Олег, 20 лет: Армения

Я уже полгода нахожусь в эмиграции. Я из [небольшого города в европейской части России], учился в юридическом колледже. У меня не было возможности доучиться до 11 класса, мне пришлось после девятого уйти. По профессии не работал. В основном у меня были рабочие специальности: грузчик, автомеханик. Хотел сдать ЕГЭ и поступить в университет. Параллельно со всем этим я пытался развиваться в искусстве. Занимался политическим активизмом.

В середине марта ко мне в квартиру ворвались представители ФСБ с обыском по делу об организации экстремистского сообщества и оправдании терроризма. Дело они завели за листовки с Жлобицким, который в 2018 взорвал себя в здании ФСБ. За экстремистское сообщество они посчитали музыкальную группу, к которой я был причастен. Поначалу я не собирался уезжать. Полгода шло дело. В августе ко мне пришли второй раз с обыском. Мне сказали: «Ты уже не отвертишься, теперь точно сядешь». И предъявили подозрение в подготовке теракта. 

Я связался с правозащитными организациями и с сестрой. Вместе ничего лучше не придумали, кроме как улететь из страны. Я понимал, что мне, возможно, придется эмигрировать, но не слишком задумывался о том, что буду делать. Я не боялся того, что не найду работу, потому что рабочие руки везде нужны.

Почти полгода работал в одном гастробаре, который открыли тут иммигранты из России. Сначала помощником повара, затем уже как повар. Вчера меня уволили. Наш шеф-повар, который собрал команду, уезжает сейчас в другую страну и открывает свое заведение. А новому начальнику я не понравился. За эти полгода я несколько месяцев работал без выходных и сильно выгорел, просил отпуск. Вот, до отпуска не дотянул.

“Я не боялся того, что не найду работу, потому что рабочие руки везде нужны”

Работу нашел совершенно случайно. Я познакомился с ребятами, которые меня привели на мероприятие в бар. Старший повар из этого заведения сказал, что у него есть работа: нужно было клеить афиши. Я согласился. Через две недели позвали работать поваром. Я думаю: «Ничего себе, я же не умею ничего делать. Какие-то базовые знания о том, как готовить у меня есть, но чтобы прям поваром быть!» Пришел. Всему научили. 

У меня были не очень тяжелые условия труда. Мне повезло, я получал хорошую зарплату— около 40 тысяч рублей в месяц. Но у остальных, насколько я знаю, не так. У рабочих ребят, с которыми я общался, либо графики зверские с такой же зарплатой, либо уже более приятные графики, но зарплата такая, что впритык хватает на оплату квартиры. Мне хватало с головой. Жилье я всегда снимал с кем-то, уже сменил 3 квартиры. Сейчас найти такую работу уже навряд ли получится, потому что все хорошие места заняты. 

Все это время я работал нелегально. Недавно стал делать социальную карту. Мне должны были выдать на ее основе трудовой договор. И потом я мог бы получить ВНЖ. В конце февраля заканчиваются полгода допустимого пребывания здесь. А через два дня заканчивается внутренний российский паспорт. Загранпаспорта у меня не было, когда уезжал. Я сейчас узнал, что можно получить загранпаспорт с просроченным российским, и жду приема в посольстве. Я уже несколько раз записывался, и несколько раз меня разворачивали. Тут очень сложно с документами. 

Если смотреть на последние два года, то моя жизнь не слишком изменилась. Большую часть времени приходится работать. Сейчас нужно работать еще усерднее, потому что я могу просто остаться на улице. На самом деле, не знаю, что буду делать в будущем. Мне хотелось бы продолжить работать поваром. Шеф-повар говорил, что у меня неплохо получается, да и в целом мне это нравится. 

За полгода здесь я уже достаточно неплохо ориентируюсь. В Армении многие говорят на русском или английском, так что с языком я проблем не испытываю. В среде иммигрантов, которые вынуждены зарабатывать своими руками, очень хорошо развита солидарность. Когда люди узнали, что я остался без работы, мне предложили помочь в поиске. Точно так же я помогал, когда другие искали работу.

