Алина, студентка и водительница такси, 35 лет, Московская область:
В первые часы войны я не чувствовала ничего — просто не могла поверить, что она правда началась. В тот день у меня был выбор: пойти либо на митинг, либо на занятия по танцам. Я не выбрала митинг из-за своей трусости, за что сперва мне было очень стыдно. Но когда на занятии преподаватель высказал позицию, совпадающую с моей, мне стало легче.
Последующие события вызывали во мне ненависть и ярость, которые с каждым днем становились все ярче. С ними появилось и чувство беспомощности. Мне с ним очень тяжело. Всю весну 2022-го казалось, что вот-вот все закончится. А летом пришлось долго принимать тот факт, что, видимо, война продлится долго. Принять не получилось, и приходится как-то смиряться. Хотя само слово «смирение» я возненавидела. Мне надоело со всем смиряться.
Однажды я на неделю перестала читать новости. Моему душевному состоянию это никак не помогло. Кроме того, я не хотела убегать от реальности, хотела выдерживать эту жизнь. Сейчас читаю новости регулярно. Я справляюсь с новостями про то, что куда-то прилетела ракета и убила столько-то человек, привыкла к ним. Но про конкретного погибшего, раненого или пленного мне читать очень тяжело. После таких текстов меня размазывает на пару часов. Иногда вижу заголовок и намеренно пропускаю статью — понимаю, что сейчас я не в том состоянии, когда могу это вынести.
Среди моих знакомых оказался лишь один человек с позицией «не все так однозначно». Я озвучила причину и разорвала с ним связь. У меня не было сил с ним общаться. Разговаривала про войну я только с родителями. Они верят всему, что показывает телевизор. Когда я сказала маме, что это все сплошная ложь, она мне ответила: «посмотри, сколько звезд там выступают, ты думаешь, они все врут?» После этой фразы я искренне возненавидела всех артистов, которые до сих пор появляются на телевидении. По-моему, они нормализуют для зрителей все, что показывают на этих телеканалах, чем вносят свой немалый вклад в эту войну. Я хочу, чтобы, когда все закончится, их всех «отменили».
Я думаю, что знаю, почему мой папа поддерживает войну — у него КПТСР после возвращения из Афганистана, где его и других молодых ребят использовали в бессмысленной войне. Сейчас таких же молодых используют в войне, в которой как будто есть смысл — в телевизоре же говорят, что мы спасаем русских жителей Донбасса от украинских нацистов. И это возвращает папе смысл его нахождения в Афганистане. А может, он просто рад, что сейчас кому-то так же больно на этой войне, как ему было больно на той — такая банальная сила зла.
Переживания я сублимирую в творчество — обычно шью и вяжу. Могу вышить даже антивоенные символы. У меня есть кофта, на которой я нарисовала три и пять звездочек в два ряда, с буквой «й» в середине второго [Прим. *** **й** — слоган “Нет войне”, одновременно выражающий протест и цензуру над протестом]. Последний раз я надевала ее прошлой осенью, сейчас боюсь в ней ходить. Еще меня выручают танцы и ребята, которых я благодаря им встретила. Они очень талантливые и поддерживающие. Иногда я ухожу с тренировки и чувствую, что счастлива — счастлива знать этих людей, видеть их творчество вживую. Благодаря танцам я впервые почувствовала, что в груди у меня вместо пустоты теплое-теплое чувство любви. Они помогают мне выдерживать происходящий ужас, не дают закончить его, совершив самоубийство. А еще у меня есть человек, с которым мы «друг об друге тревожимся» — разговариваем в трудные моменты, поддерживаем друг друга. Вместе как-то попроще.
Было страшно во время июньского мятежа. Чувства были смешанные, непонятно, что делать. Мы следили за событиями в компании друзей. Все просто скроллили ленту и ждали. Многие из нас разочаровались, когда Пригожин развернулся в Ростове, возможно, я тоже. С одной стороны, хотелось, чтобы он дошел до Москвы: вдруг бы этим воспользовалась оппозиция, да и просто хотелось, чтобы хоть кто-то уже сместил Путина. Но, с другой стороны, учитывая личность Пригожина, казни, которые проводят его солдаты… У меня вообще к военным давно сложилось негативное отношение. Я была в близких отношениях с человеком, который уволился из российской армии в звании лейтенанта. Я видела его однокурсников, таких же офицеров российской армии. Это очень страшные люди, если честно.
