Российская школы крайне не однородна, и описать общее положение школьного работника является непростой задачей. Поэтому в этом тексте я постараюсь осветить только те стороны среднего образования, которые открылись мне после 24 февраля с позиции московского учителя и активиста профсоюза учителей. Как один из ключевых институтов общества школа в полной мере отражает те противоречивые процессы, которые происходят в стране. Проблемы современной школы — насилие, травля, авторитарное самодурство и безвольное подчинение, бесправие, глупость и невежество — все эти явления во многом лежат и в основании нынешней войны. Но есть и обнадеживающие составляющие школьной жизни: знание, забота, дружба, взаимопомощь, солидарность, диалог поколений, укорененность в жизни местных сообществ. Именно они, на мой взгляд, могут указать выход из сегодняшней общественной и политической катастрофы. К этой мысли я вернусь позже, а сейчас обрисую несколько сюжетов, характеризующих ситуацию в среднем образовании после начала так называемой «специальной военной операции» в Украине.
Унификация и оптимизация
Российская школа подчиняется местной власти на муниципальном и/или региональном уровне и в финансовом плане практически полностью зависит от местного бюджета. Очевидно, что возможности школы, заданные размером и структурой местных бюджетов, значительно отличаются друг от друга не только в разных регионах, но даже в соседних муниципалитетах. Эти различия ещe сильнее заявляют о себе из-за работы «подушевого» принципа, в соответствии с которым количество детей в школе определяет фонд оплаты труда, а количество учеников в классе — зарплату учителя. На размер зарплаты в школах также часто влияет произвол школьной администрации по отдельно взятым вопросам, от которых зависит рассчитываемая сумма: манипуляции с учебной нагрузкой, невыплата или несправедливое распределение стимулирующей части фонда оплаты труда. При этом подушевые нормативы финансирования школ (да и образовательных учреждений вообще) годами не индексируются и не отражают реальные финансовые потребности школы в расчете на одного ребенка. В итоге финансирование школ все сильнее отрывается от действительности — либо не растет, либо и вовсе сокращается.
Государство относится к школе исключительно прагматически, как к инструменту, который должен исправно служить его политическим и социальным задачам, и при этом оставаться дешевым в обслуживании. Именно поэтому после начала войны в Украине требования усилить патриотическое воспитание в школе не повлекли за собой заметный рост финансирования. Так, ранее было объявлено лишь о повышении выплат за классное руководство до 5 000 рублей в месяц и выделении 15 тысяч на специалиста по воспитательной работе (т.е. о введении новой должности «советника директора по воспитанию» с соответствующим окладом). Даже по отношению к бюджету весьма средней провинциальной школы это, мягко говоря, не слишком большие деньги, способные серьезно изменить ситуацию.
На этом фоне Минпросвещения не перестает удивлять публику и работников образования нововведениями, большая часть которых похожа на пустые пиар-ходы или попытки угодить лично президенту Путину (например, создание исторического движения школьников «Сила в правде»). Отдельно стоит выделить недавнее внесение в образовательную программу по истории для 11 класса вопросов о «воссоединении Крыма и Севастополя с Россией» и «специальной военной операции на Украине».
Пока складывается впечатление, что главная цель всех нынешних образовательных реформ — не конкретное изменение содержательной части обучения, а унификация образовательного процесса. В ситуации серьезных политических вызовов и углубляющегося экономического кризиса, напрямую связанной с войной в Украине, российское государство намерено сделать среднее образование максимально единообразным и, соответственно, легко управляемым.
В этом отношении идеальный пример для чиновников — московская реформа образования начала 2010-х годов. Главный идеологом изменений тогда выступил теперь уже бывший руководитель Департамента образования Москвы Исаак Калина, прославившийся своим знаменитым сравнением учеников с огурцами, которые должны пройти одинаковую засолку в образовательной системе. В Москве эта унификация почти удалась и от былого разнообразия осталось всего два типа школ: «хорошие» государственные школы, пользующиеся своей пусть и ограниченной, но автономией, и все прочие школы, от которых требуется беспрекословное подчинение.
Примерно такая модель, видимо, предполагается и для всей России. Но есть одно но: деньги. Государство всеми силами избегает вложений в систему образования, тем более в массовую общеобразовательную школу. В Москве авторитарная унификация Калины проводилась параллельно с некоторым повышением подушевого финансирования обычных школ, поэтому негативные последствия реформы были несколько смягчены дополнительными вливаниями. В большинстве регионов страны общеобразовательные школы занимают последние строки в местных дырявых бюджетах.
