«Год я задаюсь вопросом: как так получилось? Всю жизнь я старалась быть верной своим принципам: будь добрее, не обижай других, а помогай им. Неси свет, а не тьму. В школе нас учили, что драться — нехорошо, что насилие — плохо. И вот теперь из-за этих принципов я нахожусь в тюрьме. Спустя почти 20 лет оказалось, что быть против насилия — преступление».
Это фрагмент письма Анны Архиповой — политзаключенной, фигурантки дела «Весны», обвиняемой сразу по семи статьям УК РФ, среди которых «создание экстремистского сообщества», «реабилитация нацизма» и «фейки об армии». Анна находится под стражей с 6 июня 2023 года. После начала полномасштабного вторжения России в Украину антивоенно настроенные россиянки столкнулись с массовыми репрессиями со стороны государства, и многие из них оказались в заключении. Так женщины, выступавшие против государственного насилия, оказались внутри системы, целиком на нем выстроенной.
В данный момент в России, по данным «ОВД-инфо» и проекта «Поддержка политзаключенных. Мемориал», в местах лишения свободы находятся более 30 женщин, чье преследование связано с их антивоенными взглядами. Они пребывают в СИЗО, колониях общего режима, психиатрических больницах. Абсолютно все заключенные российских тюрем — и те, чье преследование политически мотивировано, и те, кто сидит по другим причинам, — находятся в изоляции, в ситуации безграничной власти государства и собственного бесправия. Это страшно само по себе, а новости о пытках, медицинском, психологическом насилии в колониях заставляют многих видеть в местах заключения кромешный ад. Однако политзаключенные живут в этих условиях годами, это их повседневность, быт. И если мы действительно хотим разобраться в том, с чем им приходится сталкиваться, стоит рассматривать конкретные случаи насилия в общем контексте жизни в российской тюрьме.
Изоляция
Более половины нынешних фигуранток дел по антивоенным статьям (например, 207.3 — «фейки» об армии, 280.3 — дискредитация вооруженных сил, 275 — государственная измена) сейчас находятся в следственных изоляторах. Несмотря на то, что СИЗО не предназначены для исполнения наказания — здесь, в основном, содержатся те, кому приговор еще не вынесли, — жизнь здесь тяжелее, чем в колонии. Условия содержания в СИЗО, по сути, приравниваются к строгим: пункт 3.1 статьи 72 УК РФ гласит: «Время содержания лица под стражей засчитывается в срок лишения свободы <…> из расчета один день за <…> один день отбывания наказания в тюрьме либо исправительной колонии строгого или особого режима». При этом, согласно статье 58 Уголовного кодекса, женщины не могут отбывать наказание в условиях строгого режима. Это лишь один пример в бесконечной череде несоответствий законодательства и действительности российских тюрем.
Когда женщина попадает в СИЗО, ее сначала помещают в «бокс» — крошечное карантинное помещение для новоприбывших. Через несколько дней арестантку переводят в камеру. Она может быть рассчитана на восемнадцать, девять, шесть, трех или иное количество человек. В 18-местной камере новичкам приходится особенно тяжело, поскольку, согласно тюремным порядкам, им обычно не разрешается сидеть на нижних ярусах кроватей в дневное время. А еще в такой густонаселенной камере практически отсутствует какое-либо личное пространство. Заключенные женщины имеют право мыться в душе два раза в неделю, что не позволяет поддерживать нормальный уровень гигиены, особенно во время менструаций. Так что приходится изобретать душ из подручных средств: мыться из бутылки над туалетом. И в 18-местной камере на такое изобретательство у каждой заключенной есть примерно семь минут: бутылки наполняют вечером, и до отбоя остается меньше трех часов (по крайней мере, так, по словам Саши Скочиленко, устроен быт в петербургском СИЗО-5). Правда, в многоместных камерах бывает свой душ, что заметно улучшает условия жизни.
