В 2021 году французский экономист Тома Пикетти написал небольшой, но важный труд под названием «Краткая история равенства». Основная идея книги простая: за последние два столетия, начиная с Просвещения и Великой французской революции, человечество совершило огромный скачок к построению справедливого, равного и свободного общества. Однако есть много критически важных «но». Совершенный скачок не отменяет пусть и существенно сократившийся, но все еще сохраняющийся колоссальный уровень неравенства. Да и сам процесс движения к равенству представляется нелинейным, склонным к приостановкам и даже реверсу: так, за последние 40 лет, с одной стороны, расширились политические права многих маргинализированных групп населения, с другой, вследствие неолиберальных реформ экономическое неравенство вновь возросло в противовес кардинальному снижению в послевоенную эпоху.

По Пикетти,  путь к равенству во всех сферах общественной жизни является отчасти успешным, но глубоко незавершенным проектом. Чтобы двигаться дальше, требуется новая, возможно самая масштабная в истории, волна мобилизации гражданской активности — профсоюзов, партий, общественных организаций, интеллектуалов, прогрессивных правительств и политиков. Все для того, чтобы наконец дать отпор как никогда могущественному доминирующему классу, подавляющему социальные и экономические права мирового пролетариата, — ограничить в безудержной жажде приумножения капитала тот самый 1%, постоянно фигурирующий в речах Берни Сандерса.

В своей книге Пикетти делает акцент на западноевропейских тенденциях изменения социального неравенства за последние 200 лет, отдельно заостряя внимание на колониальной политике как источнике неравенства для стран, затронутых европейской военной экспансией. Критические аргументы Пикетти в отношении неолиберализма легко представить использованными российской пропагандой в обличении «коллективного запада». Естественно, если опустить все нюансы и главную идею книги, которая отмечает и огромную роль европейских обществ в образовании первых хотя бы относительно демократических и социальных государств за всю историю.

Именно поэтому важно рассмотреть основные аргументы Пикетти в российском контексте: задачей стоит по крайней мере поверхностно проанализировать историю неравенства и его текущее состояние в России, а также сравнить его с европейским, используя инструменты ведущего левого экономиста мира.

Великое российское перераспределение

Как считает Пикетти, прогресс в области справедливого перераспределения имущества и власти в масштабах человеческой цивилизации за последние 200 лет произошел преимущественно в четырех следующих измерениях. Во-первых, это появление и законодательное утверждение универсальных общественных благ, таких как всеобщее бесплатное образование и здравоохранение. Во-вторых, переход основной доли имущества от наиболее богатых 10% населения к 40% среднеобеспеченных посредством прогрессивной налоговой политики, образование среднего класса. В-третьих, улучшение рабочего законодательства и расширение прав рабочих. И в-четвертых, демократизация распределения политической власти — введение всеобщего избирательного права, эмансипация женщин и других маргинализированных групп, утверждение правового равенства. 

Конечно, все эти изменения прежде всего затронули наиболее развитые европейские страны с сильным гражданским обществом, профсоюзами, правозащитными организациями. Если рассматривать «Глобальный Юг», то в большинстве стран этот прогресс в сторону равенства оказался значительно менее впечатляющим.

В России в сравнении с западными странами процесс «великого перераспределения» также по большей части происходил с серьезным отставанием и сопровождался общественными потрясениями. Яркий пример — ситуация с крепостным правом, которое существовало вплоть до 1861 года и было отменено только после поражения в Крымской войне. Российское крепостничество имело ряд существенных отличий от американского или французского рабства: в отличие от первого, оно применялось в первую очередь не на другие расы и национальности, а на титульное население; в отличие от второго — было распространено не на территории колоний, а в метрополии (1). Поэтому даже в последние годы перед отменой крепостное право затрагивало до 35% населения (2). Для сравнения: даже в США эта цифра была куда ниже и составляла не более 13% накануне Гражданской войны (3).

