– Некоторые говорят, что российско-украинская война — чуть ли не первая религиозная война 21 века. Так ли это?
Я встречал такие оценки, но, на мой взгляд, они ошибочны. Роль религии в этой войне невелика. Мы не видим со стороны государства массовой мобилизации верующих через религиозные общины для поддержки военной кампании. В пропагандистском дискурсе практически отсутствуют религиозные мотивы и сюжеты, а если они попадаются, то случайно. Если где-то война и названа «священной», то в том смысле, в каком священна война Советского Союза против нацистской Германии. За этой риторикой нет богословия, потому что это слишком сложно и абсолютно не нужно, ведь у религиозного обоснования войны в России на самом деле нет адресата.
Дело в том, что Россия, несмотря на заявления властей об особой русской духовности, остается секулярной страной. Согласно недавним опросам, в храмы и молельные дома ходит в лучшем случае 10% от тех, кто причисляет себя к какой-то религии. Думаю, что и эти цифры завышены. Например, заполняемость православных храмов на, главный праздник, Пасху, не больше 1–2% от общей численности населения. При этом около 70% называют себя православными. Социолог религии Грейс Дейви называет это «викарной религией»: пассивное большинство делегирует религиозную практику активному меньшинству. Такое большинство считает себя православным по разным причинам (культура, история, традиции), но ему нужно то активное меньшинство, с которым они себя могут соотносить. Церковная иерархия использует цифры номинальных православных, чтобы показать государству свою значимость. Но это большинство отчуждено и от церкви, и друг от друга — оно атомизировано, а значит, влиять на него через церковных проповедников практически невозможно.
В немалой степени этому отчуждению способствует сама церковная иерархия. Руководство современной РПЦ выстраивает вертикаль власти в церкви, сознательно разрушая горизонтальные связи между верующими. Низовая солидарность и автономия часто вызывают подозрение церковных властей, и если епископу не удается взять их под контроль, то он может их разрушить. Например, переводит священника, организовавшего вокруг себя общину, в другое место. В РПЦ практика ротации священников и епископов — фактически норма. Никто не застрахован от внезапного перемещения в другой приход или епархию, все строится на произволе вышестоящего лица. Зачем прилагать усилия, если в любой момент у тебя могут отнять приход? Это очень демотивирует.
Конечно, есть немало священнослужителей, которые все еще мотивированы выстраивать церковную жизнь на общинных началах, но это происходит скорее вопреки, чем благодаря существующей церковной системе управления. В итоге самые устойчивые горизонтальные сообщества нередко принимают форму закрытых коллективов, крайне солидарных внутри себя. Закрытость может гарантировать сохранность сообщества перед лицом произвола церковных властей. Но за пределы этих коллективов горизонтальные связи уже практически не выходят. Такие сообщества существуют как бы в параллельных мирах, а если оказываются в общем поле, то часто конфликтуют друг с другом. Но повторю, число активных верующих невелико, а пассивное большинство атомизировано и разобщено.
В российском православии давно идет дискуссия о том, почему же за годы религиозного возрождения особенно не сложилась общинная жизнь. А в последние годы набирает силу дискуссия про так называемое «расцерковление» — ситуацию, когда активно практиковавшие верующие вдруг заявляют о своем уходе из церкви. Оставаясь при этом верующими, они отказываются от своей православной идентичности и часто меняют ее на более широкую идентичность «просто христианина». По данным ежегодного опроса, с 2009 по 2021 годы число тех, кто считает себя православными, упало примерно на 13%. Это совпадает с периодом правления патриарха Кирилла, хотя и вписывается в общемировой тренд падения религиозности. В любом случае большинство номинальных православных остается потенциальным ресурсом для политических сил, но добраться до него без институциональных изменений в церкви не получится.
— Как церковные сообщества могут участвовать в общественной жизни? Я имею в виду как низовое политическое участие, так и политическую роль церкви вообще.
Церковные приходы — это готовые ячейки для организации общественной деятельности, они могут брать на себя некоторые государственные и общественные функции по социальной работе, как это происходит в Европе и Америке, заниматься благотворительностью, образованием, где-то даже стать точкой сборки для муниципальной политики. Помимо приходов существуют и другие формы объединений — движения, братства и сестричества, ассоциации и пр. Но все это возможно, только когда у мирян есть мотивация заниматься такой работой. Они должны чувствовать не только свою вовлеченность в церковную жизнь, но и собственную значимость для нее. Грубо говоря, они должны видеть, что от них что-то зависит. А это невозможно без получения определенных прав в церкви.
