Печальная традиция

В январе 2025 года в российской оппозиционной среде вспыхнуло сразу несколько громких скандалов. Оказалось, что «журналистка» Асия Несоева выдумывала факты о войне для своих материалов в либеральных СМИ. Затем выяснилось, что Мария Чащилова, выдававшая себя за юристку, сфальсифицировала свою биографию, чтобы изнутри получать информацию о правозащитном движении в России и за рубежом. Наконец, Жанна Немцова рассказала, как оказалась «объектом разработки» сотрудника ГРУ Пабло Гонсалеса. Эти факты, наряду с прогремевшим в прошлом году «Невзлингейтом» [в сентябре 2024 года Фонд борьбы с коррупцией (ФБК) обвинил бывшего топ-менеджера «ЮКОСа» Леонида Невзлина в организации серии нападений и акций против оппозиционеров — прим. После], напомнили о давней «традиции» российской власти — вносить смуту в ряды своих оппонентов с помощью агентов и провокаторов. 

Предшественников у ФСБ и других силовиков было много: в Российской империи они были представлены Охранным отделением департамента полиции Министерства внутренних дел, а в советский период — ВЧК (Всероссийской чрезвычайной комиссией) с 1917 по 1922 год, ОГПУ (Объединенным государственным политическим управлением) с 1923 по 1934 год, НКВД (Народным комиссариатом внутренних дел) с 1934 по 1943 год, МГБ (Министерством государственной безопасности) с 1943 по 1953 год и КГБ (Комитетом государственной безопасности) с 1954 по 1991 год. Хотя КГБ и был упразднен к концу 1991 года, на его место пришли современные спецслужбы, такие как ФСБ. Практикуемые ими методы внедрения и агентуры возникли не на пустом месте: многие из приемов, используемых современной ФСБ, были знакомы сотрудникам «охранки» уже в XIX веке.

— Примерно 140 лет назад звезда политического сыска Российской империи Георгий Судейкин [на тот момент инспектор Петербургского охранного отделения — прим. После] собственноручно написал циркуляр, в котором велел своим подчиненным «возбуждать с помощью особо активных агентов ссоры и распри между различными революционными группами», «распространять ложные слухи, удручающие и терроризирующие революционную среду», «дискредитировать революционные прокламации и разные органы печати, придавая им значение агентурной, провокационной работы». К примеру, об этом писала Вера Засулич в своих «Воспоминаниях». Был ли Судейкин первопроходцем в организации системной работы по развалу революционных структур изнутри или же у него были предшественники в России и Европе?

— Не знаю, был ли подобный опыт у французской полиции, имевшей на тот момент самый серьезный опыт в тайном политическом сыске, но прецеденты в России были и ранее. Мы помним Ивана Шервуда-Верного, который сначала донес [Александру I  о готовящемся восстании — прим. После] Южного общества декабристов, а потом был подослан к декабристам как представитель какой-то новой революционной организации. Сидел с ними в Шлиссельбурге [политическая тюрьма, где были заключены декабристы — прим. После]. Ему за эту службу Николаем I была дана к фамилии приставка — Верный. Правда, это [была] скорее попытка подведения агентуры для того, чтобы понять [царившие общественные] настроения. Другими словами, они не [пытались] поссорить Южное и Северное общества, а просто хотели проследить ситуацию. 

Мы знаем про успешную работу среди петрашевцев [участников встреч у Михаила Буташевича-Петрашевского, одного из наиболее известных последователей утопического социализма Шарля Фурье в России — прим. После] внедренного агента Министерства внутренних дел [Российской империи] Петра Антонелли. Собственно, только на его показаниях и строилась вся система обвинения по этому заговору идей. Никаких реальных заговоров там не было.

Затем [известна] успешная работа Всеволода Костомарова — племянника ученого, писателя и драматурга Николая Ивановича Костомарова — с [писателем] Николаем Чернышевским. Листовку «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон» [прокламация, в которой была изложена критическая реакция на Манифест 1861 года об отмене крепостного права — прим. После], за которую Николай Гаврилович был отправлен на каторгу, по моему мнению, Чернышевский в 1861 году не писал. Он был достаточно осторожный человек. Возможно, Костомаров спровоцировал Чернышевского на написание этой прокламации, выдавая себя за представителя каких-то молодежных московских групп. 

— Судейкин стал известен позднее как начальник Петербургского охранного отделения [так назывались органы департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи, ведавших политическим сыском — прим. После], который завербовал члена исполнительного комитета [революционной партии] «Народной воли» Сергея Дегаева…

— Да, можно сказать, что по-настоящему полицейский заговор с целью разложения имеющегося революционного конспиративного ядра действительно был задуман Григорием Порфирьевичем Судейкиным. Со всеми арестованными революционерами [он] проводил одну и ту же беседу. Она сводилась к тому, что он предлагал «начать переговоры части правительства с революционерами». Любой следователь вам скажет, что для того, чтобы человек предал своих товарищей, ему нужно объяснить себе самому, почему он так грубо нарушает правила этики и дружбы. И поэтому арестованного требуется убедить в том, что именно его тактика является верной с точки зрения общей цели. Например, [с точки зрения] построения общинного социализма. 