“Большую часть времени приходится работать. Сейчас нужно работать еще усерднее, потому я могу просто остаться на улице”

Мне хотелось бы вернуться в Россию, потому что там родители остались. Я думаю, вернусь, если там что-то изменится. А сейчас точно нет, потому что меня посадят.

Амина, 27 лет: США

Мы из Петербурга, но последние два года жили в Москве. Я окончила Институт кино и телевидения. После этого работала два года на региональном канале редактором видеоматериалов. Потом ушла работать [на прогосударственный канал]. Я никак не была задействована в содержании материалов и новостей, взаимодействовала только с визуалом и моушн-графикой. Муж работал менеджером в государственной компании. Он должен был стать инженером, защитить диплом в конце июня, но мы уехали из страны раньше. 

В целом мы были довольны своей жизнью, но, конечно, нам много что не нравилось. То,  что мы увидели в Москве, когда переехали, нас очень тревожило. Я возненавидела Москву и этот распил бюджета, который там повсюду. Политическая осознанность у нас появилась после протестов в Беларуси. Потом и другие события (выборы в Госдуму, протесты в защиту Навального) на нас тоже повлияли. До этого мы просто пытались встать на ноги, и только со временем у нас появилась возможность оглянуться и понять, что происходит. На работе мне хорошо платили, но я понимала, что эти деньги — из кармана моей бабушки, которой не хватает на лечение зубов. И я была на самой нижней ступеньке в этой структуре, а что там выше происходит, какие средства там крутятся, даже сложно представить. Меня также волновала пропаганда «традиционных ценностей» на канале, и это при том, что многие коллеги сами были представителями ЛГБТ, но продолжали работать там из-за хороших зарплат. Все это лицемерие меня стало напрягать. 

После 24 февраля мы участвовали в протестах против войны. Из-за этого и другой политической активности началось давление со стороны спецслужб. Стало страшно выходить на улицу, постоянно ждали обысков и прятали всю технику и паспорта. Мы поняли, что нам небезопасно оставаться в России. У нас никогда до этого не было планов переехать, только если поехать учиться или получить профессиональный опыт. Поэтому мы просто начали гуглить, смотреть телеграм-чаты какие-то, и как-то случайно нашли вариант с США, куда можно въехать через Мексику — для этого не надо никаких виз. Еще у нас там есть дальние родственники, что тоже сыграло свою роль. Нашли на Youtube гайды, и решили рискнуть. Мы не думали о том, чем будем заниматься, и бытовых вопросах, мы просто хотели оказаться в безопасном месте. У нас в России не то чтобы была очень комфортная жизнь, но все равно было тяжело ее оставлять.

“Стало страшно выходить на улицу, постоянно ждали обысков и прятали всю технику и паспорта. Мы поняли, что нам небезопасно оставаться в России”

Мы уехали в апреле. На границе с Мексикой мы запросили политическое убежище. После этого нас арестовали. Держали в маленьких холодных комнатах, где были только йога-маты и светоотражающие одеяла. Оттуда распределили по иммиграционным изоляторам. Я отсидела там три недели, а муж  — три месяца. Это такие общие пространства по 80 человек. Родственники выступили как поручители и таким образом посодействовали нашему освобождению. Мужа выпустили только под залог в десять тысяч долларов. Он мог бы еще там долго просидеть, некоторые там отбывали по семь месяцев. Потом мы приехали в Сан-Франциско, потому что здесь наш адвокат и процессы проходят быстрее. Сейчас мы находимся в статусе «депортация» до решения иммиграционного суда. Суд будет через год. У нас есть право на работу, но официальное разрешение мы еще не оформили — его надо ждать как минимум полгода. У нас забрали паспорта: у меня был второй паспорт в чемодане, а вот у мужа не осталось никаких документов. 