В СИЗО живут по расписанию. Подъем происходит около 6 утра. Затем есть время на утренний туалет и завтрак. С 8 до 9 утра проходит проверка камер — заключенные выходят в коридор и ждут, пока сотрудники изолятора проведут осмотр. Каждый день заключенным должны предоставлять трехразовое питание и прогулку в светлое время суток продолжительностью до часа. «Гуляют» в бетонных коробках с зарешеченным потолком. Посмотреть на таких прогулках можно только на бетонные стены и клочок неба, а подышать свежим воздухом здесь довольно трудно — большинство заключенных курят. Но это одна из немногих возможностей оказаться за пределами камеры, и она ценится.
Во все остальное время заключенные предоставлены сами себе. В камерах есть телевизор и радио, причем радио может работать целый день без возможности его выключить или сменить волну, что довольно быстро становится невыносимым. Телевизор зачастую тоже работает непрерывно, но уже по инициативе самих арестанток. Для политических заключенных это особенно актуальная проблема: большой популярностью пользуется просмотр пропагандистских передач. Иногда получается договориться: например, Саша Скочиленко (1 августа 2024 года была освобождена в рамках международного обмена заключенными) объяснила сокамерницам, что ей не хочется слушать подобные программы, и те стали стараться включать их лишь в ее отсутствие.
Но с сокамерницами везет далеко не всегда. Из-за своих взглядов политзаключенная может столкнуться с открытым осуждением, попытками «перевоспитания», грубым вмешательством в личную жизнь и физическим насилием. Активистка левых взглядов Дарья Полюдова в заключении неоднократно сталкивалась с травлей со стороны сокамерниц. Уже в колонии ее неоднократно избивали другие арестантки из-за оппозиционных взглядов — например, за критику Путина.
Самый жесткий из возможных вариантов нахождения в СИЗО — жизнь в одиночной камере. Это настоящая психологическая пытка изоляцией, которую администрация может использовать как инструмент давления на тех, кто сидит по политическим статьям. Политзаключенная Людмила Разумова, обвиненная в распространении «фейков» об армии, большую часть своего заключения в СИЗО провела именно в одиночке. В письмах Людмила описывала жизнь там как «невыносимую» и неоднократно просила руководство изолятора перевести ее в камеру другого типа. Но каждый раз получала отказ: перевод в камеру, рассчитанную на большее число человек, руководство определяло как «непозволительную роскошь». После вынесения приговора в марте 2023 года — семь лет колонии общего режима — Людмила писала, что очень ждет перевода в место отбывания наказания, означающего освобождение из тотального одиночества.
Администрация СИЗО применяет к политзаключенным не только психологическое насилие, но и физическое. Журналистка Мария Пономаренко в одном из писем рассказывала, что сотрудники ФСИН при обыске пытались заставить ее раздеться, а когда получили отказ, вызвали бригаду санитаров, которые увезли журналистку в больницу. Там ее держали трое суток, не обеспечивая каким-либо лечением. Мария писала, что ее «били, пока выволакивали <…> в скорую, били по спине, груди, животу, голове, швыряли о ступени», а в самой больнице один из санитаров избил журналистку за то, что она «вовремя не допила какао». На этом давление со стороны администрации не закончилось. Марию неоднократно отправляли в ШИЗО якобы за сопротивление сотрудникам ФСИН, а в ноябре 2023 года на нее завели новое уголовное дело по части 2 статьи 321 УК РФ (применение насилия в отношении сотрудника места лишения свободы). Мария отрицает факт нападения на кого-либо из фигурирующих в деле людей. Возбуждение дополнительных уголовных дел — еще одна практика давления на политзаключенных.
