По многочисленным публичным выступлениям российских чиновников ясно, что Украина играет непропорционально важную роль в их мировоззрении и самопредставлении. Но важно отметить, что идея об Украине как о ключевом элементе как внутренней стабильности, так и внешнего могущества России проникла в российское политическое воображение задолго до прихода Путина к власти. В этой статье я прослеживаю генеалогию этой идеи начиная с XIX века и выясняю, почему она продолжает преследовать российские элиты по сей день.

Кратко суммировать суть публичных заявлений Путина об Украине можно так: «Украинцы и русские являются частью одной нации. Отдельная национальная идентичность украинцев — это искусственный конструкт западных врагов (поляков, австрийцев, немцев) и их агентов (большевиков). Без защиты России украинцы неизбежно поддаются враждебным силам Запада, которые “внедряют в их сознание псевдоценности”, заставляя забыть о своей русской сущности, и используют их в качестве “тарана” против России. Разрушая историческое единство русского народа, в который входят украинцы, Запад мешает России занять достойное место в мире». Короче говоря, Украина рассматривается как пешка в «игре с нулевой суммой»: пока существует независимая Украина, Россия не может стать великой державой. Это значит, что суверенитет России находится под угрозой, поскольку, согласно этому мировоззрению, только великие державы обладают истинным политическим суверенитетом. Следовательно, установление контроля над Украиной и превращение украинцев в русских — другими словами, «освобождение их от ложного (украинского) сознания и предоставление им возможности заново открыть свое подлинное (русское) “я”» — является основным условием для выживания России.

Эти идеи не следует рассматривать как постмодернистскую мешанину, возникшую просто в результате оппортунистического политического выбора. Они не являются также и исключительно плодом лихорадочного воображения дряхлого диктатора. Конструкция, предложенная для оправдания вторжения в Украину в глазах населения — и, прежде всего, в глазах политических элит, — задействует целый пласт исторически сложившегося российского национального нарратива.

Россия против западной национальной модерности: бежать можно, но спрятаться нельзя

Истоки одержимости России Украиной следует искать в историческом периоде, когда сложились идеи национализма и империализма — явлений, которые продолжают структурировать современный мир. Концепция нации возникла как отражение роли общества по отношению к государству: суверенитет принадлежит «народу», а власть правителя исходит от него. Правитель должен прислушиваться к народной воле, которую выражают институты, созданные для политического представительства. Тяжелая судьба Людовика XVI продемонстрировала европейским монархам, что перед лицом растущего национализма сохранение их легитимности будет становиться все более сложной задачей. Таким образом, государственные деятели Европы после Французской революции оказались перед дилеммой: им нужно было сохранять империю, чтобы оказывать влияние на мировой арене, и в то же время заниматься строительством нации, чтобы обеспечить внутреннюю политическую легитимность¹.

В крупных европейских империях, таких как Франция и Великобритания, строительство нации не обязательно противоречило сохранению и расширению империи. Их национальные центры были отделены морями от завоеванных владений, и сохранение жесткой физической и символической дистанции между ними позволяло предоставлять некоторые политические права восставшим массам в метрополии, не ставя под угрозу контроль и эксплуатацию колоний. В России, огромной континентальной империи, где все социальные и географические границы были размыты, без разрушения хрупкого имперского равновесия строительство нации, отделение метрополии от колоний и колонизированного населения от граждан было сложно представить. Тем не менее, чтобы конкурировать с западными империями, российские политические элиты стремились подражать их модернизационным стратегиям.

Восстание декабристов в 1825 году, возглавленное ветеранами наполеоновских войн, революции 1830 года во Франции и Бельгии, Ноябрьское восстание 1830–31 годов и «Весна народов» 1848 года усилили опасения Романовых, что Запад замышляет лишить Россию статуса великой державы, с таким трудом завоеванного в войне против Наполеона. Однако эти события также подчеркнули назревшую необходимость адаптации некоторых элементов национальной идеи. 

В крайне авторитарном монархическом государстве, где не было условий для формирования нации на основе горизонтальной солидарности и коллективной политической воли, был предложен ее суррогат — органическая общность интересов церкви, монарха и подданных. Таким образом должна была быть заново открыта исторически подлинная сущность нации, якобы не подвергшаяся искажению со стороны Запада. Черпая вдохновение в немецкой идеалистической философии, российская интеллигенция начинает поиски культурно однородной, духовно единой и исторически оправданной русской «нации».

В качестве подспорья идеи о подлинности русской нации и о ее глубоких исторических корнях выступал миф о Древней Руси и ее славяно-русском народе, созданный в середине XVII века киевскими православными священнослужителями². К нему постоянно обращались для борьбы с поляками, так что он уже был «готов к употреблению». Консервативная по мировоззрению и якобы противостоящая воображаемому Западу, идея общерусской нации, состоящей из великороссов и малороссов, на самом деле была очень современной и западной. Она вписывалась в органицистское и примордиалистское видение нации, господствовавшее в посленаполеоновской Европе. При всем желании отказаться от «декадентского» Запада, сознание образованных подданных Российской империи испытывало влияние западных эпистемологических трендов и было пронизано нациоцентричным воображением³.

