценту украинцев в дальневосточном населении. У меня есть знакомые, которые имеют явные украинские корни или даже родились в Украине, но называют себя русскими.
Другая крупная группа переселенцев — корейцы, или так называемые «русские корейцы». Основные места их локаций — Приморье и Сахалин. По официальным данным, в 2010 году даже на Сахалине их было лишь 5%, однако если вы окажетесь на острове, вам эта цифра будет казаться странной: вы будете видеть корейцев буквально везде. В Южно-Сахалинске есть Центр корейской культуры, и это единственная известная мне подобная институция. Несмотря на то, что корейцы имеют явное отличие фенотипа, к ним можно применить то же, что сказано выше об украинцах. Представьте, что вы, будучи русским, родились где-то в глубине Китая, допустим в Синине, и таких, как вы, русских там достаточно много, чтобы постоянно встречать похожих на себя на улице. Все вы с детства учитесь в китайских школах, где учите китайские историю и традиции, в России вы никогда не были, языка не знаете, и вам это даже не нужно. Как вы, скорее всего, назовете себя, если вас спросят? В России это положение усугубляется тем, что пропаганда представляет русскость не как национальность, а как наднациональность: «русский — это не нация, а состояние души». Российские корейцы как фенотип и как культурная идентичность существуют в значительном объеме, что является базисом для возникновения политической идентичности (3).
Политическая артикуляция проблемы
Говоря о том, как культурная непредставленность ведет к политическому размежеванию, я ограничусь одним, наиболее известным для всех россиян примером — митингах 2020 года в Хабаровском крае по поводу ареста губернатора Сергея Фургала, которые немного распространились и на Владивосток. Не стоит думать, что люди горевали о системном чиновнике от марионеточной партии и были уверены в его невиновности. По существу или нет был обвинен Фургал, не имело значения. Недовольство копилось много лет. В результате демаркации при Путине российско-китайской границы дачные участки хабаровчан оказались в Китае — ушло 337 квадратных километров. Китай также получил в аренду 3.5 миллиона гектаров земли на 50 лет с правом ведения сельско-хозяйственной деятельности и вырубки лесов. Последнее — особенно больная тема. Пожалуй, сахалинцам не так жалко свой газ, как приморцам и хабаровчанам — их лес. Массовая вырубка лесов уже давно влияет на климат: появились ветра, которых раньше не было, и подтопления территорий.
Похожая на Фургала история до этого случилась с сахалинским губернатором Хорошавиным и готовилась для губернатора Приморья Дарькина, аналогичным образом заканчивается судьба каждого мэра Владивостока. Таким образом, к проблемам экологии и экономики присоединилось общее непонимание этих показных судилищ — они, может, и преступники, но почему их судят на другом крае земли? И почему на том же крае земли находятся получатели прибылей от продажи рыбы и леса? И почему по просьбе одного путинского лакея кто-то может просто так переназначить центр ДФО? На этом фоне Фургал просто стал спусковым крючком.
Примечателен также случай камчатского ЛГБТ-активиста Дмитрия Самойленко. В 2016 г. он с коллегами опубликовал брошюру «Традиционные формы сексуального поведения у коренных народов Севера», где на основе данных русских колонистов показал, как у камчадалов были развиты гомосексуальность и трансгендерность. За это на него пытались повесить тяжелую статью об экстремизме — «оскорбил» коренные народы. Последнее, что я знаю о Дмитрии, — он собирал помощь на оплату штрафов за антивоенный активизм.
Относительно проблемы диспропорции власти в Центре и регионах, актуальной не только для Дальнего Востока, многое можно понять, если смотреть на нее через призму различения публичного и приватного. Сегодня федерация в России фактически упразднена. В этой России публичным является только то, что происходит в Москве либо между Москвой и регионами. То, что происходит внутри региона, остается в сфере частного. Сегодня в РФ регион — это не субъект федерации, а вотчина, врученная царем (Москвой) воеводе (губернатору). Главная задача последнего — постоянно демонстрировать центру, что на доверенной территории он является единственным авторитетом и все контролирует, следовательно, способен гарантировать лояльность (4). Реальные условия воспроизводства государственной власти в субъекте федерации, таким образом, лежат не в самом субъекте федерации, а в Москве, и сводятся к тому, чтобы посылать в Центр правильные цифры, прихорашивать нужные проспекты перед посещением премьер-министра или президента и демонстрировать лояльность населения.
