О планах
София (САД): У нас сейчас на повестке, во-первых, связь между студентами внутри городов и вузов и между ними. Это необходимо, чтобы наладить общение и обмен опытом между инициативами, а также чтобы люди, чувствующие себя одиноко, могли включиться в сформировавшиеся коллективы. Так как мы опасались за безопасность студентов, у нас провисала эта работа. Сейчас мы думаем над разработкой формы заявки на участие и над способом ее верификации.
Во-вторых, работа с профсоюзами и студенческими организациями. Мы обсуждаем способы инфильтрации и энтризма в существующие официальные профсоюзы и студсоветы, а также размышляем над стратегиями создания новых. Пока мы сотрудничаем с Антиджобом и Антивоенным фондом, которые оказывают консультации и помогают с самоорганизацией [работникам, которые подвергаются преследованию или санкциям за осуждение российской агрессии], но это скорее более актуально для преподавателей, особенно тех, кого увольняют за антивоенную позицию.
В-третьих, мы сейчас разрабатываем идею т.н. «Дрейфов». Чаще всего люди поодиночке расклеивают листовки, рисуют граффити, создают мемориалы, одновременно с этим распространяя информацию о том, как делать это безопасно. Они находят подходящие места, оценивают расположение камер. Сейчас это знание нигде не фиксируется, и идея «дрейфов» заключается в том, чтобы картировать город, передавая друг другу и тем самым продлевая протестную активность. Если человек хочет присоединиться, то «дрейф» как инструмент позволяет подключать к одному из уже существующих маршрутов.
Лилия (САД): Да, «Дрейф» — это прежде всего способ децентрализации протеста и обеспечение его устойчивости. Мы знаем, что централизованные протесты не работают. Последняя волна была 2 апреля, и люди просто не доходили до места сбора, стремительно заполняя автозаки. Часто такие протесты координируются людьми, которые уже уехали и не слишком хорошо понимают, что происходит здесь и сейчас. По этой причине мы бы хотели сделать уличные акции более разрозненными и неуловимыми, чтобы активность была не только в центре города, но и в спальных районах.
Также стоит создавать локальные и транслокальные объединения, полагаясь на ту универсальность протеста, в которой учитывается наша множественность, то есть не пытаться всех причесать под единственный способ протестовать. Мы сейчас разрабатываем различные стратегии действия на местности и очень хотим подключить максимальное количество различных городов и областей. Мне кажется, это созвучно всплеску деколониальных инициатив, который мы видим. Кроме того, чтобы протест не выдохся и не стал депрессивным, нужно вносить в него что-то веселое. «Дрейф» — это в том числе еще и прогулка, питающая исследовательский интерес к городскому пространству.
Марк (Физтех против войны): Во многих регионах страны скоро будут выборы, в Москве, в частности, муниципальные, и туда пойдут кандидаты, которые так или иначе, пусть и используя эзопов язык, будут вносить антивоенную повестку. Мы планируем участвовать в избирательных кампаниях таких кандидатов, помогать им доносить антивоенную позицию до избирателей.
Алексей (Подслушечка ВятГУ): Сейчас появилась идея, которую мы еще не начали реализовывать: создать список сотрудников, ведущих активную провоенную пропаганду в университете.
К сожалению, такие преподаватели есть. Сейчас на них сложно повлиять, однако в будущем такой список поможет понять, с кем можно сотрудничать, а с кем не стоит.
Динамика и опыт протеста
Алексей (Подслушечка ВятГУ): В начале войны все сидели в телефонах, смотрели, что происходит. Появились те, кто стал нас поддерживать. Потом люди столкнулись с последствиями: у кого-то родственников отправили на войну, у кого-то сильно ухудшилось материальное положение, и количество сторонников войны сократилось.
Мне кажется, многие студенты занимают антивоенную позицию, но ради сохранности ментального здоровья либо изолируют себя от новостей о войне, либо обсуждают ее, но с друзьями и толькл если их что-то задело. С другой стороны, появляются новые активисты и новые медиа-проекты. Активных людей как будто все равно становится больше.
Леонид (Гроза): С момента начала войны те, кто «против», радикализировались, а те, кто «за» — как не высказывались тогда, так и не высказываются сейчас, но тех, кто держится нейтральной позиции, стало больше. Она выражается в том, что людей все меньше трогает происходящее. Мы публикуем новости обо всех погибших из Татарстана. Если первое время это вызывало печаль, то теперь скорее начинает бесить («зачем вы это публикуете?!!»). Но мы будем это публиковать, потому что война есть война, и даже если ты не хочешь об этом знать, это нужно знать. Всех начинает раздражать сама военная тематика, тот факт, что война обсуждается и доносится до них. Мало кто сейчас желает что-либо делать. Было антивоенное письмо, прошла волна обысков, но, например, с пикетами студенты Казанского федерального больше не выходят. У нас сколотилось общество «Резонанс», его участники анонимно расклеивают листовки, что немного похоже на партизанскую работу. Но общая активность снижается, к сожалению.