Зона бесправия
Из СИЗО многие политзаключенные женщины отправляются в колонии общего режима. Условия жизни здесь сильно отличаются от изолятора. Осужденные живут в больших общих помещениях, в основном рассчитанных примерно на 40 человек. Эти помещения не запираются, а живущих тут не ограничивают в прогулках. Здесь, как и в СИЗО, заключенные женщины постоянно сталкиваются с унижениями со стороны администрации. Вот как описывает в интервью для книги «Голоса российского феминизма» пребывание в исправительной колонии политзаключенная Мария Пономаренко:
«Самое сложное — разлука с детьми, питомцами и социальная изоляция. На втором месте — обилие несправедливости и унизительных процедур <…> Например, в ИК-6 по прибытии заставляют снять всю вольную одежду и несколько часов под камерами, среди ранее прибывших женщин ты ждешь вещевое довольствие в трусиках и бюстгальтере. Для сотрудников ИК-6 нормой является открытие дверей туалета, на который направлена камера, с вопросом: „Что вы здесь делаете?“ Или тирада: „Вы никто и звать вас никак. Вы осужденные“».
Главное отличие колоний от СИЗО — это работа. Все заключенные должны трудиться на производстве, в случае женщин это обычно швейное производство — «швейка». Условия труда тут адские. Женщины работают на деле 10-12 часов в день при официально установленной восьмичасовой рабочей смене. Зарплата здесь значительно ниже прожиточного минимума: в некоторых колониях заключенным платят меньше ста рублей в месяц. Известны случаи, когда администрация колонии отказывалась выпускать женщин в туалет чаще, чем 1-2 раза за рабочий день, и заключенным приходилось ставить ведро для справления нужды рядом с рабочим местом. Занимаясь тяжелым трудом, заключенные получают травмы, заболевают, а царящая в жилых помещениях антисанитария только способствует ухудшению ситуации. Медицинскую помощь получить в колонии практически невозможно. Болеющие вынуждены продолжать работать и терпеть. Некоторые из них умирают в колонии, так и не получив лечение. Так, в январе 2019 года заключенная ИК-6 Татьяна Ложникова, болевшая диабетом, умерла, после того как администрация отказалась пропустить на территорию колонии автомобиль скорой помощи. А бывшая заключенная ИК-16 в Краснотурьинске Ольга Нилова в 2020 году рассказала «Новой газете», что за время отбывания наказания стала свидетельницей смерти трех женщин, не получивших лечение.
На этом фоне еще одна значительная часть жизни в колонии кажется издевательством. Речь идет о культурно-досуговых мероприятиях: конкурсах красоты, КВН, конкурсах песни и танца. И они проходят не раз в месяц — за полгода в колонии их может пройти более 70. Активное участие заключенных здесь обусловлено не столько искренним энтузиазмом, сколько надеждой на условно-досрочное освобождение. Вообще, УДО — один из главных инструментов давления на арестанток. У большинства заключенных есть дети, и им принципиально важно освободиться как можно скорее, чтобы воссоединиться с ними. Администрация колонии это прекрасно понимает и использует в своих целях. Заключенные женщины часто молчат о насилии со стороны сотрудников как раз из страха потерять право на УДО.
Все женские зоны — «красные», то есть управляются только администрацией. Для сравнения: мужские зоны бывают не только «красные», но и «черные», где власть поделена между администрацией и заключенными или же основные решения принимаются криминальными авторитетами. Еще одно отличие мужских зон — кастовость: положение заключенного в четко определенной тюремной иерархии во многом зависит от его статьи. В женских колониях каст нет. Тут ко всем статьям относятся более-менее одинаково, хотя бывают презираемые арестантками статьи-исключения — например, «детоубийство». Политзаключенные женщины не получают почетного места в тюремной иерархии из-за своей статьи, потому что такой иерархии в принципе нет. Зато они с большей вероятностью столкнутся с агрессией со стороны других заключенных — причиной тому все та же безграничная власть администрации. Политзаключенные чаще не молчат о насилии в колониях. Они рассказывают о нем журналистам, пишут жалобы на руководство. Это, разумеется, вызывает недовольство администрации, и от него страдают не только сами политзаключенные, но и остальные осужденные. Один из вариантов штрафных санкций — лишение УДО. И человека, из-за которого администрация так наказывает остальных, с большой вероятностью быстро начнут ненавидеть.