Поднимая флаг
С 1 сентября 2022 года Правительство РФ заявило о двух нововведениях — еженедельном торжественном поднятии государственного флага (для этого на территории московских школ были установлены внушительные флагштоки) и дополнительном занятии с пафосным названием «Разговоры о важном», которое должно в обязательном порядке проводиться каждый понедельник. Для того чтобы описать реакцию учеников и учителей на эти идеологические интервенции, приведу несколько примеров из школьной жизни этой осени.
Первый эпизод произошел в одной из московских школ с математическим уклоном, где мне недавно довелось побывать по приглашению коллеги. Двое старшеклассников, юноша и девушка, сидели в школьном коридоре, демонстративно читая классические антиутопии: «1984» Оруэлла и «Мы» Замятина. Этот жест был реакцией ребят на то, что их назначили ответственными за первое поднятие флага в новом учебном году. В этой школе флаг поднимают и спускают классы по очереди, так что следующий шанс показать себя у читателей Оруэлла будет только через несколько месяцев.
Стоит также привести свидетельство классного руководителя из другой московской школы, ученикам которого поручили проводить церемонию поднятия флага на протяжении всего учебного года: «Из всего класса желание участвовать в подъеме и спуске флага изъявили лишь несколько человек. Но то, с каким рвением они к этому относятся, меня несколько пугает. Они очень расстроились, что церемония будет проходить без строевой подготовки».
Во время урока, который я провожу по пятницам, спуск флага происходил прямо под окном школьного кабинета. Это событие привлекло большое внимание учеников, и ради него пришлось на несколько минут прервать урок (в отличие от наблюдения за недавним солнечным затмением). Большой интерес учеников здесь, конечно, вызывает не само движение флага, а участники церемониала — то, как они стоят, опускают флаг, а затем торжественно несут его в школу. Сложно сказать, насколько эта церемония способствует росту патриотических настроений. Скорее поднятие флага воспринимается как демонстрация силы государственного принуждения — несмотря на личное отношение, мы (ученики и учителя) обязаны исполнять порученное и альтернативы у нас нет. В этом смысле опыт любого зримого сопротивления этой церемонии сегодня крайне важен.
«Разговоры о важном»
С сентября этого года новая серия занятий «Разговоры о важном» стоит в основном расписании каждой российской школы первым уроком, а тема каждого урока утверждена Министерством просвещения РФ. Многие школьники были явно не в восторге. Как рассказал мой ученик Кирилл, «несмотря на старания классных руководителей, которые стараются сделать урок полезным и познавательным, сам факт проведения этих занятий неприятен». Кирилл считает, что появление такого предмета представляет собой грубое вмешательство государства во внутренний мир школы.
Конечно, не вся тематика «Разговоров» может быть интересна школьникам по утрам в понедельник: например, не вполне понятно, как можно увлечь учеников обсуждением смысла памятных дней вроде Дня народного единства или Дня пожилого человека. Также мало привлекательным выглядит сценарий урока под названием «Мы разные — мы вместе!», на котором детям предлагается обсудить как «исторический опыт межкультурного и межрелигиозного взаимодействия» служит «укреплению российской государственности». При этом сложно поспорить с тем, что тема межкультурной коммуникации действительно очень актуальна — растущее социальное неравенство часто приобретает черты этнической сегрегации. Вопиющий пример такой сегрегации — существование в целом ряде российских школ отдельных «цыганских классов». К сожалению, материалы, рекомендуемые учителям для подготовки и проведения такого «разговора о важном» никак не касаются этой и других актуальных проблем, с которыми действительно могут столкнуться школьники и о которых важно было бы поговорить.
В написанных канцелярским языком сценариях «Разговоров» государство никак не помогает школам решить насущные проблемы образования и не дает инструментов для разрешения постоянно возникающих бытовых конфликтов, часто имеющих этническую окраску. При этом в случае если классный руководитель решится на такой откровенный разговор, он скорее всего столкнется с сопротивлением и непониманием со стороны своего непосредственного начальства. Тем не менее некоторая часть классных руководителей, в том числе настроенных против войны, оценивает появление «Разговоров о важном» позитивно. У них наконец-то появилось время, когда можно собрать весь класс и обсудить общественные проблемы. Несомненно, диалог — это то, чего российской школе остро не хватает.