Сейчас структура православной церкви в России такова, что миряне фактически исключены из процесса принятия решений. У них нет никаких прав и практически нет никаких способов влиять на ситуацию на приходе (если только ты не благотворитель и не приносишь приходу деньги). Например, согласно последней редакции Устава РПЦ, мирянин не может стать председателем приходского собрания — только настоятель прихода. Редко где можно встретить, чтобы приходом действительно управляло собрание, как правило, настоятель и клир узурпируют власть и ставят всех перед фактом своих решений. Есть вертикаль «патриарх–митрополит–епископ–настоятель храма», которая принимает решения, а мирян там нет.
“Переустройство церкви должно начинаться с бóльшей автономии приходов, а также расширения и защиты прав мирян и рядовых священнослужителей”
К примеру, с запрета на произвольное перемещение священников с прихода на приход. Только тогда люди будут мотивированы участвовать в приходской жизни: создавать общины, сообщества и движения; выстраивать горизонтальные связи между ними. Сейчас этого нет, потому что РПЦ управляется вертикально, и реформы патриарха Кирилла только усилили эту вертикаль. Современная РПЦ — большая бюрократическая машина, которая отчуждает верующих друг от друга и разрушает любые формы автономии и солидарности. Верующие здесь должны быть потребителями религиозных услуг, а РПЦ превращается в корпорацию, обслуживающую население. Но в нынешней ситуации в этом есть и свои плюсы: посетителей «духовного супермаркета» сложно мобилизовать через церковные идеологические каналы.
— Какова роль патриарха Кирилла как идеолога в нынешней ситуации войны?
— Патриарх Кирилл — создатель одной из версий идеологии «русского мира», которую сейчас использует российская пропаганда. Но он давно утратил контроль над своими же идеями, часть которых была переработана пропагандистской машиной. В итоге он сам стал потребителем этого продукта переработки, который предлагают россиянам кремлевские медиа. Время от времени в своих проповедях и выступлениях Кирилл повторяет пропагандистские клише, например, зачитывая по бумажке папе Франциску про подлетное время ракет к Москве. Патриарх мог бы стать важной фигурой, ведь номинально он все-таки духовный лидер большинства православных христиан не только на территории России, но и за ее пределами. Однако на деле его влияние на политические процессы стремится к нулю. Среди собственных прихожан он тоже не пользуется большим доверием — слишком много говорит о политике и слишком мало о духовном.
Кроме того, официальная церковь, как я уже сказал, не нужна Кремлю как институт легитимации ведения войны. Если бы она была нужна, то мы бы увидели, как церковь получает разнарядку на проведение духоподъемных бесед, освящение военной техники; на приходах появились бы агитаторы, рекрутирующие в армию и т. д. Сам патриарх служил бы в главном храме вооруженных сил в подмосковной Кубинке не раз в два месяца, а как минимум, два раза в месяц, причем в присутствии высшего военного командования. Пока же из высокопоставленных силовиков на патриаршем богослужении был только глава Росгвардии генерал Золотов, да и тот в середине марта.
Публичная поддержка патриархом военной кампании — это демонстрация лояльности властям, чтобы остаться в обойме и рассчитывать на получение ресурсов от государства. Другие случаи поддержки среди священнослужителей РПЦ по большей части связаны с личным выбором, нежели с госзаказом. В России есть десятка два епископов (из более чем 300), публично поддержавших военные действия против Украины: кто-то вполне искренне, кто-то, как патриарх, решил на всякий случай продемонстрировать лояльность властям.
Против военной агрессии среди российского епископата никто пока не выступал. Отчасти это связано с законодательством о дискредитации российской армии. Даже если ты митрополит, тебя никто не пожалеет: скорее всего отстранят от должности, а потом оштрафуют за дискредитацию вооруженных сил, а может и посадят в тюрьму. Даже те епископы, что настроены против (а в РПЦ есть хорошие архиереи), предпочитают молчать. Возможно, они считают, что их могут снять с места и все, что они годами строили, пойдет прахом: вместо них пришлют нового епископа, который развалит все, что было сделано. Похожую логику можно сегодня встретить у благотворительных организаций. Но в условиях, когда каждый день гибнут невинные люди, для православного архиерея такая позиция аморальна. Так что большинство епископов либо молчит, либо предлагает молиться о мире, как это недавно сделал митрополит Белгородский Иоанн (Попов). После обстрелов Белгорода он вдруг вспомнил, что нужно молиться о мире.