Когда в начале февраля 1882 года в руки полиции попал видный революционер, член Исполнительного комитета «Народной воли» Яков Стефанович, Судейкин и директор Департамента [государственной] полиции Вячеслав Плеве начали его обработку. Плеве [делал это] более осторожно, а Судейкин прямо говорил арестанту, что при дворе борются две партии — и это было правдой. Одна [была] более консервативная, другая – думала о созыве Земского собора [сословно-представительного органа, который собирался царем для обсуждения важных политических вопросов, принятия законов — прим. После]. Кроме того, высокие чины полиции всегда упирали на то, что Александр III — народник. То есть на то, что он сторонник общинного земледелия и, как и народовольцы, против, так сказать, прихода рыночных отношений в деревню. В этом смысле якобы была возможность для некоего блока между частью верхушки и революционерами. 

Судейкин долго уговаривал Стефановича пойти на переговоры о прекращении террористических атак в обмен на какие-то уступки со стороны властей. [Он] даже предлагал организовать ему побег из Петропавловской крепости, чтобы он эту мысль донес до своих товарищей. Однако добился полицейский чин от революционера немногого. Стефанович написал «Записку об эмиграции» [в ней он подробно рассказывал о деятельности русских революционеров за границей — прим. После], которую, правда, уже после революции ветераны-народовольцы ставили Стефановичу в вину как предательство. 

В любом случае, скоро Судейкину Стефанович стал не нужен, потому что на Рождество 1883 года Григорий Порфирьевич завербовал в Одессе одного из лидеров «Народной воли» Сергея Дегаева. Арестованному Судейкин предложил следующий план: он организовывает Дегаеву побег из тюрьмы, а тот выдает всех, кто в партии выше его по статусу, и возглавляет «Народную волю». Затем они вместе с Судейкиным [должны были] осуществить серию покушений, которые Григорием Порфирьевичем [должны были быть] раскрыты. [В результате] Судейкин [должен был] пойти вверх по карьерной линии, они [бы] организовали покушение на Судейкина и ранили его. Пока тот выздоравливал бы, [должны были произойти] еще более страшные события. В результате Судейкин [должен был стать] тем, кем был граф Михаил Лорис-Меликов при Александре II, то есть фактически диктатором, и они осуществили бы социальную программу, которую предлагает «Народная воля». 

— Здесь неизбежно возникает вопрос, верил ли кто-то из них в этот план?

— Дегаев, возможно, и не верил до конца, но ему очень хотелось в это верить. Судейкин, несомненно, в это не верил. Он был человеком циничным, авантюрным, и он мог предполагать, что такая возможность есть, но серьезно на все это не рассчитывал. Это показывают его дальнейшие действия. Полиция выпускает Дегаева, тот выдает всю военную организацию «Народной воли», [в том числе революционерку и] члена Исполнительного комитета Веру Фигнер, приезжает в Петербург, где все его признают руководителем. В результате партия действует под присмотром Судейкина. Печатается очередной номер газеты «Народная воля», отредактированный Григорием Порфирьевичем.

Дегаев получает разрешение съездить за границу. Там совершенно точно был элемент провокации, направленной против эмиграции. Дегаев привез в Европу письмо от Стефановича, который сидел в крепости. Это было сознательное действие со стороны охранки. В тот момент за границей дело шло к объединению в рамках редакции [народовольческого журнала] «Вестник “Народной воли”» таких известных революционеров, как Лев Тихомиров, Петр Лавров, Мария Ошанина, Вера Засулич, Георгий Плеханов, Лев Дейч и других. Цель полиции была в том, чтобы не допустить слияния будущей [марксистской] группы «Освобождение Труда» с народовольцами, и этого Плеве с Судейкиным достигли. В письме говорилось, по воспоминаниям Плеханова, что народовольцы в России недовольны сближением заграничного центра партии с теми, кто при расколе народнической организации «Земля и Воля» в 1879 году вошел не в «Народною волю», а в [более умеренную организацию] «Черный передел». 

В России газета «Народная воля» выходила нелегально небольшим тиражом. За границей «Вестник “Народной воли”» — толстый хроникальный и теоретический журнал, который мог превратиться в главное интеллектуальное издание русской эмиграции. Охранка не хотела допустить появления тогдашнего «Континента» [ведущее издание “третьей волны” русской эмиграции — Прим. редактора] или «Медузы».