Василиса (САД): Спад, вероятно, связан с тем, что люди устали: мы постоянно что-то делаем, а ничего не меняется. Сейчас все упирается в это изменение. Лето, мне кажется, надо использовать для подготовки. Например, можно подготовить программу, с которой мы пойдем в студсоветы, чтобы расширять студенческое самоуправление. Администрации поддержали войну, а студсоветы как нижняя ступень администрации не стали сопротивляться — промолчали, сделали вид, что ничего не поменялось. Возможно, эта нижняя ступень, то есть инстанция, которая находится между администрацией и студентами — хорошая цель с т.з. развития движения.
Нестор (САД): У нас, конечно, есть проблема с легальностью и публичностью, однако они уже не имеют такого значения, какое придавала им раньше, скажем, либеральная оппозиция. Война поставила нас в такие условия, что мы не можем просто выйти на площадь: и такого количества людей больше нет, и сам выход уже воспринимается иначе. В то же время само протестное настроение застряло на стадиях неприятия и торга, что заметно либо в попытках отгородиться от происходящего, либо, наоборот, сублимировать, быть продуктивным.
Нам очень важно следить за вариациями протеста, создавать резонансные события. Мы видим, что есть люди, готовые клеить листовки, практиковать то, что сейчас квалифицируется как «вандализм», устраивать саботаж, даже применять некоторое насилие. Нам надо понять, как на это реагировать и как включаться в подобную работу, создавая ассоциации и способствуя солидарности. У нас всех разный политический бэкграунд — не получится создать общее антивоенное движение, пренебрегая логикой множественности. Нам необходима диверсификация, акцент на локальности и региональности, на организации людей в конкретных местах, в конкретных городах, в конкретных вузах, в том числе на уровне медиа. Например, наш телеграм-канал иногда провисает, и это должно компенсироваться другими ассоциированными с ним ресурсами. Даже если это журналистика, которая должна сохранять нейтральность и объективность, то наличие самой новости в нашей ситуации — это уже жест. Было бы здорово, если бы мы нашли способ удерживать все это вместе. Мы живем в интересное время, у нас мало надежд, но, с другой стороны, много и перспектив. Хотелось бы чем-то удобрять эту почву, чтобы приходили новые люди, помогали тем, кто уже включен, давали им отдохнуть.
Марк (Физтех против войны): Мне кажется, что мы часто упускаем негативные последствия, такие как демотивированность участников и тех, кто следит за акциями, которые задумывались как массовые, но массовыми не получились. Надо очень ответственно подходить к призывам к чему-либо. Например, мы призывали носить зеленые ленточки на территории кампуса, но этого не случилось. Я считаю, что нужно реалистично смотреть на возможности создать массовой эффект той или иной акции, чтобы не демотивировать тех, кто решит в них участвовать.
Об образовании и политике
Анна (ТюмГУ): В ТюмГу начальник управления молодежной политики поливал «Физтех против войны» грязью. Его главная идея была в том, что цель университета — дать качественное образование, а остальное нужно оставить. Что вы на это можете возразить?
Марк (Физтех): Образование само по себе — это не самоцель, цель любой деятельности — человек. Познание мира нужно для того, чтобы люди жили хорошо, жили дольше и лучше, а война — это тот момент, когда нельзя просто заниматься своими делами и образованием, потому что они не имеют смысла.
Петр (Физтех): Связь образования и политической повестки проста. Например, существуют зарубежные курсы, которые отозвали свои лицензии и теперь из-за войны не работают с российскими вузами. Я проходил курс на Courser’е и не могу его закончить, потому что они прекратили связь с Физтехом.
Михаил (Физтех против войны): Сколько я учился в университете и работал в лаборатории, все оборудование было зарубежное, и сейчас к нему доступ потерян. Как я понимаю, еще год-два можно будет работать на общих запасах, но потом все начнет ломаться. Например, в физике: атомно-силовые микроскопы, фотоумножители, вакуумные насосы, криогенная техника, источники стабильного питания — все это зарубежное. Оборудование для суперкомпьютеров, вычислительная техника — тоже. В России ничего такого вообще нет. По всем фронтам будет провал, откат на 20-30 лет, на уровень 70-80 гг. Что-то можно заменить, но с учетом нынешнего состояния промышленности, это будет на уровне конца прошлого века. Поэтому говорить о будущем российской науки бессмысленно, на мой взгляд.