Несмотря на то, что произвол администрации затрагивает всех арестанток, политзаключенных обычно «выделяют». Когда другие арестантки нарушают некоторые правила, администрация смотрит на это сквозь пальцы, но точно такие же нарушения могут стоить политзаключенным выдворения в штрафной изолятор (ШИЗО) или перевода на строгие условия содержания (СУС). Людмила Разумова, освободившись из невыносимых условий жизни в одиночной камере СИЗО, в колонии, вопреки своим надеждам, продолжила страдать от особого отношения администрации. Уже по крайней мере четыре раза Людмилу отправляли в ШИЗО. Вот пример причины такого наказания: «вышла покурить без разрешения». Остальные заключенные по такому поводу обычно не сталкиваются с какими-либо претензиями со стороны администрации. К тому же сразу по прибытии в колонию Людмиле дали очень большую нагрузку на производстве. Затем ей перестали передавать письма. Вероятно, давление на Людмилу связано с тем, что и в заключении она не скрывает своих политических взглядов.
«Плохая» статья
Давление на политзаключенных бывает связано не только с их активной позицией, но и со статьей, по которой был осужден человек. В первую очередь речь идет о статье 205 УК РФ — «Террористический акт». Именно по ней с декабря 2023 года отбывает наказание в колонии общего режима политзаключенная Валерия Зотова. Валерии 21 год. По версии следствия, она пыталась поджечь пункта сбора помощи для российских военных. Вечером 16 февраля 2023 года Лера приехала к администрации поселка Карабиха, где собирали вещи для российских солдат, воюющих в Украине, и хранили воск для окопных свечей. Там Валерию встретили вооруженные силовики. За несколько месяцев до задержания Лера вступила в переписку с неким «Андреем», который предложил ей две тысячи долларов за поджог администрации Карабихи. Позже девушке стала писать некая «Карина». Она активно поддерживала Леру в намерении совершить поджог, но та, как следует из их переписки, не собиралась ничего делать на самом деле. Лера планировала обмануть «Андрея»: сфотографировать бутылку бензина на фоне здания и получить деньги. Но обманули саму Леру: переписки о планирующемся поджоге оказались «оперативным экспериментом» ФСБ.
После задержания силовики били Леру, угрожали ей электрошокером, выгоняли босиком на мороз, окунали лицом в снег. В колонии насилие со стороны сотрудников правоохранительных органов продолжилось. Администрация колонии ИК-3 Костромской области, где сейчас находится Лера, пыталась заставить ее «стучать» на других заключенных. После отказа ей стали угрожать подбросить наркотики и распространить среди заключенных слухи о «наркомании» девушки. Также администрация нагружает осужденную сверхурочной неоплачиваемой работой, не оказывает ей медицинскую помощь и отказывает в элементарных бытовых удобствах, например пользовании шампунем. Наказания изоляцией в отношении Леры тоже практикуют: ее уже помещали в ШИЗО и угрожали сделать это снова. Политзаключенная рассказывала своей группе поддержки про один из таких случаев: к ней подошла сотрудница колонии и сорвала с ее формы бирку, затем спросила, почему она не пришита, и сразу же составила рапорт о нарушении. Такой рапорт может привести к отправке в ШИЗО.
С подобным давлением со стороны администрации сталкиваются многие политзаключенные, но в случае Леры администрация делает явный акцент на ее «террористической» статье. Например, однажды сотрудники колонии вызвали саперов, чтобы проверить, нет ли в посылке, которая пришла Лере, взрывчатки. Они спрашивали: «Ты что, хочешь нас тут взорвать?»
Атмосфера, которую создает администрация, сильно влияет на отношение других заключенных к девушке. Иногда у Леры все же получается подружиться с кем-то из арестанток, но всех, с кем она начинает близко общаться, переводят в другие отряды. Чем дольше Лера находится в колонии, тем сложнее ей сохранять бодрость духа. В начале своего заключения она писала матери: «Не переживай, <…>. Срок — он не вечный». Сейчас Лера просит не спрашивать в письмах, как у нее дела.