— Как я помню, для Судейкина вся эта игра с Дегаевым вскоре закончилась печально…

— Именно за границей — скорее всего, в сентябре 1883 года — Дегаева разоблачает эмигрант-народоволец Лев Тихомиров. Он поступает неким способом, за который его потом многие осуждали: Лев Александрович не убивает Дегаева, не сообщает в Россию о его предательстве, а просто отпускает обратно, при условии, что тот эвакуирует всех, на кого дал показания, за границу и организует убийство Судейкина. После этого революционеры [должны были отпустить] Дегаева на все четыре стороны. 

Дегаев возвращается в Россию, но ничего не происходит. Вот тогда на горизонте появляется известный революционер-народник Герман Лопатин, который очень подходит Тихомирову и всем остальным, потому что он не связан с «Народной волей» напрямую. Это, так сказать, свежий глаз. Лопатин приезжает в Санкт-Петербург и сам разоблачает Дегаева. За границей ему даже не сообщили о предательстве последнего. Лопатин берет Сергея Петровича под контроль. Вместе с польским революционером Станиславом Куницким и двумя молодыми людьми могучего сложения — Стародворским и Конашевичем, которых он вызвал из Украины, — они зверски убивают Судейкина при участии Дегаева. После этого последний уехал в эмиграцию. 

— Как уже после 1917 года политическая полиция, известная под аббревиатурами ВЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ и КГБ, занималась разложением изнутри политической эмигрантской среды?

— Самые важные и успешные операции советских спецслужб против эмиграции — это [оперативная игра] «Синдикат 2» по заманиванию [лидера партии эсеров] Бориса Савинкова в Россию и [контрразведывательная операция] «Трест». [В первом случае] с помощью нескольких завербованных членов «Русского политического комитета» [антибольшевистской политической организации в Польше, существовавшей в 1920–1921 годы — прим. После], который возглавлял Борис Викторович, его убедили, что в России действует либеральное подполье, с которым нужно войти в союз. Это была легендированная [легендирование — создание вымышленных документированных данных о чем-либо в конспиративных целях — прим. После] подпольная группа. Савинков в нее поверил. В конце концов с супругами Деренталь он приехал в Москву. [Деятель эсеров] Александр Деренталь, по-видимому, тоже был агентом. Савинков был арестован. 

Параллельно и чуть позже шла операция «Трест», еще более классическая, в которую в качестве агентов были привлечены два царских генерала, живших в России: Андрей Зайончковский и Николай Потапов. Крупный российский чиновник Александр Якушев был направлен в Европу, где сообщил «Русскому общевоинскому союзу» [русская воинская организация Белой эмиграции — прим. После], что в России существует организация по названию «Монархическое объединение Центральной России». Лжеподполье организовало в 1925 году поездку в Россию Василия Шульгина, видного представителя монархической эмиграции, который, беспрепятственно вернувшись на Запад, даже написал целую книгу «Три столицы». Он побывал в Москве, Ленинграде и Киеве. 

Главная задача этих операций заключалась даже не в том, чтобы возбудить ссоры в эмигрантской среде, а в том, чтобы сдерживать белый террор. Представители «подпольных организаций» объясняли «товарищам» за рубежом, что ни в коем случае не надо кого-то убивать или что-то взрывать, потому это сорвет «подготовку к захвату власти в России». Это были две лучшие операции.

— Были ли в послевоенное время или в наши дни яркие примеры того, как усилия спецслужб приводили к расколу или же развалу каких-то оппозиционных групп и формирований?

— В недавнем прошлом, безусловно, ФСБ занималась такой работой внутри чеченского подполья. Здесь у них были большие успехи, а именно — появление Кадыровых.  Им удалось расколоть чеченское движение сопротивления. 

Если говорить о диссидентстве еще советской эпохи, конечно, у КГБ были отдельные успехи. Пресс-конференция двух известных представителей этой среды — Петра Якира и Виктора Красина в сентября 1973 года, на которой они публично каялись, — это был очень большой удар по начинающемуся диссидентскому движению [речь идет о судебном процессе над Петром Якиром и Виктором Красиным, создавшим в 1969 году Инициативную группу по защите прав человека в СССР: в 1973 году Якир и Красин приняли участие в пресс-конференции, на которой покаялись перед советской властью; также есть данные, что Якир и Красин дали показания против двухсот человек — прим. После].

Сейчас, конечно, было бы интересно выяснить, какую роль сыграл КГБ в расколе русской эмиграции между, условно говоря, [писателем-диссидентом] Андреем Синявским и [его женой] Марией Розановой с одной стороны, и Александром Солженицыным, с другой стороны. Существовало два очевидных течения. К одному лагерю можно причислить [эмигрантский] журнал Синявского «Синтаксис» и [журнал писателя Виктора] Перельмана «Время и мы», к другому — [христианско-либеральный журнал] «Континент» Владимира Максимова. Между ними была, в общем, ожесточенная война.

‍