“Призыв к молитве о мире не так прост. В современной РПЦ он уже стал эвфемизмом лояльности властям”
Эта риторика появилась в 2014 году, став наиболее заметной в 2020 году во время массовых протестов в Беларуси. Местная православная иерархия, с одной стороны, призывала молиться за мир и не заниматься политикой, а с другой, раздавала церковные награды силовикам, поощряя их деятельность, и репрессировала тех священнослужителей, которые выступали против насилия. Сейчас мы видим то же самое: некоторые священнослужители призывают молиться об абстрактном мире, не называя агрессора, не обозначая позиции воюющих сторон — кто на кого напал. Выглядит благочестиво, но на самом деле — это уход от ответственности. Они делают это, чтобы впоследствии оправдать себя, сказав: «Мы же были за мир!». Только это не так.
Есть еще один тип молитвы за мир, которая фактически становится молитвой о победе российского оружия. Патриарх Кирилл в своих военных проповедях тоже говорит о мире, но его мир — это освобождение «народа Донбасса» и победа над Украиной, потому что Украина — это злой Запад, там гей-парады и «метафизическое зло». С этим злом, согласно патриарху, нужно бороться, победить его, и тогда наступит справедливый мир. Патриархия даже выпустила молитву о мире, в которой есть такие слова: «Иноплеменным же языком (прим. – народам), брани хотящим и на Святую Русь ополчающимся, — запрети и замыслы их ниспровергни».
Понятие «справедливый мир» (just peace) активно используется в экуменическом лексиконе, и некоторые церковные деятели на Западе, не вдаваясь в анализ проповедей патриарха, думают, что он действительно выступает за справедливый мир, в котором любой агрессор должен быть наказан. Но Кирилл наполняет это понятие совершенно другим смыслом. И таких подмен он делает довольно много.
— Тема потребления уже второй раз появляется в нашем с вами разговоре. Патриарх Кирилл — потребитель российской пропаганды, а прихожане — потребители услуг РПЦ. Но есть ли какие-то примеры «расцерковления», связанные с тем, что ни один из иерархов в России публично не осудил войну?
— Сложно посчитать количество таких случаев, поскольку любые социологические замеры в России сейчас выглядят сомнительно. Люди опасаются отвечать на вопросы. Я уже приводил цифры падения числа православных за время патриаршества Кирилла и думаю, что это падение в том числе связано с недовольством верующих своим предстоятелем. Люди часто прочитывают риторику Кирилла как попытку политизации церкви, им не нравится, что аппарат высшего церковного управления сращивается с госвластью и в целом они склонны оценивать период его патриаршества как обмирщение церкви. Кирилл ведь и вправду говорит не как пастырь, а как чиновник.
Мой коллега Алар Килп проанализировал проповеди двух постсоветских патриархов и пришел к выводу, что в риторике Кирилла гораздо больше политики и того, что верующие определяют как «мирское», нежели в риторике патриарха Алексия II. Думаю, многие верующие разочарованы патриархом Кириллом, и давно.
Показательно, что с начала войны Кирилл ни разу не высказал слов соболезнования по поводу гибели мирных жителей, в том числе из украинского духовенства, которое до 27 мая формально было его паствой. Зато опубликовал соболезнование по поводу крушения самолета в Китае. Со стороны кажется, что он полностью потерял контакт с реальностью, но подтвердить или опровергнуть это могут только люди из его ближайшего окружения.
— Патриарх Кирилл же вообще мыслит войну не как раскол, а как то, что спасает от раскола. Это не просто избавление от «западных» сил зла, но избавление от церковного раскола, внесенного этими силами, так?
— Риторика «страшного раскола», как и риторика «единства церкви» — это часть концепции «русского мира» патриарха Кирилла. Суть этой концепции заключается в том, что патриарх отказывает в субъектности украинцам и белорусам, включая их в «триединый русский народ». А у этого триединого русского народа должна быть единая русская православная церковь. Поскольку РПЦ за счет диаспоры глобальна, то и «русский мир» глобален. Иронично, что в этом «русском мире» нет места русскому языку богослужения, проведение богослужения на украинском и белорусском языках тоже не приветствуется. Родной язык богослужения считается приемлемым только для малых (по отношению к русскому) народов, так как перевод богослужения на эти языки рассматривается как миссионерская стратегия. Но среди исторически православных народов, таких как русские, украинцы и беларусы, не может быть никакой миссии, ведь они уже православные, поэтому их богослужение должно проводиться на едином для них церковнославянском языке. Получается, один народ, одна церковь, один язык, и у всех один патриарх.