Работу мы нашли достаточно быстро, потому что нужно было как-то жить, но это было непросто. Две недели я ходила по городу и стучала во все двери, и никто мне не перезванивал. Обошла около сорока мест. Мы боялись, что мы ничего не найдем, а ведь нам нужно было оплачивать квартиру и адвоката. Здесь жилье невозможно снять без документов, но через знакомого знакомых мы нашли единственный вариант с условием, что в качестве одного из арендаторов будет вписан наш родственник. После перелетов и перехода границы у нас остались деньги на один месяц аренды. 

Мне ответили  из салона для собак, и теперь я их мою и понемногу учусь стричь. Я работаю в среде выходцев из Китая и Тайваня, и у большинства из них или у их родителей был иммигрантский опыт, поэтому они очень милые и понимающие. В России на работе была неприятная атмосфера, очень много было токсичных людей. Несмотря на то, что мы только приехали, не очень хорошо знаем язык, американцы относятся к нам как к людям, оказавшимся в непростой жизненной ситуации, с уважением. Эмоционально мне здесь гораздо комфортнее, несмотря на проблемы. 

Муж занимается ремонтными работами. Там тоже интернациональная команда, много русскоязычных людей. Первое время он был в шоке: от сидения в офисе — к ломанию стены кувалдой весь день. Но потом втянулся, сменил компанию, и работа даже показалась интересной. Тут хорошо относятся к рабочим специальностям, электрик или штукатур может приличные деньги получать. 

“Работу мы нашли достаточно быстро, потому что нужно было как-то жить, но это было не просто. Две недели я ходила по городу и стучала во все двери”

В Калифорнии каждый обязан иметь страховку, мы ее оплачиваем, но она покрывает только экстренную медицинскую помощь. Поэтому мы собрались с силами и стараемся не болеть. Думаем о питании и лучше чистим зубы. 

Я еще не знаю, что буду делать дальше и пытаться ли найти работу по специальности. Может быть, раз жизнь мне дала второй шанс, я займусь чем-то совершенно другим. Пока мы еще разбираемся, что представляет из себя жизнь в США и как сочетать собственные интересы с тем, что необходимо зарабатывать на жизнь. Сейчас мне сложно об этом думать, все мысли только про документы, деньги, легализацию, язык. 

Мне хотелось бы жить в России, я очень скучаю. Но потом я вспоминаю, почему мы уехали. Я вернусь, только когда буду уверена, что могу быть там в безопасности.  

Виктор, 31 год: Германия

До полномасштабного вторжения я занимался литературой. Поэзией и малой прозой. Я дважды был номинирован на премию им. Аркадия Драгомощенко. В 2017 у меня вышла дебютная книга «Выцвело». Образование у меня техническое. Работал в основном в сфере общественного питания, поваром, продавцом, на разных линейных должностях. После 24 февраля я год ничего не писал. Сложно делать какие-то высказывания, когда происходит катастрофа. Сложно находить слова и связь с внешними миром.

У меня было преследование по статье 318.1 Уголовного кодекса [применение насилия, не опасного для жизни и здоровья, в отношении представителя власти]​​. Я шел по городу, у меня была банка пива в руке. Подъехали сотрудники полиции и попросили проехать в приемный покой. Там случился очень неприятный разговор. Они начали проявлять гомофобию, унижать меня, и я не выдержал и одного полицейского ударил. После этого меня положили на пол и увезли в отделение. 

Сначала я проходил по административному делу за распитие алкогольных напитков в общественном месте, и судья дал сутки. Пока я отбывал наказание, меня вызвал начальник полиции: «Все, Багров, шутки закончились, на тебя завели уже уголовное дело». Спустя некоторое время мне сказали: нужно пройти судебно-медицинскую экспертизу. Я прошел ее в Петрозаводске, она почему-то их не устроила. На суде уже сказали, что нужно съездить в поселок Матросы  — там большая психиатрическая клиника. Я просидел там в общей сложности месяц. Прошел кучу тестов. Меня признали вменяемым и отпустили. На суде мне назначили наказание в виде 1 года лишения свободы, но условно. 