Уехать из России я не думала. Я учусь на психолога на очном отделении, и мне очень жалко бросать учебу. Грустно осознавать, что, возможно, эта война будет идти всю мою оставшуюся жизнь. Я не вижу ни одного хорошего сценария ее окончания для России. Она добралась уже до Москвы, которую все чаще атакуют беспилотники. И я иногда даже радуюсь, что они долетают. Они напоминают людям, что мы все до сих пор живем в пиздеце.
Амра, студентка бакалавриата, 19 лет, Краснодарский край:
Я родилась в Абхазии, учусь в российском вузе и живу по очереди в обеих странах. Когда началась война, население Абхазии разделилось на тех, кто за и против действий Путина в Украине. Я отношусь к противницам этой войны. Когда она началась, я постоянно следила за новостями, без остановки писала знакомым, которые находились там. Мне было очень страшно за жителей Украины. К сожалению, за это время каждый из них потерял кого-то или что-то важное. Страшно представить ужас, который украинцы испытывают по сей день.
Мои друзья придерживаются таких же взглядов [как и я]. Иногда мы обсуждаем последние новости в вузе. Преподаватели пытаются запретить нам называть войну своим именем, а также советуют не говорить о своих взглядах в интернете. Но пока что нам это не мешает высказываться.
С родственниками я тоже стараюсь разговаривать о войне, но они меня совсем не слушают. Я заметила, что после начала войны моя мать, которая раньше критиковала политику Путина, стала ее поддерживать. Я уверена, что причиной тому телевизионная пропаганда. Она доверяет только ей, а новости из других источников считает фейками. Я стараюсь не спорить с ней — просто надеюсь, что однажды мне получится открыть ей глаза на происходящее.
К сожалению, правительство нашей республики [Абхазии] тоже поддерживает политику Путина. Оно не хочет рушить дружественные отношения с Россией, ведь благодаря ее поддержке у нас не происходит нарастание конфликта с Грузией. Если после войны в Украине у власти в РФ окажутся нынешние российские либералы, они, скорее всего, поддержат Грузию в стремлении забрать Абхазию себе. Абхазы этого боятся.
Многие события грузино-абхазского конфликта сейчас умалчиваются, либо сильно искажаются, но факт остается фактом: в 1992 году грузинские войска вторглись на территорию Республики Абхазия и до сентября 1993-го творили настоящий геноцид нашего народа. Они убивали и насиловали не только абхазов, но и армян, русских, украинцев, живших на этой территории. До тошноты отвратительно, что люди, устроившие ад на моей родине, сейчас говорят о поддержке Украины и об общем мире с Абхазией. [прим. Чтобы лучше понять историю грузино-абхазской войны и то, как этот конфликт влияет на современное состояние Абхазии и Грузии, предлагаем прочесть два материала наших коллег из DOXA, обозревающие разные позиции и стороны конфликта: здесь и здесь].
Примерно год назад Владимир Зеленский записал обращение к грузинскому народу, в котором пообещал ему «возвращение» Абхазии и Южной Осетии, сравнив их с аннексированными Россией Донбассом и Крымом. Он не учел, что эти республики никогда не были частью Грузии. Точнее, он этого не знает из-за внешней грузинской пропаганды. Мне кажется, если бы Зеленский знал другую сторону грузино-абхазского конфликта, он понимал бы, как сильно эти события схожи с нынешней ситуацией в Украине. До сих пор Абхазия, как и Украина, изо всех сил борется за свою независимость. А поддержка украинцев грузинским народом — лишь способ навязать миру свою идею о принадлежности Грузии моей страны.
Но люди готовы принять любую точку зрения, которая их устраивает, — правда у всех своя, и неважно, подкреплена ли она фактами. Я занимаюсь фотографией, и среди моих недавних работ есть такая серия снимков: на них запечатлена девушка, которая завязывает свои глаза черной лентой, после чего мир вокруг нее, как и она сама, постепенно, кадр за кадром, исчезает. Так я хочу показать людям, что молчать и закрывать глаза на происходящее вокруг нельзя. Человек не должен находиться в блаженном неведении, иначе рано или поздно он потеряет все, что ему дорого.
Николай, журналист, 40 лет (город скрыт по просьбе Николая):
Тягучим утром 24 февраля 2022-го я вспоминал свою поездку в Украину в 2008 году. Тогда мы с коллегой спонтанно рванули в украинскую столицу расслабиться и отдохнуть от будней. За три дня в Киеве мы посетили множество достопримечательностей, ресторанов, концертов, познакомились с веселой местной молодежью. Спустя 14 лет фраза «Киев за три дня» обретет совсем другой смысл, а повзрослевших украинских парней и девчонок в России объявят врагами — за вполне ожидаемое стремление их политиков вступить в НАТО.