Для того чтобы сохранять единство, нужно постоянно бороться с расколом.
“Риторика «страшного раскола» — это часть русской православной идеологии”
В Украине, с самого начала ее современной государственности, существовало несколько православных юрисдикций. В 1980–1990-х годах там появились национально ориентированные Украинская автокефальная православная церковь и Украинская православная церковь Киевского патриархата. С точки зрения мирового православия, эти две церкви считались раскольническими, поскольку не имели евхаристического общения ни с одной из канонических церквей. Представители УПЦ Московского патриархата при участии иерархов и богословов РПЦ разработали риторику, которая должна была отпугнуть верующих от перехода в эти национально ориентированные юрисдикции. В ход шли самые разные страшилки: там нет благодати, переход туда означает духовную смерть и пр. Некоторые иерархи УПЦ МП не признавали крещений, совершенных в «раскольнических юрисдикциях», хотя крещения католиков, с которыми раскол длится уже больше 1000 лет, в РПЦ признаются.
Ситуация в украинском православии изменилась в 2018–2019 гг., когда с подачи Константинопольского патриархата в Киеве состоялся объединительный собор украинских православных церквей (на который, правда, пришли только два представителя УПЦ МП). Фактически этот собор был не объединительным, а учредительным, поскольку он учредил Православную церковь Украины. В начале 2019 года Константинопольский патриархат выдал ей томос об автокефалии (прим. – церковная независимость) и вступил с ней в евхаристическое общение. Позже ПЦУ была признана еще тремя церквями (греческой, александрийской и кипрской), и теперь, с точки зрения православной экклезиологии (прим. – богословская дисциплина о церкви), эта церковь больше не раскольническая.
В ответ на такие недружественные действия Константинопольского патриархата на территории, которую РПЦ считает своей (т. е. в Украине), Москва разорвала евхаристическое общение с Константинополем. Полного раскола все же не произошло, так как общаясь с другими церквями РПЦ находится в едином каноническом пространстве с Константинополем. Правда, риторика раскола стала применяться теперь не только к новосозданной ПЦУ, которая рассматривается как продолжение старых «раскольнических юрисдикций», но и к Константинопольской церкви и греческим церквам, признавшим новую украинскую автокефалию. Причем в этой риторике Константинопольский патриархат выставлен марионеткой Госдепа США, НАТО и других недружественных России сил. Появились конспирологические теории — якобы западные страны специально подрывают церковное единство в Украине. В итоге «раскол» стал частью заговора стран НАТО и «бездуховного» Запада, которые мечтают разрушить русское православие — главную духовную скрепу России. Проследить логическую цепочку до оправдания войны дальше не так сложно.
Официальная русская православная экклезиология с 2018 года настолько радикализовалась, что теперь любые переходы священников и общин в другие автокефальные церкви рассматривает как «раскол». Иронично, что это только способствует появлению параллельных юрисдикций Константинопольского патриархата на территориях, которые РПЦ считает своими. Так, в Литве, где сейчас имеется только одна юрисдикция МП, произошел примечательный случай. Местный митрополит, Иннокентий (Васильев), в марте 2022 года выступил с заявлением, осудив войну, и даже сказал, что придерживается иных по отношению к патриарху Кириллу политических взглядов. Это было очень смело, и все удивились, что иерарх РПЦ вдруг занял такую позицию. Иннокентия поддержала группа священников, они тоже стали публично выступать против войны. Однако через несколько недель митрополит Иннокентий сам снял их с должностей, а в начале июля церковный суд лишил их сана. Вероятно, митрополиту Иннокентию позвонили из Москвы. Священников, поддержавших его антивоенное заявление, обвинили как раз в том, что они хотели устроить раскол, чего, конечно, не было у них в планах. Теперь лишенные сана священники подадут апелляцию константинопольскому патриарху как верховному арбитру православной церкви. Скорее всего, в сане он их восстановит и, возможно, откроет в Литве параллельную юрисдикцию, чтобы туда смогли перейти священники и миряне, несогласные с политикой Московского патриархата.
