Шесть историй времен «частичной мобилизации». Часть 1

Ксения, медик, 30 лет: 

Я работаю в медицинской сфере. Историю я знаю только на уровне школы и читаю в основном литературу, связанную с моей специальностью. Поэтому я всегда была довольно аполитична и просто наблюдала со стороны, что сейчас считаю своей большой ошибкой. Когда появилось первое сообщение 24 февраля о том, что Россия начала «спецоперацию», я была ошеломлена, но постаралась отбросить эмоции и подумать. Они назвали это «спецоперацией», но сразу же было ясно, что будут жертвы среди мирных. То есть руководство страны приняло на себя ответственность за преступление ради определенных целей, но каких? Я не находила ответа. 

Когда пропаганда начала объяснять, почему это было сделано, у меня появилось еще больше отторжения. Сначала говорилось о «денацификации», потом о «биологических лабораториях», потом о «жителях Донбасса», сейчас уже — «защита внешних границ» как национальная идея. Все это приводило меня в ужас, и я начала понимать, что меня просто дурят. Часть моих знакомых прошла обратную трансформацию: от позиции «Нет войне» к ее поддержке под воздействием пропаганды. Это отличие меня очень удивило. 

Мне кажется, что с войной точно так же, как с преступлением: ты можешь ругаться, можешь защищать себя, но ты применил физическую силу, и это уголовно наказуемо. Что бы ни говорили об опасности НАТО у наших границ, никакого нападения на Россию не было, и оправдание, что мы нанесли «предупреждающий удар», меня не убеждает. Они говорят, что мы спасаем свою родину, но свою родину на самом деле спасают украинцы. 

Я военнообязанная, но не хочу как-либо быть причастной к войне. Я женщина, медик, ограниченно годна. Сейчас женщин моей специальности призывают, но выбор этот выглядит случайным, и я не понимаю, на каком основании принимается это решение. Поэтому не знаю, дойдет ли до меня очередь и когда это будет. Я никуда не уезжаю, но пока не понимаю, почему я так решила. Возможно, я чувствую себя ответственной за все, что произошло в России при моей жизни. Мой личный план — саботаж мобилизации по мере возможности. Выход на протест я не рассматриваю, мне кажется, что митинги не работают: люди боятся, и я сама боюсь. Если мне придется подписать повестку, я буду думать. Я не понимаю, как можно просто пойти убивать, но я не буду мобилизована как рядовой. Моя специальность предполагает помощь людям вне зависимости от стороны, от взглядов. Это более сложный моральный выбор. 

Я надеюсь, что мобилизация кончится провалом и россияне будут отказываться совершать преступления и сдаваться в плен. Неподготовленных ребят, которых просто бросят на передовую, мне жалко, какие бы у них ни были взгляды. Я надеюсь, что несмотря на справедливую ненависть, украинские власти не будут жестоко относиться к пленным. А российская власть в свою очередь понесет ответственность за свои преступления. 

Я считаю себя довольно патриотичной, и, говоря языком власти, мои личные «скрепы»  — это моя религия и мои корни. Мои любимые праздники — это Рождество, Пасха. Меня удивило то, что православная церковь поддержала войну. Праздник 9 мая и память о Великой Отечественной всегда были мне очень дороги, но сейчас я понимаю, насколько неправильной была моя позиция по отношению к ним: это была романтизация подвига, а правильно было считать их трагедией, мрачным моментом истории. Я думаю, что причины происходящего — политические амбиции определенных людей, которые не выгодны для моей страны. Вещи, которые были для меня важными, были извращены пропагандой для оправдания преступлений. Меня лишили всего. 

Дмитрий, юрист, 32 года:

К войне я относился негативно с самого начала и понимал, что в итоге мы придем к мобилизации. Я не участвовал в протестах, но много разговаривал с коллегами, родителями, знакомыми и свою позицию ни от кого не скрывал. Со старшим поколением было тяжело разговаривать, хотя сейчас даже они уже видят несостыковки между тем, что говорят по телевизору, и тем, что происходит на самом деле. 

Я не служил, но окончил военную кафедру. Я лейтенант запаса, так что подлежу призыву. Уже 21 сентября я понял, что мобилизация может меня коснуться. Когда в СМИ сообщили, что будет выступление президента и министра обороны, я не питал иллюзий, что они скажут что-то хорошее. Я нашел и забронировал билет в Турцию, и как только в обращении прозвучало слово «мобилизация», я нашел кнопку и оплатил его. На билет я потратил очень мало, купил за накопленные мили. Сейчас уже эта история кажется фантастической, потому что билеты стоят огромных денег и их уже невозможно достать.

Мои друзья тоже приходят к выводу о необходимости отъезда, но теперь это гораздо сложнее сделать.  

Решение  уехать было нелегким, мне пришлось многим пожертвовать. У меня есть дом, жена, ребенок грудного возраста и работа, которая требует моего присутствия в России. Но в голове крутилась одна мысль: «Сейчас главное, что ты должен остаться живой». Жена меня поддержала и сподвигла на отъезд. Сейчас я не знаю, на сколько я разлучился с семьей, и это тяжело. 

Я юрист, но не верю, что от мобилизации можно защититься с помощью закона. В России все, что касается политических вопросов, существует вне правового поля. Понятно, что власть пытается создать иллюзию законности, но правового государства у нас нет давно. 