Итак, Москва — публичное, регион — приватное. Протесты в региональном центре — частная проблема губернатора. Как нечто публичное они воспринимаются, только если попадают в фокус центральных СМИ, но опять же — лишь поскольку в этом случае они затрагивают отношения власти региона и центральной власти. Поэтому жителям отдельных субъектов РФ нет смысла выходить к своим властям с требованиями, например, принятия закона о домашнем насилии и отмены дискриминирующих законов в отношении ЛГБТ+, в то время как в Москве и СПб достаточно сильные протесты хотя бы гипотетически могут изменить эту ситуацию даже при отсутствии активности в остальной части страны. Однако, с другой стороны, каким большим бы ни получился такой протест, последним аргументом власти против прогрессивных требований будет отсылка к лояльности регионов и «традиционной» культуре Юга России и Северного Кавказа. А в свою очередь отсутствие ЛГБТ+-, фем- и другого активизма в этих регионах — это (частная) забота местных властей («в Чечне нет геев»).
Азиатско-Тихоокеанские Штаты
Как правило, рассуждающие об этой проблеме ограничиваются достаточно «аккуратными» выводами. Например, уже упомянутая Виктория Маладаева в интервью «Беда.Медиа» говорит о «реальной федерации». Оставаясь солидарным с Викторией, я хочу пойти дальше и сказать: никакая «реальная федерация» с Москвой невозможна. Наша история неоднократно показала, что компромиссные варианты решения подобных противоречий в конечном счете заканчиваются победой «того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ», вырождаются в доминирование русско-европейской культуры как универсальной. Ее дух заложил Иван III, свои методы правления она взяла из «школы монгольского рабства». Эта универсальная шовинистическая культура продолжит маскировать сырьевую эксплуатацию окраин страны. Поэтому решение этой проблемы может лежать только в политической плоскости. Ликвидировать имперское сознание можно только посредством ликвидации самой империи. Только так окраины смогут перестать быть окраинами, а Дальний Восток — перестать быть дальним. И это будет свободой не только для «дальневосточников», но и для жителей условной Центральной России.
Симулякр «русского мира» базируется на концепте «державы суши», «большой страны». Здесь и лежит путь решения проблемы. На территории от Саха до тихоокеанского побережья нужна политическая и экономическая автономия с возможностью принимать собственные законы по всем вопросам, национализацией сырья и крупных отраслей промышленности, либо их передачей в прямую гражданскую собственность и отдельным центром эмиссии денег. Рабочими названиями этого субъекта могут быть Азиатско-Тихоокеанские Штаты, или Азиатско-Тихоокеанские Социалистические Штаты, или Тихоокеанская Федеративная Республика. В качестве языков государственно-бюрократического оборота на этой территории должны быть взяты языки национальных республик, а также русский, украинский, корейский. Примерная однородность экономического развития регионов ДВ минимизирует вероятность возникновения здесь в будущем доминирования какой-то одной его части и возникновения аналога проблемы «север-юг» или «центр-периферия».
Вместе с этим на территории всей России необходимы сохранение единого экономического пространства со свободным передвижением товаров, услуг, капиталов и рабочей силы на основе добрососедских отношений между всеми ее частями. Поэтому я поддерживаю также идею вступления такого нового субъекта в экономический, военный и отчасти политический союз с другими макросубъектами РФ — Сибирью, Уралом и так далее. Если у исторического и экономического пространства «Россия» есть какое-то место в будущем, то оно может быть только в таком качестве.
Выполненные вместе, эти требования смогут изменить условия воспроизводства власти в регионах, то есть позволят жителям регионов, в первую очередь — рабочему классу и малому бизнесу, приблизиться к управлению своими собственными ресурсами и условиями своего производства и существования без разрыва экономических связей и падения производительности труда.
- Этот текст стал моим конспектом личного обсуждения поднимаемой здесь проблемы с некоторыми философами, рабочими, преподавателями, историками, студентами, работниками учреждений культуры, школьными учителями, активистами из разных регионов Дальневосточного федерального округа.
- Если у кого-то есть два часа свободного времени, для понимания ситуации предлагаю посмотреть совершенно кринжовый круглый стол этого клуба «Национальная идея: между прошлым и будущим».
- В контексте всего изложенного особый символизм я вижу в Виталии Киме — главе администрации Николаевской области Украины корейского происхождения.
- Так называемый «хозяйственник» — еще советский концепт аполитичного администратора, который обеспечивает достижение «ключевых» показателей экономического роста на вверенной территории. В своей деятельности «хозяйственник» может прибегать к любым средствам насилия и принуждения, лишь бы эти факты не всплывали в публичном поле. Именно из советского «хозяйственника» уже в новороссийские времена вырос «государственник».