— Кто-то из епископов РПЦ прямо или косвенно легитимирует войну, преподнося ее в качестве справедливой? Говорил ли кто-то об ответственности сторон и этике ведения военных действий?
— Епископы, поддерживающие военную кампанию, чаще всего не знают никакого богословия справедливой войны, не читали блаженного Августина и других отцов церкви. Иначе они так рьяно не поддерживали бы военную агрессию. Даже в современных церковных документах, таких как Основы социальной концепции РПЦ, оправдывается только оборонительная война. Эти епископы просто повторяют клише пропаганды будучи, как и патриарх, ее потребителями.
“Кирилл пытается переиначить суть войны, утверждая, что Россия ведет войну оборонительную, чтобы хоть как-то представить ее своей пастве в качестве справедливой”
Если послушать его проповеди, произнесенные в мае и июне, то в них постоянно говорится о защите Родины от внешних врагов. Посещая участников военных действий в военном госпитале, он прямо называет их защитниками Родины. Это попытка переинтерпретировать войну из агрессивной захватнической в оборонительную. В качестве обоснования патриарх использует все те же ходы: если бы Россия не напала, то страны НАТО напали бы на нее и пр.
— На Прощеное воскресенье патриарх и вовсе назвал эту войну «метафизической борьбой». Что это за метафизика?
— Это просто риторический ход. Если спросить его, в чем эта метафизика заключается, то он либо ничего не ответит, либо скажет что-то абстрактное о борьбе сил зла и сил добра. Не нужно искать этим словам богословское обоснование.
За последние месяцы появилось несколько инициатив объявить патриарха Кирилла еретиком. На мой взгляд, это бессмысленно. Чтобы быть еретиком, надо иметь систематические богословские заблуждения. Но слова патриарха не имеют отношения к богословию, он говорит на светском языке, иногда вставляя религиозные слова-маркеры как тэги — он же все-таки духовный лидер. Да, он апеллирует к святым, Александру Невскому, Федору Ушакову, но и это клишированные ходы, восходящие к временам Великой отечественной войны, когда сталинский режим использовал их образы в пропагандистских целях.
Вообще вокруг Дня Победы уже давно формируется то, что называется гражданской религией, т. е. некоторый набор практик, символов и идей, похожих на религию, но к ней в строгом смысле слова не относящихся. У нее есть свои символы, такие как вечный огонь, красное знамя победы. Для этой религии даже построили храм — Главных храм Вооруженных сил Российской Федерации в парке «Патриот». Там православная эстетика соседствует с советскими и постсоветскими милитаристскими символами.
Интересная деталь: много лет в преддверии Пасхи по православным храмам развозят «благодатный огонь», который доставляется специальным бортом из Иерусалима. Теперь по храмам развозят огонь от мемориала в Брестской крепости. Такие манипуляции с вечным огнем — это инфильтрация культа Великой победы в православие.
Вообще, любой патриотический культ — это гражданская религия. Он затрагивает только посюстороннее, мирское, не касаясь потустороннего. В России этот культ еще и паразитирует на традиционных религиях.
“Даже пресловутое упоминание Бога, которое включили в поправки к Конституции РФ по инициативе религиозных лидеров, не имеет религиозного смысла”
Бог упомянут там как какой-то бог предков, живший где-то за печкой. Акцент сделан не на нем, а на самих предках, чью память мы должны чтить. Но и эта гражданская религия (как и традиционные религии) за счет атомизации российского общества не имеет массового влияния. Это все игры правящей элиты, не находящие отклика в народе.
— Еще в 2021 году во время пасхального богослужения в храме Вооруженных сил возникла риторическая фигура русского войска. Как происходила милитаризации риторики церкви?
— Война идет с 2014 года, поэтому милитаризации общества сопутствует милитаризация церкви. Это часть единой культурной политики, ведь в российском государстве религия проходит по ведомству департаментов культуры и спорта. Храм Вооруженных сил был заказом Министерства обороны, а главный художник храма, Даши Намдаков, близок к министру обороны Сергею Шойгу. Раньше он оформлял буддийские дацаны, и в художественных решениях храма это чувствуется.
Думаю, что патриарх Кирилл сам не доволен этим храмом. Освятив храм, он сразу же уволил главу синодального Отдела по взаимодействию с вооруженными силами, который курировал его строительство. Церковные чиновники, видимо, не смогли повлиять на художественные решения в этом проекте. Кирилл не мог не ужаснуться, для православной архитектуры — это кринж. Но теперь уже ничего не поделаешь, патриарху приходится там служить — не сносить же.