Случившееся не удивило. До 24 числа я читал западную и российскую аналитику, отслеживал перемещение войск по новостям, был на связи с очевидцами и участниками тех военных маневров. Последние надежды на мир рассеивали созвоны с товарищем из Мариуполя, который впоследствии еле доехал до Львова, по пути попав под обстрел в Запорожье. И все же фраза «наши перешли границу» отсылала к учебнику истории, фильмам о Великой Отечественной — к чему угодно, но не к сегодняшнему дню.
Больше всего настораживало участие в конфликте наших солдат-срочников. Это уже попахивало Чечней девяностых. Признаюсь, не поверил бы в повторение такого в 2022, если бы не опыт личного общения: в Украине оказался сын-срочник моего знакомого офицера. Наблюдая за приграничными маневрами его именитой дивизии из Подмосковья, мы спорили: я уверял, что в бой их не отправят, его отец отвечал: «и не таких кидали в самое пекло». Впрочем, вскоре этих срочников вернули в часть.
Будучи руководителем региональной газеты, в свежем номере я планировал описать ситуацию под Харьковом, основываясь на свидетельствах оказавшегося там юного земляка. В то же время приняли поправки в Уголовный кодекс, ужесточающие санкции за так называемую «дискредитацию Вооруженных сил». Планы разбились о боязнь, что этот номер может стать последним.
После февраля прошлого года Россию покинуло десятка два моих знакомых, двое достаточно близких. Среди них были и коллеги, деятельность которых стала небезопасна. Однако один из них, уехавший в прошлом сентябре в ближнее зарубежье, уже вернулся обратно. За год он обзавелся там офисом, собрал команду из таких же релокантов и зарегистрировал фирму, которая занимается продакшном видео. Но вот дилемма: в России на создании роликов и видеорекламы заработать можно больше и проще. Поэтому теперь он живет на две страны.
У меня же мыслей уехать не было. Я пока работаю спокойно. Страха нет, есть ответственность — за коллектив, бренд [газеты, в которой я работаю], семью. Я постоянно слышу слова благодарности за то, чем занимаюсь, и изредка слышу обратное.
Стал замечать, что в последнее время я готов прощать людям не только какие-то слабости человеческого характера, какие прощал раньше, но и вещи, которые в обычной, мирной жизни простить крайне сложно. Возможность дать человеку шанс я стал воспринимать для себя как обязанность, а для оппонента — как право.
У моего окружения взгляд на происходящее в основном схож с моим, никто не «переобувался в воздухе», и даже меньше знакомых стали держать нейтралитет. Но есть и люди с противоположной позицией — в основном, это друзья раннего детства. За эти полтора года спорить с ними приходилось, но без особого желания. Записываться в добровольцы никто из них не торопится, хотя некоторые даже имеют разрешение на оружие, то есть пользоваться им умеют. Вообще, я считаю, что самые гнусные поступки против человечества обычно замышляют люди образованные, а вот аплодируют им двоечники, пропускавшие уроки истории, в данном случае про июнь 1941-го.
Некоторые не меняются и продолжают аплодировать даже спустя десятилетия. Вспоминается мятеж пригожинских — поражает, как легко были готовы россияне присягнуть банде уголовников. Было ли мне страшно? Мне было страшно интересно. Как обоснуют обывателям, раскрывшим в ожидании кровавых удовольствий рты, невхождение этих головорезов в Москву? Есть классный позднесоветский фильм «Холодное лето 53-го», про всесоюзную амнистию, объявленную спустя три месяца после смерти Сталина. Тогда наряду с политзеками на свободу вышло много уголовного отребья, и простым людям в деревнях и поселках стало жутко. А сейчас никому не жутко. Все-таки близка русским вся эта махновщина, разнузданная, беспощадная.
Думаю, продлятся боевые действия еще не больше года. Пока же остается наблюдать за событиями и мониторить сводки. Кому-то, чтобы сохранить рассудок, стоит меньше читать о происходящем на фронте. А журналист обязан постоянно проводить вдумчивый анализ десятка-двух источников, проверять факты. Поэтому приходится следить за новостями. Ну и за кукухой заодно, эмоции ведь не утихают, даже со временем. Кто-то проводит для себя границу, разделяя потери среди воюющих и мирного населения, как это делают исследователи войн. А для меня нет разницы, солдаты ли погибают, офицеры или мирные жители. Я переживаю за все загубленные души.