Государство не пытается выстроить систему школьного образования заново в соответствии со своими политическими интересами, тем самым превратив ее в отлаженную машину пропаганды. Скорее применительно к российской школе стратегия заключается в постоянном усилении давления: точечные репрессии, идеологические интервенции, бесконечные проверки и требования бюрократических отчетов. «Разговоры о важном» — яркий пример того, как это стратегия реализуется и как она работает в реальных условиях. Новые уроки не содержат в себе серьезного педагогического содержания, но являют собой чистое насилие, смысл которого в том, чтобы дети увидели, как учителя вынужденно подчиняются государственной воле. И тем самым учат подчиняться своих учеников.
Пропаганда в школах
Размышляя о роли учителя в распространении идеологии можно вспомнить цитату о том, что в Австро-прусской войне 1866 года победил прусский учитель истории (эта цитата иногда ложно приписывается Бисмарку). Если власти, по всей вероятности, мечтают о таком учителе для российской школы, то для родителей школьников он однозначно персонаж ночного кошмара. Многие родители обосновывают свой отъезд из страны или желание перейти из государственной школы в частную (а то и на домашнее обучение) именно опасением, что ребенок станет объектом воздействия пропаганды. Эти страхи не беспочвенны, и провоенная пропаганда в школах, несомненно, ведется. Однако мой опыт общения с учителями и родителями показывает, что ее основным источником являются телевидение и другие медиа.
Пропагандисты в школах — это, как правило, особый тип учителей, которые в рамках урока могут разыграть перед учениками сценку из ТВ-шоу вроде «6о минут» или «Вечера с Соловьевым». Их не учили этому в пединституте, чаще всего не учат и на курсах повышения квалификации. Это самоучки, иногда самородки. Таких людей в современной российской школе не так уж много, ведь за подобную пропаганду, как это ни странно, обычно не платят. Государство не стремится специально привлекать своих ярых апологетов к школьной работе — его намного больше интересуют люди, готовые работать на несколько ставок, брать одно или два классных руководства, заполнять отчеты, а также активно участвовать в организации выборов. В некоторых регионах страны учитель также обязан работать на стройках Универсиады (как это было в Татарстане) и обходить учеников на дому для сбора тех или иных данных (Оренбург, Нижегородская область). Идеальный учитель для сложившейся на сегодняшний день системы — покорный исполнитель, образцовый винтик, а не зажигательный пропагандист. Учитель, который не хочет соучаствовать в государственной пропаганде, скорее всего легко избежит под грузом первоочередных задач, ведь никто другой не сделает за него всю остальную работу.
Нужна ли учителям бронь?
Объявленная в сентябре этого года мобилизация по-разному отразилась на российских школах и их работниках. В некоторых башкирских деревнях, как рассказывает уехавший от мобилизации преподаватель Айрат, сначала учителей попросили разносить повестки, а потом их же самих стали призывать на войну. О такой же мобилизации учителей рассказал и якутский педагог Анатолий, также вынужденный покинуть родную республику.
Что касается московских школ, то из них тоже стали исчезать мужчины-учителя. Так мой коллега Олег, уехавший в Ташкент, рассказывает, что когда он пришел в свою школу 28 сентября, то есть через неделю после начала мобилизации, на него все смотрели с нескрываемым удивлением: «Ты что, еще здесь?» Единственный, кто из коллег не предлагал ему уехать и даже уговаривал остаться, был сам директор школы. Действительно, в отличие от многих других городов и деревень, в Москве учителей не мобилизовали в массовом порядке, а директорам удавалось «прикрывать» педагогов, если те получали повестки. Сейчас, после объявленного завершения мобилизации, начался процесс официального оформления броней московским учителям. Значит ли это, что при следующей волне мобилизации московских учителей не тронут? Этого никто не знает.
