Несколько лет назад дело «Сети» потрясло российское общество небывалым масштабом применения пыток к подозреваемым. В 2020 году на основе признаний, полученных сотрудниками при помощи избиений и электрошокеров, суд приговорил десятерых ребят из Пензы и Питера к срокам от 3,5 до 18 лет лишения свободы. Через год после начала войны силовики решили дополнить дело о «террористической организации» новой главой. Так, в феврале появились сообщения о том, что в Москве были проведены обыски у «участников московской ячейки», а новым фигурантом дела может стать аспирант МГУ Азат Мифтахов. Ничто не связывает Азата и других фигурантов дела, кроме понятых в самом широком смысле анархистских и антифашистских взглядов. Азат уже отбывает шестилетний срок по сфабрикованному делу о «разбитом окне в офисе “Единой России”» и должен выйти на свободу в сентябре этого года. Напомним, что «Мемориал» признал Азата Мифтахова политзаключенным, а петицию в его поддержку подписали более 95 тысяч человек, включая антрополога Дэвида Гребера и лингвиста Ноама Хомского. Редакция «После» считает необходимым настаивать на невиновности Азата и требовать его освобождения. Чтобы следить за кампанией в его поддержку, призываем подписаться на канал Free Azat!
— 27 февраля 2023 года в Москве прошли обыски у нескольких анархистов в связи с так называемым делом «Сети». А в телеграм-канале Free Azat! в середине февраля появилась информация, что математику Азату Мифтахову могут предъявить обвинения в причастности к деятельности некой «московской ячейки» «Сети». Получит ли это одиозное дело дальнейшее развитие? Есть ли какая-то новая информация?
Иван: Нам почти ничего не известно о том, что такое «московская ячейка» «Сети». Мы отталкиваемся от сообщений информационной службы ФСБ, но она может давать недостоверную информацию. Что касается Азата, то его пока не допрашивали и не предъявляли каких-либо обвинений. Единственное, что мы точно знаем, — Дмитрий Пчелинцев, фигурант дела «Сети», находится в Лефортово, но по какому делу и в каком статусе — неизвестно. Возможно, все это связано с тем, что у Азата приближается конец срока. Силовики не хотели бы, чтобы он выходил на свободу, поэтому ищут пути, чтобы этого не допустить. Я полагаю, что это попытки запугать анархистское сообщество в целом, а также самого Азата. На Азата пытаются оказывать давление, говоря, что Дмитрий Пчелинцев дает признательные показания о «московской ячейке» «Сети», с целью вынудить Азата признаться. Единственное, что они не учли в этом, — что у Азата принципиальная позиция, и такое запугивание с ним не сработает.
Что касается обысков, единственная фамилия, которая звучала в новостях, — это Мифтахов. Но если речь о «ячейке», то должно быть несколько фамилий, а не одна. Должны быть обозначены подозреваемые и обвиняемые, должны были быть какие-то аресты. Силовики пытаются использовать это как доказательную базу дела «московской ячейки» «Сети», чтобы заставить Азата написать явку с повинной. Сложно что-либо об этом говорить, поскольку люди, у которых проходили обыски, даже не заявляют об этом, а мы не знаем их имен.
Виктор: Говорить об этом нужно, потому что есть предположение, что оно будет развиваться так же, как дело «Сети». Мы не знаем, сколько человек могут привлечь по этому делу, какое отношение они имеют к нему. Даже с делом «Сети» до сих пор нет никакой ясности. Была ли вообще организация «Сеть», чем она занималась, какая у них была цель? Были ли участники между собой знакомы? Ни на один из этих вопросов мы не можем дать ответ. Мы можем догадываться, строить предположения, но ничего достоверного о деле «Сети» мы знать не можем, хотя люди уже осуждены по нему. Если дело «московской ячейки» «Сети» будет развиваться так же, то мы опять ничего не будем знать о людях и о самой «ячейке». По делу «Сети» не было нормального расследования, с которым мы могли бы быть не согласны. Подобные дела страшны тем, что никто не знает и не понимает, каким образом они строятся и что за этим стоит. Скорее всего, будут говорить, что «московская ячейка» существовала с самого начала, но и этого мы не можем знать с достоверностью.
— С чего начинать разговор о деле «Сети» с людьми, которые что-то о деле слышали, считают, что «дело мутное», но мнение которых для вас почему-то важно?
Виктор: Главная отличительная черта дела «Сети» — то, каким образом силовики добивались признаний и показаний фигурантов дела. Пытки фигурантов дела «Сети» представляют собой чудовищный перелом в нашем представлении о пытках. Пытки были обычно в колониях, но и они не такие, как в этом деле. Все фигуранты дела «Сети» подвергались пыткам в ходе всего следствия. На мой взгляд, это ключевой момент этого дела.
Иван: Дело «Сети» — это пытки. Прежде всего. Если кто-то оправдывает пытки, мне, скорее всего, не о чем дальше с человеком общаться.