— Если говорить о кадровых перестановках, то какие изменения произошли в руководстве РПЦ начиная с 24 февраля 2022 года?
— Самая заметная кадровая перестановка — отъезд митрополита Илариона (Алфеева) в Будапешт. Он с 2009 года входил в топ-5 высших церковных чиновников РПЦ, одно время считался преемником патриарха Кирилла на патриаршем престоле. За все время с начала военной кампании Иларион ни разу не высказался в ее поддержку. Правда, он и не критиковал ее, поскольку лоялен патриарху. Его уволили практически сразу после того, как Украинская православная церковь объявила о своей полной независимости. Отдел внешних церковных связей РПЦ, который возглавлял Иларион, как раз курировал украинское направление. Кроме того, должность Илариона предполагала большую публичность, ведь он был главой «церковного МИДа», поэтому власти ждали от него поддержки военной кампании, и с большой долей вероятности были недовольны его молчанием. Это тоже могло повлиять на отставку.
При этом его отъезд в Будапешт (то есть в Будапештскую и Венгерскую епархию РПЦ) означает, что патриарх к нему хорошо относится, ведь его могли отправить и в Магадан. Возможно, выбор Венгрии связан также с тем, что премьер-министр Виктор Орбан спас патриарха Кирилла от европейских санкций. Накануне этого решения Иларион встречался с Орбаном. Можно сказать, митрополит Иларион успешно релоцировался с некоторой степенью дауншифтинга, как многие эмигранты из России. Наверное, это единственная крупная перестановка в руководстве РПЦ, остальные не имеют большого церковно-политического веса.
— Как вам кажется, как дальше будет вести себя церковь?
— Руководство РПЦ может разыграть знакомую с советских времен карту «международной борьбы за мир», суть которой заключается в защите и оправдании действий Кремля на международных экуменических площадках. Патриарх Кирилл в молодости как раз этим и занимался. Скоро в Германии состоится генеральная ассамблея Всемирного совета церквей. Этот форум, созываемый каждые 8–10 лет, объединяет представителей большинства христианских церквей со всего мира. Русская православная церковь будет принимать в нем участие. Скорее всего, РПЦ воспользуется той же риторикой, что и в общении патриарха Кирилла с папой Римским Франциском или архиепископом Кентерберийским Джастином Уэлби в марте этого года. Представители РПЦ расскажут, откуда на Россию готовилось нападение и что не все так однозначно, а также что коллективный Запад тоже несет ответственность за эту войну. Возможно, часть христианских церквей примет эту антизападную риторику, ведь в большинстве церквей глобального Юга (а это сейчас основное христианское население мира) до сих пор сильны антизападные настроения из-за колониального прошлого. РПЦ наверняка ими воспользуется.
В целом же в России позиция руководства РПЦ зависит от позиции государственной власти. Пока существует нынешний политический режим, мало что поменяется. На приходском уровне ситуацию оценить сложней, потому что основные тенденции от глаз скрыты, а исследования сейчас проводить тяжело. Наверное, те священники и миряне, что настроены против войны, будут уходить во «внутреннюю эмиграцию», может быть даже пойдут на разрыв с церковью, высшее руководство которой поддерживает военную агрессию. Как я уже говорил, оценить количество таких верующих затруднительно.
В Беларуси тоже мало что поменяется, пока у власти Лукашенко. А вот как себя будет вести РПЦ в неавторитарных странах — вопрос открытый. Где-то, как в Литве, церковное руководство уже пошло по пути конфронтации с государством и частью верующих. Это может закончится как открытием параллельной юрисдикции Константинопольского патриархата (при поддержке властей), куда смогут уйти все несогласные с политикой патриархата Московского, и даже, в крайнем случае, запретом деятельности РПЦ на территории страны. В других странах епископы пока действуют осторожно, и у них есть исторический шанс стать автономными от Москвы, как это сделали украинские архиереи. Тем более что многие священники и миряне РПЦ в Европе и США выступают против войны и помогают украинским беженцам. Даже всего один епископ за пределами России может стать центром институциональной консолидации всех церковных антивоенных сил. Опыт создания церкви в изгнании у РПЦ уже был в 20 веке. Но пока я не вижу епископа, который смог бы взять на себя эту ответственность.