Мы много обсуждали мобилизацию и ситуацию вообще с друзьями и знакомыми и соглашаемся в том, что ничего хорошего за ней не последует. Российская власть загнала себя в угол, и у них есть только один выход — попытаться выиграть эту войну. Но даже если они смогут победить, я не думаю, что Россия будет нормальным местом для жизни. 

Объявление мобилизации отрезвило многих моих знакомых, поддерживающих войну, в том числе моих родственников. В такой ситуации главной эмоцией становится страх за близких, и мои родители вздохнули с облегчением, когда узнали, что я уехал из страны. 

Мобилизация и призывы идти на войну не имеют никакого отношения к патриотизму. В этой войне нет никакой национальной идеи, она никому не нужна. Для меня патриотизм — это работа на благо страны, для того, чтобы люди в ней жили хорошо, чтобы росли качество жизни и уровень гражданских свобод. У меня сейчас ощущение, что многие прекрасные люди были вынуждены уехать из России, и я верю, что они смогут вернуться, когда ситуация изменится, и работать на благо страны, хотя сейчас это кажется утопией. 

Роман, студент магистратуры, 22 года: 

24 февраля я выходил на митинг. Но потом мы с друзьями решили, что лучше сосредоточиться на просвещении и создавать альтернативную повестку, которая не совпадала бы ни с либеральным, ни с пропагандистским дискурсом. Поэтому мы запустили подкаст «Это базис» и старались привлекать людей из разных сфер к его записи. Также я был координатором одного из направлений муниципальной избирательной платформы «Выдвижение» и начальником штаба кандидата «Выдвижения» в московском районе Сокольники. Однако махинации с электронным голосованием практически уничтожили шанс оппозиции, хотя наша цель — объединить людей вокруг социальной оппозиционной программы — во многом была достигнута. 

Мобилизация многое изменила. Я вышел на митинг, потому что у меня мобилизовали двух друзей детства из Перми и скоро они уже будут на фронте. Для меня выход на протест был скорее видом терапии, потому что я больше ничего не мог сделать. Лучше, конечно, направить свои усилия на помощь тем, кому приходится хуже, — на украинских беженцев и мобилизованных насильно в России. Меня задержали, но почти сразу отпустили, а других держали всю ночь. В ОВД выдали повестку, и это было ожидаемо. Но она не имеет юридической силы, поскольку составлена не по правилам, и скорее нужна для запугивания. 

Формально риск быть мобилизованным для меня сейчас не очень высокий, поскольку президент подписал указ о том, что студентов очной формы обучения в государственных вузах не будут мобилизовывать. Отъезд из страны я не исключаю, но, вероятно, это скоро будет невозможно. Так что буду стараться работать удаленно и меньше взаимодействовать с органами власти.

Мои родители — оба врачи и тоже очень переживают. Сами они, скорее всего, не попадают под призыв из-за возраста, но волнуются за коллег. Врачи недавно прошли через пандемию, а теперь их вот массово отправляют на войну. Среди сокурсников и друзей вижу страх. У меня восемь друзей уехали из страны после начала войны, четверо — после объявления мобилизации. Те сокурсники, которые поддерживали войну, сейчас хотят получить отсрочку в университете. На вопросы о том, поддерживают ли они войну, отвечать они не хотят. Они не думали, что это их затронет, и характер их поддержки был абсолютно детским: поиграться в геополитику и расширение территорий. 

Я международник по образованию, и я сразу понял, почему Путин решил объявить мобилизацию. Когда он ездил на саммит ШОС, многие лидеры других стран критиковали его действия и призывали прекратить войну. Он в своей обычной манере решил обидеться и показать, что он не будет останавливаться и пойдет ва-банк. Мобилизация — это, с одной стороны, метод запугивания, а с другой стороны, способ показать, что он готов к примирению. Это видно на примере шага неравноценного обмена пленными. Мобилизация вряд ли изменит ход войны, потому что из-за плохой инфраструктуры и снабжения большинство из мобилизованных просто не доедет до фронта, однако она может изменить настроения в обществе, потому что люди, которые раньше были лояльными, уже начали задавать вопросы о том, почему Путин отправляет «наших» воевать. Для Путина это было ужасной ошибкой: он вторгся в единственную сферу, которую оставлял россиянам, — личную жизнь и благополучие. 

Я очень много общался с людьми по всей стране, и большинство из них не особо верит в «патриотический долг». Показательно то, что с начала войны так называемых «добровольцев» привлекали исключительно возможностью заработать большие деньги. У большинства существует запрос на достойную жизнь, а патриотические чувства в основном проявляются в локальном контексте, например в защите окружающей среды. Есть, конечно, люди, которые верят, что государство всегда право, но их очень мало. 

Для меня самый патриотический жест сейчас — это не уезжать из России. Хотя мои ориентиры сбились после объявления мобилизации, и сейчас я растерян. Но самое важное — это стараться держаться вместе, не терять связи с друзьями, близкими, даже отдаленными знакомыми, которые близки по взглядам. Нужно оставить личную злобу и мелкие споры и направлять всю ненависть на путинский режим. Нам необходимо разрабатывать альтернативные проекты развития России на будущее, когда общество будет готово к тому, чтобы свергнуть режим.