Другая заключенная, обвиняемая в покушении на теракт, — украинка Ирина Навальная. Она не признана политзаключенной, однако, по оценке «ОВД-Инфо», ее преследование может быть политически мотивировано. Ирина родилась в Мариуполе. В мае 2022 года она вместе с матерью эвакуировалась из захваченного российскими солдатами родного города в Украину. Ее мать рассказывала, что во время фильтрации сотрудники ФСБ издевались над Ириной из-за фамилии, совпадающей с фамилией российского оппозиционера Алексея Навального: «Два часа держали около стенки с пистолетом, к голове приставленным». В августе Ирина вернулась в Мариуполь — по словам родных, к оставшимся там бабушке и котам. Через месяц девушка была задержана по подозрению в подготовке теракта в последний день «референдума» о присоединении «ДНР» к России. По версии следствия, она собиралась взорвать избирательный участок. Ирина не признала вину, свое преследование она связывает с тем, что ее отчим служил в полку «Азов».
Сейчас Ирина находится в донецком СИЗО. По словам бывших соседок по камере, освобожденных в ходе обмена, сотрудники изолятора избивают девушку «до черных гематом». Бабушке Ирины не разрешают видеться с внучкой, отказывают принимать передачи, объясняя это следующим образом: «Ждите, у нее такая статья, вы знаете, что она хотела убить людей?» Совершать звонки тоже не разрешают. За все время заключения Ирина смогла предать родным только одну записку. В Украине Навальная признана военнопленной. Связи с военнопленными украинками практически нет, так что в полной мере понять условия их жизни сейчас невозможно. Но, по имеющимся сведениям, эти условия гораздо хуже, чем у политзаключенных россиянок. В октябре 2024 года Ирину приговорили к восьми годам колонии общего режима.
Насильственное лечение
После СИЗО политзаключенные могут попасть не только в колонию, но и на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Попавшим сюда «пациентам» дают сильнодействующие препараты, зачастую против их воли. А еще эта форма лишения свободы не ограничена четкими временными рамками, и потому считается потенциально бессрочной. В остальном же нахождение в СИЗО и в стационаре не слишком сильно различаются.
Фигурантку «Антивоенного дела» Викторию Петрову, задержанную в мае 2022 года, перевели в психиатрический стационар из СИЗО после того, как в декабре 2023 года она была признана виновной в распространении «фейков об армии». Адвокатка Виктории Анастасия Пилипенко рассказывала, что на новом месте ее подзащитная сразу столкнулась с насилием: сотрудники заставили ее раздеваться и принимать душ при мужчинах, не давали сменить прокладку, хотя у Вики текла по ногам менструальная кровь. Сами сотрудники, среди которых были и мужчины, и женщины разных возрастов, смотрели на это и смеялись. Затем Вику привязали к койке и насильно вкололи лекарство, из-за которого она не могла разговаривать еще два дня.
Такое откровенное издевательство не всегда связано именно с политическим мотивом преследования, ведь насилие — это часть реальности российской системы психиатрических клиник и интернатов.
Гендер и тюрьма
Заключенные — максимально угнетенные люди, у которых отобрали все основные права, а сами они находятся в ситуации тотального контроля. Оказываясь в тюрьме, они попадают внутрь системы, которая полностью состоит из насилия, за которое часто никто не несет ответственности. Если большинство мужчин-политзаключенных могли раньше не сталкиваться с таким положением дел, то для многих женщин такие обстоятельства не новы. Женщины и вне тюрьмы практически ничего не могут сделать с физическим, сексуализированным, эмоциональным насилием, которое к ним применяют знакомые и незнакомые мужчины. Российское законодательство не выделяет домашнее насилие как отдельно существующую проблему и отправляет в колонии самооборонщиц. Согласно статистике «Консорциума женских неправительственных объединений», 79% женщин, осужденных за убийство, защищались от домашнего насилия. При этом общество склонно скорее оправдывать насильников и обвинять пострадавших.