Во-вторых, почему «мутное»? Дело сфабриковали по статье о «террористическом сообществе», при этом в деле нет ни одного доказанного совершенного или готовящегося теракта. Тут не надо быть юристом, чтобы понимать, что дело слеплено на ровном месте на основании выбитых под пытками показаний.
— Какую роль сыграла в деле история об убийстве Левченко и Дорофеева? Имеет ли она отношение к сути дела «Сети»?
Иван: По делу этого убийства сейчас в Рязани идет суд над фигурантом дела «Сети» Максимом Иванкиным. Независимо от того, считаем ли мы фигурантов дела «Сети» причастными к этому убийству или нет, необходимо говорить, что дело о террористическом сообществе «Сети» сфабриковано, а фигуранты подвергались серьезным пыткам. В самом деле об убийстве фигурируют только два человека из дела «Сети» — Максим Иванкин и Дмитрий Пчелинцев. Остальные фигуранты к нему не причастны.
— Почему анархисты и антифашисты становятся мишенью спецслужб? Есть ли у этих сообществ какие-то специфические черты? Какие еще сообщества в опасности?
Виктор: Раньше такими мишенями были русские националисты. Их дела строились по схожему принципу: там были люди, совершавшие страшные преступления, а были люди, оказавшиеся в этом деле случайно. Такими мишенями становятся религиозные группы, журналисты, наблюдатели на выборах и так далее. На этом строится работа репрессивной системы России: берется какая-то группа (например, «ЧВК Редан»), признается опасной, а потом начинаются обыски, аресты и уголовные дела.
Но не стоит забывать, что антифашисты и анархисты — это те группы, которых любое государство считает своим врагом. Конечно же: анархизм выступает против государства, а государство с ним борется. Но в России всегда есть вопрос: а существовало ли деяние, за которое сажают человека? Проблема в том, что мы видим репрессии против анархистов, но не понимаем самого главного: как они боролись с государством в данном случае. Мы часто видим, что репрессиям подвергаются люди, которые ничего подобного не совершали или просто демонстрировали анархистские символы. Это отличительная черта российской репрессивной системы — не разбираться в деле подробно, а судить по принципу принадлежности к группе. Я думаю, что силовики действуют так, потому что это сильно упрощает их работу. Большое влияние оказывает еще и то, что идеология и практика антифашизма в российском обществе не имеет успеха, и, следовательно, не будет широкой общественной поддержки антифашистов, за которых государство взялось. Либеральный журналист всегда получит больше поддержки, чем антифашисты или анархисты.
«Тут не надо быть юристом, чтобы понимать, что дело слеплено на ровном месте на основании выбитых под пытками показаний»
Иван: Анархисты и антифашисты — одни из тех, в ком силовики видят угрозу для себя. Конечно, это не единственная среда, которую силовики планомерно запугивают. До войны анархистское сообщество находилось в разгромленном состоянии, в том числе из-за дела «Сети» и других дел против анархистов и анархисток. Тогда они не представляли особого интереса для силовиков. После начала войны большинство анархистов заняли антивоенную позицию. От лица некоторых анархистских групп проводятся антивоенные акции, в том числе акции на железных дорогах.
Поскольку я являюсь участником «Зоны солидарности», то иногда изучаю уголовные дела людей, обвиняемых в радикальных антивоенных действиях (поджоги военкоматов, саботажи на железных дорогах). В двух делах я встретил формулировку «сторонники радикального анархизма». Причем она была в деле против Романа Насрыева и Алексея Нуриева, фигуранты которого не имеют к анархизму никакого отношения. Для силовиков формулировка «сторонники радикального анархизма» приблизилась по смыслу к формулировке «сторонники украинского нацизма». В данном случае анархисты стали еще одной группой врагов власти.
— Как бы вы описали стратегию следствия? Будет ли она меняться на фоне войны в Украине и нового репрессивного законодательства?
Виктор: Принципы ведения следствия никогда не меняются, сменяются только волны репрессий. Например, в 1987 году всех политзаключенных в СССР отпустили, а потом, в 1990-е годы, в России репрессии начались заново. Анархисты ответят, что их всегда преследовали и всегда сажали. Неизменен принцип — сажать в тюрьмы по групповому признаку, не обращая внимания на то, что человек сделал или не сделал. Это видно по судебной статистике политических дел. Сейчас мы видим, что чем более нестабильна политическая ситуация в стране, тем больше политических уголовных дел. Можно предположить, что могут начаться массовые репрессии сначала против тех, кто боролся с государством, а потом и против всех остальных несогласных, когда система уйдет в фазу глубокой нестабильности.
Иван: Что касается дела «Сети», у меня нет полного понимания, как и почему следствие выбрало именно тех, кто стал фигурантом дела, поскольку я в это время еще отбывал срок. Сейчас у разных людей периодически проходят обыски (так называемый «осмотр жилища») по делу «Боевой организации анархо-коммунистов», которые взяли на себя ответственность за демонтаж рельсов во Владимирской области, ведущих к военному объекту. Силовики обычно ничего не находят, допрашивают людей, а потом отпускают. Есть гипотеза, что все эти люди были подписчиками одного телеграм-канала, которые не скрыли зарегистрированные на свое имя номера телефонов. Поскольку правоохранительным органам необходимо работать, а реальных участни_ц БОАК они не могут найти, они рыщут по телеграм-каналам, смотрят подписчиков, комментарии. Если аккаунт зарегистрирован на личный номер человека, они без проблем находят его самого и проводят «осмотр жилища». Формальное основание у них есть — человек был подписан на такой-то телеграм-канал, который сообщил об акции.