Леонид («Гроза»): Если говорить об основных изменениях в высшем образовании, можно выделить три вещи:
1. Россия выходит из Болонской системы — высшее образование будет изолироваться и дальше. Я не большой эксперт, но мы как раз сейчас пишем текст об этом — вот цитата: «День отмены болонской системы будет “Днем Победы” командно-административного режима». Российская наука станет называться обидным словом «туземная». Здесь мне добавить особо нечего.
2. С 24 февраля стало очевидно, что пропаганда прет не только из телевизора, но и из всех госструктур: школ, детсадов, из униврситетов. Это будет усиливаться. Например, глава Минобрнауки Валерий Фальков говорит, что хотят ввести 144 часа унифицированного изучения истории в вузах — понятно, зачем это нужно. Такого количества вовлеченности вузов в государственную политику я еще не видел. Лучше с этим всем становиться не будет, потому что вузы еще сильнее будут завязаны на государственную вертикаль.
3. Вузы начнут работать на ВПК. У нас практически военное положение, экономика перестраивается, а значит и вузы тоже должны. Сейчас вузы будут перекраиваться под прикладные исследования, под импортозамещение. О распределении студентов тоже идут какие-то слухи. Нужно понимать, что война теперь форма жизни всего государства, которая будет подчинять все, в том числе вузы. Вот, напаример, один из сибирских вузов уже посетил представитель Минобороны.
Будет много хуже. Вот такой у меня пессимистический взгляд.
Нестор (САД): Я бы хотел поддержать этот диагнозм, но с оптимистической стороны. Действительно, у нас не получилось направить университеты против машины, в которой срослись государство, война и общество, несмотря на те ценности, которые воплощает образование. С другой стороны, идея исхода из структуры университета в новые системы знания и новые сообщества, вырастающие из тех же ценностей, что должен был воплощать университет, но уже за его пределами, меня обнадеживает. Потому что даже, если человек, допустим, по целевому распределению идет писать ПО для самонаводящихся ракет, то все равно можно рассчитывать на этого человека как на вирус внутри системы. Сейчас мы как меньшинство являемся вирусами, которые стремятся заражать знание и публичное поле. Мы видим, что что-то получается с горем пополам, но тем не менее получается. Все-таки мы здесь сегодня собрались, и мне, учитывая опыт активизма, эта встреча видится хорошим показателем. Много лет студенты из разных городов не могли нащупать общие точки соприкосновения, направить свою политическую сознательность в общее русло; теперь это происходит, и это уже позитивно.
Алексей Боровой, теоретик анархизма и известный преподаватель Московского университета 20-х годов, сказал, когда случилась Октябрьская революция, что единственный способ сохранить университет — это уйти из него. Мы можем предлагать какие-то формы объединения за пределами университета на уровне медиа, онлайн-общения, в перспективе — на уровне физических встреч. Это все вполне возможно даже в условиях ухудшения ситуации, ведь она предлагает нам новые инструменты анализа и для действия.
Василиса (САД): У нас остро стоит вопрос о том, что вообще такое образование. Сейчас образование — это когда из тебя делают профессионала, который занимает какое-то рабочее место или осваивает ряд навыков, а потом выполняет ряд функций с ним связанных. В таком понимании образование — это своеобразное экономическое вложение. При этом совсем не предполагается, что ты что-то активно будешь решать в стране, в которой ты живёшь. Поэтому когда в университете появляются инициативы, сопряженные с политическим образованием, активизирующие и организующие людей, то представители этих инициатив получают по шапке, потому что «вообще-то университет не для этого». Сейчас задача состоит в том, чтобы переопределить само понятие университета. Возможно, надо переориентировать университет с профессионального обучения на формирование квалификаций, которые позволяют людям в самом широком смысле изменять условия своей жизни. Конечно, можно решить уйти и заниматься всеми этими вещами вне университета, но мне кажется, что тогда можно многое потерять. Университет имеет какую-то власть, даже если это только власть авторитета, и этим можно пользоваться.
Лилия (САД): О месте университета как образовательной институции и о том, выходить из него или оставаться, мы уже задумывались, когда писали методический и стратегический текст о «Коалиции педагогов». Там мы говорили об объединении, совместной защите своих прав и сопротивлении давлению, и это та деятельность, которая происходит внутри университета, но на основе самоорганизованных островков и при поддержке разных организаций (например, Антивоенного фонда). Также авторитет, о котором говорилось ранее, особенно преподавательский авторитет, можно использовать для формирования студенческих или академических коллективов. Ну и самая главная цель — это создание связей и обмен опытом между педагогами из разных городов и вузов. Короче говоря, здесь предлагается задействовать те связи, которые уже существуют внутри университета, и направить их на укрепление антивоенного движения. То есть не просто уйти из университета, а взять из него, что в нем ценно — и унести с собой.