Через полгода подал ходатайство, и мне сократили срок. Это позволило мне уехать из Кондопоги в Петербург. Меня знакомые еще до полномасштабного вторжения предупреждали: «Виктор, надо уезжать». Когда началось вторжение, я находился в Петербурге, жил у своего приятеля. Я долго думал над этим всем. Меня удерживал живой папа и на тот момент живая мама. Знакомые скинули ссылку на организацию «Квiр Свiт». В апреле я написал им, что готов уехать. Они приобрели мне билеты, и я улетел в Армению. 

“После 24 февраля я год ничего не писал. Сложно делать какие-то высказывания, когда происходит катастрофа”

В аэропорту случилось неприятное. Меня остановили в Домодедово сотрудники пограничной службы. Им не понравился мой паспорт. Обложка немного расслоилась, они сказали: «Нам кажется, что у вас поддельный паспорт». Меня отвели в отдельную комнату, там досмотрели все вещи. Прочитали переписки, выписали какие-то номера. Увидели видео с митинга в Петербурге против войны. Спросили: «Ты топишь за Украину, что ли?» Чуть ли не догола раздели. Начали рассматривать татуировки на теле. Очень унизительная процедура была. Но в итоге они меня отпустили за 20 минут до вылета. 

Я приехал в Армению, прожил полгода там, пока не получил загранпаспорт. Я находил какую-то временную работу, например строителем на черновых работах. Заработки небольшие, но как-то обеспечить себя можно было. Работать не сказать, чтобы сложно было, но и не легко. Трудового договора никто не заключал. Просто видишь объявление: требуются люди — и приходишь. В целом, на еду мне хватало, но на съем отдельного жилья уже нет. Аренда очень дорогая. В шелтере познакомился с нынешним партнером. Нам помогала организация «Ковчег» с жильем, мы у них жили долгое время. Я им за это очень благодарен. 

В июне мы подали анкеты на рассмотрение в немецкую организацию «Квартира». Они помогли с гуманитарной визой. Сейчас мы в Германии. Здесь очень любят бумаги, развита бюрократия. К нам приставили социального работника, и он занимается сопровождением. Оформляет бумаги для того, чтобы мы могли получать пособие. После этого мы сможем и медицинскими услугами пользоваться. 

У моего партнера заболевание — остеомиелит. В принципе, он очень самостоятельный. Но иногда ему требуется помощь, которую я оказываю. Мы понимали, что получить нужное лечение можно только в странах Европы, потому что российская медицина с этим не справится. Для нас сейчас главное — поправить его здоровье и двигаться дальше. 

Я планирую учить язык и думать, что делать потом: может быть, буду учиться, но пока еще не знаю. Здесь я почувствовал себя свободнее. Я могу говорить, могу высказываться, могу позиционировать себя как представитель ЛГБТ-сообщества. Я чувствую себя в безопасности на данный момент. В России я постоянно сталкивался с гомофобией и насилием, и все это было ужасно. Пока я ни о чем не жалею. 

“Увидели видео с митинга в Петербурге против войны. Спросили: «Ты топишь за Украину, что ли?»”

Насколько я знаю, сейчас в Германии много русскоязычных людей. Найти какие-то контакты не составляет труда. Языковые барьеры, конечно, существуют, но я думаю, что не так это страшно, все через это проходят. Опыт предыдущих эмиграций говорит о том, что ко всему привыкаешь. Я бы не сказал, что мне трудно, но скучаю по отцу. Он остался в Карелии. Хотелось бы в первую очередь увидеть суд над Путиным, надеюсь, доживу до этого момента. Я надеюсь когда-нибудь, когда Россия станет свободней, снова навестить Петербург, потому что мне очень нравится этот город, с ним многое связано в моей жизни. 