Политика, направленная на сохранение традиционного самодержавного правления в быстро модернизирующемся мире, привела к роковым последствиям в 1856 году, когда Россия потерпела поражение в Крымской войне. Внезапно стало очевидно, что просто заявить о своем статусе великой державы недостаточно — он нуждается в постоянном подтверждении. Чтобы сохранить свое место в клубе великих держав, чтобы «догнать и перегнать» их, российским лидерам пришлось прибегнуть к радикальным мерам.

В то время как цель сделать Россию современной и конкурентоспособной страной вызывала общий энтузиазм у разных групп, представления о средствах достижения этой цели расходились. Чтобы сохранить хрупкое равновесие имперской системы, имперские чиновники должны были учитывать интересы различных групп и продолжать управлять разными группами населения по-разному. Напротив, национально настроенная и европеизированная интеллигенция, в большинстве своем оторванная от реальности на местах, была убеждена, что только национальное единство всех русских — «великих, малых и белых» — является необходимым условием имперского могущества. Глядя на британских, французских, а затем и немецких коллег, они считали, что Российской империи тоже нужен «государствообразующий» народ — народ-хозяин. Выступая за строжайший запрет всего украинского, они представляли национальную ассимиляцию «малороссов» как важнейшую меру для поддержания передового статуса империи. Обосновывалась эта позиция тем, что если украинцы не станут частью нации, Россия рискует отстать от Франции и Великобритании, позволив Германии занять лидирующие позиции, и останется в компании Габсбургов и Османской империи, обреченных на упадок из-за отсутствия сильного национального ядра. Мысль о том, что государство не может существовать без нации, как бы она ни определялась, уже проникла в сознание образованных россиян — как либеральных, так и консервативных.

Земля и население Украины как незаменимый имперский ресурс

Не только ассимиляция, но и экономическая эксплуатация Украины была крайне важна для империи в борьбе за превосходство. Благодаря плотному населению, богатым ресурсам и стратегическому географическому положению Украина оказывала несравнимое с другими территориями влияние на экономическое благополучие России. Ее земли были основным источником зерна для внешней торговли. Благодаря экспорту пшеницы Россия получала иностранные кредиты, которые способствовали индустриализации. Земли Южной и Восточной Украины стали эпицентром горнодобывающей и металлургической промышленности, что имело решающее значение для технического прогресса и вооружения.

Украина также служила демографическим резервом православных славян, которых можно было отправлять в отдаленные уголки империи, укрепляя контроль над ее постоянно растущими территориями. Поселенцы получали преимущественные права на землепользование в ущерб коренному населению и считались «бесценным военным ресурсом для обеспечения российского господства» на периферии⁴. Кроме того, превращение представителей славянского крестьянства в агентов «цивилизации» позволило государству представить колонизацию как выражение единства и общности интересов авторитарного режима и «нации».

Внедрение современных колониальных практик на азиатских окраинах и проведение там политики отчуждения по отношению к населению, считавшемуся инородным, сопровождалось явным сдвигом в сторону жесткого государственного строительства в славянском «ядре» империи, которое трансформировалось в чистый органицистский этнонационализм. Эта «игра с нулевой суммой» между ассимиляцией и отчуждением привела к крайней поляризации между украинским и общерусским национализмами. Украинцы больше не видели возможности оставаться лояльными и в то же время сохранить свою самобытность, что толкало многочисленных культурных деятелей на путь политического активизма.

Разжигание национализма для сохранения империи: Россия на пути к катастрофе

После провальной войны с Японией и революционного кризиса 1905 года самодержавие и имперская элита внезапно столкнулись с очевидной хрупкостью государства, что усилило их стремление к укреплению национального организма. Украинские националисты, нарушающие это единство, теперь представлялись агентами иностранных держав, а превращение славянских православных крестьян в лояльных консервативных «малороссов» рассматривалось как вопрос национальной безопасности. Преподнося свой проект как необходимое условие для объединения нации и защиты от предполагаемой внешней угрозы, общерусские националисты в Украине оказались в авангарде стремительного вторжения национализма в имперскую политику. Рост национализма, каким бы реакционным и лоялистским он ни был, привел к закономерному результату: разные группы, в том числе и русские крестьяне, хотели, чтобы государство стало их государством, чтобы оно защищало именно их интересы.

Однако для перехода к демократическому представительству требовалось либо разбить империю на разные сегменты с равноправным гражданством внутри них, либо отказаться от модели непрямого правления в пользу единого гражданства для всех жителей империи. Не желая жертвовать ни целостностью территории, ни самодержавием, царская власть продолжала держать все население в статусе подданных, способствуя отчуждению и разочарованию во всем национализирующемся имперском обществе. В 1917 году башня из слоновой кости общерусских националистов разрушилась, когда волна народных восстаний привела в действие множество проектов по созданию нации и государства одновременно.