Отставание наблюдалось и в большинстве других сфер: движение к политическому и социальному равенству в России в XIX веке было чрезвычайно медленным в сравнении с большинством европейских стран. Однако в краткий промежуток интенсивных революционных преобразований 1910–1920-х годов в некоторых областях общественной жизни СССР на время даже опередил европейские государства в реализации прогрессивных инициатив. Интересен график, представленный Пикетти в книге и отображающий распространение избирательного права в различных странах Европы:

График, отображающий этапы введения избирательного права для мужчин в европейских странах. Интерпретация: Доля взрослых мужчин, обладающих правом голоса (с учетом электорального ценза, то есть выплаты налогов или наличия собственности в размерах, достаточных для получения избирательного права), в Великобритании выросла с 5% в 1820 году до 30% в 1870 году и до 100% в 1920 году, в то время как во Франции с 1% в 1820 году до 100% в 1880 году. Источники и цепочки

В России вплоть до 1905 года избирательное право невозможно было полноценно реализовать ввиду отсутствия выборных органов на высшем государственном уровне — существовали только местные выборные органы вроде Городских Дум. Но даже после учреждения Государственной Думы избирательное право было крайне ограниченным: существовали высокие возрастной, имущественный, сословный цензы, голосовать и избираться могли только мужчины. Однако уже в 1917 году, вместе с Февральской революцией, Россия стала второй после Новой Зеландии страной, учредившей всеобщее избирательное право, свободное от вышеперечисленных цензов, а также гендерных ограничений (4).

С экономическим равенством ситуация обстояла несколько иначе: согласно исследованию Пикетти, посвященному эволюции проблемы неравенства в России, накануне Великой Октябрьской революции разница доходов богатейших 10% и беднейших 50% населения в Российской Империи была крайне высокой, но сопоставимой с таковой в европейских странах (5). После 1917 года, благодаря широкому изъятию и перераспределению собственности помещиков (и, как следствие, сопряженных доходов), расширению рабочего законодательства, заложению основ социального государства (начало выплаты пенсий, пособий для безработных), а также кардинальному перестроению всей экономической системы соотношение доходов радикально изменилось: СССР стал одной из наиболее «равных» стран в мире, добившись того, что уже к 1928 году доля заработка 50% наиболее бедных превысила долю 10% наиболее богатых и составила 27,2%. В 1930-е и послевоенные годы неравенство несколько увеличилось, однако в 1960-х вновь пошло на спад и практически не изменялось вплоть до начала либеральных реформ. Показатели пикового советского «равенства» сопоставимы с таковыми в современных социал-демократических странах — например, Швеции.

График, отображающий неравенство доходов в РИ, СССР и России. Синим здесь отмечена доля 10% самых богатых, красным — 50% наиболее бедных.

Однако не стоит идеализировать СССР — по целому ряду причин. Во-первых, общий уровень благосостояния и уровня жизни в Советском Союзе, особенно позднем, был  сравнительно высоким для второй половины XX века по сравнению со средним по миру, но серьезно отставал от благосостояния наиболее развитых западных государств, если судить по показателям вроде ВВП на душу населения. Во-вторых, в 1930-е и 1940-е годы возникает тренд на усиление неравенства, обусловленный коллективизацией, ВОВ, а также, косвенно, и антирабочими инициативами сталинского периода: в частности, это увеличение максимального рабочего времени до 8 часов в день и 7 дней в неделю, а также временное возвращение платных ступеней образования (6). В-третьих, важнейшим фактором неравенства в СССР, который не очень хорошо анализируется в исследованиях Пикетти, является образование могущественного класса номенклатуры. По мнению одного из главных исследователей этого явления в СССР Михаила Восленского (7), номенклатура не столь сильно отличалась от других классов в уровне зарплат, но имела куда более широкий доступ к разнообразным благам: от общественных фондов потребления, личных водителей и авто до первоклассного питания, привилегированных санаториев и бесплатных путевок за рубеж. 

Отдельно стоит сказать и о проблеме колониализма и регионального неравенства в Советском Союзе (8). Колониальное господство над Средней Азией и другими слаборазвитыми регионами в период Российской Империи было несколько более гуманистическим с точки зрения человеческих жертв и отношения к населению по сравнению с западноевропейским, но сущностно слабо от них отличалось. 

В период СССР ситуация кардинально изменилась: советский «колониализм» имел амбивалентную, одновременно отрицательную и ограниченно положительную природу: с одной стороны, сохранялось культурное и религиозное давление, происходило вытеснение национальных языков русским, имели место массовые репрессии против местной интеллигенции (Карагандинское дело); с другой, осуществлялись широкие программы по обеспечению населения республик образованием — количество высших образовательных учреждений в Казахстане выросло от 0 в 1917-м до 50 к 1980-м годам, а число обучающихся — с 0 на 1000 человек до 267 на 1000 (9). Подобная амбивалентность наблюдалась и в других областях: 225-кратное увеличение промышленного производства с 1913 года к 1985-му сопровождалось техногенными катастрофами вроде осушения Аральского моря. 