Яков, 26 лет: Израиль

До начала полномасштабного вторжения у меня было два вида деятельности. Первая — новостные репортажи для маленьких муниципальных каналов, которые работают на администрацию разных районов Санкт-Петербурга. Параллельно с этим я был управляющим в развлекательном проекте, куда люди приходят отмечать праздники (корпоративы, юбилеи, дни рождения). 

Позиция каналов, где я работал, мне не очень нравилась изначально, но это была стабильная работа в бюджетном учреждении, поэтому я так долго там оставался. После 24 февраля становилось все сложнее исходя из своих ценностей терпеть то, как там все происходящее преподносят. Из журналистики я уволился в начале весны. Но ивент-сфера тоже пострадала. По понятным причинам никто не хотел ничего праздновать. 

Я уехал в начале сентября. Сейчас живу в Тель-Авиве. По праву происхождения я имел возможность получить израильское гражданство. Моя жизнь уже давно связана с Израилем. С детства я участвовал в еврейской жизни Петербурга. Я подал заявку на гражданство почти сразу после начала полномасштабного вторжения, в начале марта. После этого ожидал приглашение. С первого раза я не прошел консульскую проверку, мне надо было донести еще документы. Это заняло еще какое-то время, а ситуация становилась только хуже. 

Изначально мы с девушкой решили просто съездить в отпуск и заодно сделать себе гражданство на случай, если что-то пойдет не так. А 21 сентября объявили мобилизацию, и я получил несколько повесток по адресу регистрации. Поэтому решил не возвращаться. 

“Изначально мы с девушкой решили просто съездить в отпуск и заодно сделать себе гражданство на случай, если что-то пойдет не так. А 21 сентября объявили мобилизацию”

Из-за того, что я изначально ехал в отпуск, планов никаких по работе здесь не было. У меня было большое подспорье, потому что я раньше сюда приезжал и у меня много друзей, которые работают в разных сферах. Не знаю, как бы я без них справился. Все старались помочь, и найти работу было несложно.

Ивент-сферу я покинул в сентябре, когда был уже в Израиле. Мы с работодателем поняли, что дистанционный формат работы не клеится: чтобы решать задачи, нужно быть на месте. Сейчас здесь у меня уже две работы. На первую я устроился почти сразу — в доставку еды из ресторанов. Со второй работой мне помог друг, у него бизнес по сдаче квартир посуточно. Моя задача — структурировать все процессы по пребыванию гостей в квартирах, которые мы сдаем. 

У меня здесь уже есть гражданство и статус индивидуального предпринимателя, оформить его мне помогли опять же друзья. Если в России можно самостоятельно подать заявку в налоговую, то здесь я не могу сделать это из-за незнания языка. Нужно нанять бухгалтера, который будет делать бумажную волокиту, и друзья мне нашли русскоязычного специалиста. 

Я бы не сказал, что мой уровень жизни значительно ухудшился. Основная сложность, с которой я столкнулся, — это незнание языка. Правда, в России у меня были автомобиль, квартира, и там я не нуждался в том, чтобы обращаться к кому-то за помощью, мог быть самостоятельным человеком. Безусловно, курьером долго не проработаешь, я думаю, что это временное занятие. Но его удобно совмещать с изучением иврита. 

Уровень жизни в Израиле намного выше, чем в России. Здесь совершенно другие зарплаты, но и больше стоимость жизни. Работая здесь в доставке, я могу получать такую же зарплату, которая была на неофициальной работе в России. У моей девушки ситуация пока что сложнее. Она возвращалась в Россию доделывать дела и, соответственно, еще не обосновалась. 

“У меня было большое подспорье, потому что я раньше сюда приезжал и у меня много друзей, которые работают в разных сферах. Не знаю, как бы я без них справился”

К сожалению, пока я не вижу варианта развития событий, при котором я вернулся бы в Россию. Каким бы образом война ни закончилась, это будет сложное время для всех. Сейчас я вижу неопределенность, пустоту и отсутствие перспектив. Хотелось бы вернуться, когда «Россия будет свободной», но я не знаю, что для этого должно произойти.