Подводя итог, можно сказать, что российские правители в XIX веке стремились сохранить свое положение среди великих держав, пытаясь преодолеть трудности, связанные с утратой позиций их государства. Стремясь сохранить свой статус перед лицом геополитического и эпистемического влияния Западной Европы, проходящей через модернизацию и национальное строительство, Россия нашла в Украине важный символический узел для своей политической и интеллектуальной элиты. Создание неделимого русского национального ядра, достигаемое путем подавления украинской самобытности, представлялось как единственный способ сохранить империю и поддержать ее статус великой державы наряду с воображаемым Западом. Однако защита единства империи с помощью национализма структурно противоречила вековым обычаям имперского управления, которые основывались на приспособлении и управлении с учетом локальных особенностей. Внутреннее противоречие между имперским положением и геополитическим и интеллектуальным императивом стать современным — а значит, национальным государством —  поставило Россию в состояние внутренней нестабильности. Эта нестабильность, однако, воспринималась как свидетельство внешнего вмешательства — предполагаемого антироссийского заговора западных врагов, — что делало ассимиляцию Украины в теле российской нации делом первостепенной важности.

Удивительная живучесть одержимости Украиной в России

Хотя 1917 и 1991 годы, несомненно, знаменуют собой важные поворотные пункты в истории, необходимо обратить внимание и на наличие преемственности, которая проходит сквозь эти революционные разрывы.

Несмотря на то, что в основаниях поздней Российской империи и советского режима лежали разные и даже противоположные идеологии, суть самоощущения и мировоззрения имперской элиты сохранялась. Как и его предшественник, СССР функционировал как имперское государство, проецируя свое влияние вовне, одновременно поддерживая разнообразие внутри и манипулируя им. Советская власть никогда не делала четкого выбора между единообразным (национальным) и дифференцированным (имперским) управлением. Одно временное решение накладывалось на другое, а противоречия накапливались⁵. Как и Российская империя, СССР стремился создать и сохранить статус великой державы в рамках международной системы, в значительной степени сформированной западной моделью современного национального государства. Несмотря на потенциально более широкую привлекательность своей коммунистической идеологии, новая версия империи столкнулась с серьезными проблемами при расширении своего влияния. Это было особенно заметно на территориях, присоединенных после Второй мировой войны. Западная Украина с ее послевоенным националистическим сопротивлением советской власти была одним из «отравленных даров» имперской экспансии и еще больше закрепила образ украинского националиста как помощника западного врага. 

В то же время желаемое «слияние» национальностей в единую советскую «нацию» происходило в основном среди этнических русских, (незападных) украинцев и беларусов, де-факто воссоздавая модель общерусской «триединой» нации. В соответствии с практикой позднего царизма, советизированных восточных славян переселяли на менее «надежные» имперские окраины в Среднюю Азию, страны Балтии и Западную Украину. Официальный роспуск СССР в 1991 году, подписанный только лидерами России, Украины и Беларуси без уведомления двенадцати остальных республик, не оставил сомнений в реальной иерархии наций, скрытой за мифом о «братском союзе». Однако сразу же после отделения Украина столкнулась с давлением со стороны России, которая пыталась заставить ее отказаться от части своего суверенитета в пользу новых возглавляемых Россией структур, направленных на сохранение ее экономического и политического веса на мировой арене. Во время правления Путина и его проекта Евразийского союза желание контролировать Украину еще сильнее переплелось со стремлением к большему геополитическому влиянию.

Путинское государство долгое время воздерживалось от утверждения единого видения российской нации, оставляя за собой возможность задействовать любой рычаг в зависимости от политических обстоятельств. Однако большинство дискурсивных приемов в его «инструментарии» апеллировали к недовольству и негодованию о том, что политическое и национальное тело России не совпадают. Этот нарратив подпитывал националистическое стремление к восстановлению целостности между ними, создавая иллюзию общности интересов элит и народа. Но даже если мифотворчество изначально и затевалось ради социальной мобилизации, идеологии имеют свойство увлекать даже своих создателей, в итоге выходя из-под контроля.

1. Dominic Lieven. The End of Tsarist Russia: The March to World War I and Revolution. Penguin Books, 2015. ↩︎
2. Kohut, Zenon E. Origins of the Unity Paradigm: Ukraine and the Construction of Russian National History (1620s–1860s). Eighteenth-Century Studies 35, no. 1 (2001): 70–76. ↩︎
3. Илья Герасимов, Марина Могильнер, Сергей Глебов. Новая имперская история Северной Евразии. Балансирование имперской ситуации: XVIII—XX вв. Ab Imperio, 2017. ↩︎
4. Alexander Morrison. Russian Settler Colonialism. The Routledge Handbook of the History of Settler Colonialism, ed. Edward Cavanagh and Lorenzo Veracini. London and New York: Routledge, 2017. ↩︎
5. Jeremy Smith Was There a Soviet Nationality Policy? Europe-Asia Studies 71, no. 6 (2019). ↩︎