Масштаб кадрового голода в школах пока точно неизвестен, но в телеграме есть несколько чатов уехавших из России учителей, и в них состоят тысячи человек. Это те, кто принял решение в ближайшее время не возвращаться в страну и ищет работу за границей, а также те, кто взял отпуск за свой счет и пережидает мобилизацию в одной из стран нынешнего российского исхода. В городах Центральной Азии сформировались целые учительские сообщества. Особенно выделяется Ташкент, где регулярно проходят встречи учителей из России, а местные школы, как рассказывает Дмитрий, директор одной из них, смогли за счет притока иммигрантов восполнить дефицит кадров.
В одном антивоенном учительском Интернет-сообществе недавно произошла дискуссия о том, стоит ли сейчас настаивать на брони для учителей. Часть участников сообщества указывала, что в призыве освободить учителей от участия в военных действиях можно увидеть оправдание этих действий: мол, сами мы не против войны, только вот учителей туда отправлять не надо. Другие же настаивали, что чем меньше будет у российской армии ресурсов, тем лучше, и добиваться брони — тоже своего рода форма сопротивления войне.
В то же время актуальной для учителей остается борьба за трудовые права на своем рабочем месте. Как отмечают участники профсоюза «Учитель», происходящее пока не сказалось на профсоюзных организациях с т.з. их роста или сокращения. Учителя продолжают объединяться и отстаивать свои права по всей стране.
Сопротивление возможно
За последние месяцы известны, по меньшей мере, несколько десятков скандалов, вызванных открытыми антивоенными выступлениями учителей перед школьниками. Как правило, подобные скандалы начинались с того, что ученики тайно записывали речь учителя и выкладывали ее в интернет или передавали родителям, которые уже писали жалобы директору и в прочие инстанции. Такие антивоенные высказывания учителей часто приводили к увольнениям, которые освещались в СМИ. Эти случаи наглядно показывают, насколько уязвим учитель антивоенных взглядов, особенно в ситуации конфликта с кем-либо из учащихся: они могут использовать запись как орудие мести против учительского деспотизма, плохих оценок или просто из классовой ненависти к работникам школы.
К счастью, мы пока не знаем случаев, когда учителя литературы уволили за анализ антивоенной прозы Льва Толстого или разбор «Красного смеха» Андреева, а учителя обществознания — за обсуждение этики, гуманизма или международного права, и осуждение войны как способа разрешения конфликтов в международной политике. Наоборот, сегодня в соцсетях можно нередко увидеть фотографии школ, обклеенных голубками и словами о мире.
Многим учителям, в том числе и мне, на настоящий момент важнее не произнести оценку конкретного политического события в классе, а донести до учеников ценности гуманизма и справедливости. Правда, иногда именно ценностный подход требует прямого и категоричного высказывания о происходящем. Чтобы иметь такую возможность, к сожалению, нужно быть уверенным, что никто из учеников не попытается использовать высказанное как компромат на учителя. Безусловно, высказывания учителей и воспитание учащихся в антивоенном духе является элементом сопротивления. В авторитарной системе каждый шаг против захватнической войны будет ослаблять гегемонию милитаризма и путинизма. И выполняя свою работу честно, учителя могут помочь сформировать следующее поколение тех, кто не будет по первому призыву идти в военкоматы и отправляться оккупировать соседние страны.
С другой стороны, не менее важным остается объединение учителей на рабочем месте, чтобы отстаивать свои базовые интересы: достойную зарплату и условия труда, а также свободу преподавания. Логика войны представляет собой пожирание экономических, человеческих и моральных ресурсов всей страны ради бессмысленной авантюры. В этом смысле антивоенная позиция не может быть последовательной без возвращения содержания жизни самим себе. Эти ресурсы должны быть направлены на острейшие социальные проблемы России, в том числе существующее в школе. Поэтому, несмотря на трудности, необходимость социальной и профсоюзной борьбы ощущается еще острее.
Что будет после войны?
Школьная реформа могла бы стать одним из способов выхода из той катастрофы, в которую война ввергла Россию. Если использовать сырьевые доходы для создания гуманной и качественной школы, вложить средства в подготовку учителей, ремонт школьных зданий и создание системы социальной, учебной и психологической поддержки учащихся, то российское общество сможет решать свои фундаментальные проблемы и залечивать раны, нанесенные бессмысленной войной. Не зря на протяжении последних десятилетий представители образовательного сообщества, несмотря на давление со всех сторон, так последовательно отстаивали принцип независимости школы. Ведь именно внутренняя свобода школы как сообщества превращает ее в место, где дети могут найти атмосферу доверия и безопасности.