При этом развитие планового хозяйства и индустрии лишь частично решило проблему регионального неравенства, сохранявшуюся вплоть до распада СССР. Например, по расходам бюджета на душу населения Эстония превосходила Таджикистан почти в 3 раза. Еще более масштабная дивергенция наблюдалась на региональном уровне в РСФСР,  где разрыв по этой статье между богатейшими и беднейшими субъектами сохранялся в размере около 5,5 раз на протяжении всей эпохи позднего Советского СССР (10).

Все эти факты существенно корректируют представление о Советском Союзе как об одном из наиболее равных и справедливых государств в человеческой истории, но в то же время не отменяют огромного прогресса, достигнутого советским обществом в XX веке на пути к равенству. 

Реалии неравенства в современной России

В последние 30 лет ситуация с экономическим равенством в России разительно ухудшилась по сравнению с советским периодом: резко выросли доходы сверхбогатой части населения, приблизившись к дореволюционным показателям. Из-за либерализации экономики доля доходов сверхбогатого 1% увеличилась с 6% в 1989 году до 16% в 1996-м. Но рост неравенства не остановился и после «лихих девяностых»: в 2021 году доля доходов консолидированного доминирующего класса составила 23,8% — в 24 раза выше, чем у среднестатистического гражданина. Еще хуже дело в современной России обстоит с показателями имущественного неравенства: несправедливо, мошеннически распределенная в 90-е собственность, а также укрепление и укрупнение класса олигархов привело к созданию практически «неофеодальной» системы, где 1% сверхбогатых владеет почти 50% от всей собственности в стране.

График, отображающий неравенство доходов в России. Зеленым отмечена доля 1% самых богатых, синим — 10%, красным — 50% наиболее бедных.

График, отображающий имущественное неравенство в России. Зеленым отмечена доля собственности 1% самых богатых, синим — 10%, красным — 50% наиболее бедных.

Помимо высокого классового, особое место в российском случае занимает проблема регионального и внутрирегионального неравенства, выделяющаяся на фоне стран со схожими географическими и демографическими характеристиками. Например, разница в ВВП по ППС на душу населения в России между богатейшим регионом и беднейшим составляет 54,5 раз, а разница в среднегодовых зарплатах — 4,7 раза. В это же время в США разница в ВВП по ППС достигает лишь 5,1 раз, а в зарплатах — всего 2,4 раза. Безусловно, отдельные европейские страны можно обвинить в неоколониализме (в наиболее полной мере только Францию), но в современной России ситуация не лучше и процветает внутренний колониализм, который имеет как экономические, так и ярко выраженные этнические черты (беднейшие регионы — это именно национальные республики).

Если рассматривать вопросы перераспределения политической и экономической власти и демократизации страны, с которыми в Советском Союзе явно были серьезные проблемы, то на ранних этапах демократических преобразований 1980-х годов наблюдался некоторый прогресс. Например, начиная с 1986 года начинается активная законодательная работа по возрождению кооперативных форм собственности, о необходимости развития которых неоднократно упоминает и сам Пикетти ввиду превосходства кооперативов над частными компаниями в вопросах неравенства работников, экономической демократии и общей поддержки принципов эгалитаризма. В 1988 году даже принимается закон «О кооперации», призванный кооперировать значительную долю пищевой промышленности и сферы бытовых услуг, что успешно удалось во многих других социалистических республиках вроде ГДР (25-30% хлебобулочной и колбасной продукции) или Чехословакии (15% туристических услуг) (11).

Однако вскоре кооперация провалилась ввиду недостаточно проработанной правовой базы, массы государственных ограничений на кооперативы, недостаточной субсидиарной поддержки и тотального экономического кризиса накануне распада СССР. Такая участь ждала и большую часть других демократических изменений: прогрессивные преобразования были провалены, свернуты или поставлены на службу доминирующего класса номенклатуры и олигархов. В итоге РФ превратилась в электоральную неолиберальную автократию, где экономика стратифицирована на манер наиболее неравных государств мира, олигархический капитал сращен с государством, сформирована система с доминантной партией и полностью управляемой системной оппозицией, введена повсеместная цензура, а практически все независимые медиа преследуются или кооптируются (12).