В истории журналистки Марии Пономаренко, обвиняемой в распространении «фейков об армии», гендерное и государственное насилие оказались тесно сплетены. В апреле 2022 года Марию задержали и поместили в СИЗО. В заключении у нее сильно ухудшилось психическое состояние, обострилась клаустрофобия, также она говорила, что переживает за своих детей. Две несовершеннолетние дочери Марии живут со своим отцом — ее бывшим мужем. Отношения у них не очень хорошие, а в прошлом он вел себя абьюзивно, поэтому Мария тревожилась за безопасность девочек. В конце концов ментальное здоровье Марии ухудшилось настолько, что она совершила попытку суицида в одиночной камере изолятора.
После этого инцидента суд постановил перевести журналистку под домашний арест, но она не пробыла там и трех месяцев. Наказание Мария отправилась отбывать в квартиру, где проживал ее бывший муж и его родители. Они придерживаются пропутинских взглядов и осуждают гражданскую позицию журналистки. Человеку, находящемуся под домашним арестом, запрещено общаться с кем-либо, кроме семьи и адвоката, так что на два с половиной месяца Мария оказалось запертой в квартире с людьми, поддерживающими войну в Украине, без какой-либо возможности общаться с единомышленниками.
Во время новогодних праздников отношения журналистки с мужем стали еще хуже. Однажды ночью он напал на нее: схватил за горло и начал душить. Мария была вынуждена бежать из квартиры, нарушив условия исполнения домашнего ареста. «Покинув дом, Мария сообщила об этом инспектору ФСИН и попросилась в СИЗО, потому что условия по месту отбывания домашнего ареста были невыносимыми», — рассказал адвокат Пономаренко. Так домашнее насилие оказалось для политзаключенной женщины страшнее тюрьмы. Сейчас Мария все еще находится в СИЗО в ожидании этапа. В одном из писем она рассказала, что ее — уже бывший — муж отправился добровольцем на войну в Украине.
Система насилия над женщинами в колониях — это часть патриархальной системы насилия. Многими заключенными легко манипулировать благодаря той роли, которую общество им навязало еще на воле: роли покорной женщины, для которой семья важнее всего. Они привыкли терпеть побои, привыкли не ждать помощи. Они сделают все ради воссоединения со своими детьми. Они будут участвовать в конкурсах красоты, стараться снова стать «настоящими», «правильными» женщинами. Так эти две системы — авторитаризм и патриархат — продолжают питать друг друга.
Война серьезно усугубляет такое положение вещей, поскольку боевым действиям всегда сопутствует обострение гендерного насилия. И для антивоенных активисток насилие оказывается вдвойне интенсивным: оно применяется к ним и как к женщинам, и как к политзаключенным.
Но в местах заключения все же есть не только страх, боль, бессилие и отчаяние. В них есть и солидарность, взаимоподдержка, сестринство. Бесконечное многоуровневое насилие российской пенитенциарной системы не может заставить людей перестать помогать друг другу, дружить, любить. Актриса и журналистка Антонина Фаворская вместе с сокамерницами в СИЗО две недели ставила и репетировала спектакль «Алиса в стране чудес», только чтобы порадовать соседку на ее юбилей. Анна Архипова, у которой есть проблемы со спиной, отдала свой ортопедический матрас заключенной с рассеянным склерозом. Саша Скочиленко пронесла любовь к своей девушке, Соне, через все заключение, ни от кого ее не скрывая, и теперь они вместе, на свободе. В стране, где быть против насилия оказалось преступлением, эти женщины продолжили выбирать доброту и взаимоподдержку даже там, где тьма гуще всего.
___________
Эта статья была подготовлена при поддержке Rosa-Luxemburg-Stiftung.