Как неоднократно отмечает в своей книге Пикетти, устойчивый тренд на повышение неравенства в последние 30–40 лет наблюдается по всему миру, однако в России, ввиду дезинтеграции советской экономики и радикальных неолиберальных реформ, он приобрел особенно чудовищный и разрушительный характер. Так что когда российская пропаганда использует прогрессивные аргументы в критике растущего неравенства на западе и его неоколониальной политики — они вполне соответствуют импликациям исследований Пикетти, но если его же выводы и исследования рассмотреть в российском контексте, то можно обнаружить гораздо более несправедливую и неравную экономическую систему.

Возможно ли России сойти с этого пути к социальному расслоению уровня худших миров киберпанка, когда-то предвешавшего high tech, low life? Пикетти предлагает целый ряд решений и реформ прогрессивного характера по обновлению социального государства, демократизации политики и экономики, делает особую ставку на «восстание» прогрессивной части гражданского общества — предложения, релевантные для западноевропейских стран, но дискуссионные и недостаточные в случае России. Два примера, подтверждающих это противоречие.

Во-первых, Пикетти предлагает масштабную реформу по демократизации медиа в развитых капиталистических странах, включающую в себя гарантирование половины мест в управляющих органах медиакомпаний журналистам, а также фиксированное и равнозначное государственное финансирование медиа различных по идеологии политических партий и организаций. Для того чтобы эти реформы имели смысл, необходима по крайней мере базовая демократизация общества до действительно соревновательной парламентской политики и появление независимых и отличающихся по идеологической направленности СМИ — в России же подавляющее большинство легальных медиа работают на срощенные с государством корпорации в условиях электорального авторитаризма.

Во-вторых, Пикетти неоднократно отмечает ключевую роль организованных профсоюзов и развитого, прогрессивного среднего класса в современной борьбе с гегемонией неолиберальной политики. В России в сравнении с Францией или Великобританией организованное и независимое профсоюзное движение имеет значительно меньшие финансовые, правовые и мобилизационные возможности, а средний класс практически отсутствует и в массе своей не придерживается прогрессивных левых взглядов.

И это только малая часть от общего числа противоречий, которые не позволяют предложениям Пикетти быть для России столь же релевантными как и для западных стран вроде упомянутых Франции и Великобритании. Возможно, в случае российских особенностей столь укорененного и пронизывающего все сферы общественной жизни неравенства требуется иной подход к еще более радикальному пересмотру самих основ существующей экономической и  политической системы. Теоретические основания и практическая осуществимость такого коренного пересмотра выходят за рамки статьи и должны стать центральным вопросом при создании прогрессивной социальной программы по трансформации российской экономики, государства и общества.

1. Федоров В. Социально-экономические предпосылки и подготовка крестьянской реформы. М.: Изд-во Моск. университета, 1966. С. 20–21, 26–29.
2. Тройницкий А. О числе крепостных людей в России. Санкт-Петербург: тип. М-ва вн. дел, 1858. С. 38.
3. Schulten S. The Cartography of Slavery and the Authority of Statistics // Civil War History. 2010. Vol. 56. № 1. P. 5–32
4. Горылев, А., Зеленов, А. Особенности становления избирательного права в России // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2008. № 5. C. 186–194.
5. Novokmet, F., Piketty, T., & Zucman, G. From Soviets to oligarchs: inequality and property in Russia 1905–2016 // The Journal of Economic Inequality. 2018. № 16. С. 189–223.
6. Леонгард В. Революция отвергает своих детей. London, 1984. С. 91–92.
7. Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М: Советская Россия, 1991. С. 624.
8. Эти темы требуют особого внимания и глубокого раскрытия в других статьях и исследованиях.
9. Rather Z. A., Abdullah, D. The Development of Soviet Education in Kazakh SSR (1917-1991) // The Journal of Central Asian Studies. 2019. № 35.
10. Баканов С. Бюджетное неравенство в СССР в 1950–1980-е гг. // Уральский исторический вестник. 2022. № 3 С. 153–160.
11. Кирсанов Р. Развитие кооперативного сектора в период перестройки и его роль в стабилизации потребительского рынка в СССР // Вестник Волгоградского государственного университета.2014. № 4. С. 30–36.
12. Gunitsky S. Corrupting the Cyber-Commons: Social Media as a Tool of Autocratic Stability // Perspectives on Politics. 2015. Vol. 13. № 1. P. 42–54.