«Отличительная черта российской репрессивной системы — не разбираться в деле подробно, а судить по принципу принадлежности к группе»
— Но появились ли все-таки какие-то изменения, особенно в делах об анархистах и антифашистах?
Иван: В целом, ведение этих дел продолжает давнюю линию: поиск каких-то анархистских сообществ с целью возбуждения против них уголовных дел о террористическом сообществе. Например, начатое в августе 2022 года «Тюменское дело» очень похоже на дело «Сети». В дополнение к этой стратегии есть дела о комментариях во «Вконтакте» по поводу самоподрыва Михаила Жлобицкого в здании архангельского управления ФСБ в 2018 году. Этот случай продолжает оставаться благодатной почвой для уголовных дел. В 2022 году завели дело на Дениса Козака, который уехал из России, но был арестован в Казахстане. Что касается антифа, то старая линия тоже продолжается. Используют конфликты и мелкие правонарушения, чтобы раздувать их до уголовных дел, как, например, в деле красноярских антифашистов.
В целом, все тенденции сохраняются. Выделяется дело Савелия Фролова, которого задержали на российско-грузинской границе. Против него сфабриковали дело о «госизмене» в форме перехода на сторону врага: якобы он собирался воевать на стороне ВСУ. На одежде Фролова была какая-то антивоенная символика, из-за чего он и привлек внимание. Потом сотрудники погранслужбы попросили его разблокировать телефон, угрожали, насколько я помню. Видимо, на основании того, что они нашли у него в телефоне, они решили, что с этим можно поработать. Трижды Фролову выписывали по 15 суток за мелкое хулиганство и в процессе этого рыли и собирали доказательства, показания чьи-то: были обыски и допросы его контактов в Москве, в Питере. Думаю, здесь антифашистская позиция не сыграла роли. Поводом стали антивоенные взгляды Фролова.
Что касается так называемых «радикальных анархистов», то из уголовных дел, по которым кто-то был арестован, мне вспоминается только Роман Шведов. Мы совсем недавно узнали, что он анархист. Он поджег администрацию в поселке Зимовники в Ростовской области. Конечно, к такому поступку, как я понимаю, подтолкнули в том числе анархистские взгляды. Но опять же мы знаем, что военкоматы поджигают люди совершенно разных политических взглядов, в том числе либеральных: несколько сторонников Навального поджигали военкоматы и сейчас за это сидят. И неонацистских взглядов — те же NSWP. То есть тут тоже нельзя говорить о репрессиях против анархистов. Это репрессии против широкого круга лиц, которые не согласны с российским вторжением в Украину и борются такими радикальными методами. Конечно, это никакой не терроризм. Даже если отталкиваться от Уголовного кодекса РФ, то это повреждение имущества или хулиганство, но никак не терроризм. Потому что здесь нет квалифицирующего признака — устрашения населения. Как терроризм поджоги квалифицируют не потому, что Шведов анархист, а потому что такая сейчас линия партии.
«В двух делах я встретил формулировку “сторонники радикального анархизма”»
— Против дела «Сети» велась широкая общественная кампания, в поддержку обвиняемых высказывались и знаменитости, и ученые, о нем даже лично докладывали Путину. Позволила ли такая широкая огласка и вовлеченность общественности чего-то добиться?
Иван: Публичная кампания повлияла на исход дела. В приговорах мы видим жуткие цифры сроков, но по имеющимся обвинениям — это минимальные сроки. Например, через несколько месяцев выходит Юлий Бояршинов, которому дали срок в 5,5 лет, а по его статье предусмотрен минимальный срок в 5 лет. Суд приговорил Илью Шакурского к 16 годам лишения свободы, но его статья об организации террористического сообщества — от 15 лет. Кроме минимальных сроков важно то, что их не увезли отбывать наказание куда-то далеко в Сибирь или на крайний Север. Это первый прецедент, когда по террористическим делам не увозят отбывать срок куда-то далеко и дают минимальные сроки. По нашему делу [дело об «Автономной боевой террористической организации»] все было не так. Нас отправили в Сибирь и на Дальний Восток, поскольку по террористическим статьям власть отправляет отбывать срок куда-то вглубь России. Еще в тех лагерях, в которых находятся фигуранты дела «Сети», условия не самые худшие, не пыточные. Пыткам подвергался Максим Иванкин, которого обвиняют в «убийстве». Его вывозили во Владимир и там пытали. Но это отдельная история, я говорю об условиях отбывания сроков в лагерях.
Виктор: Что касается дела «Сети», здесь ключевым действием было распространение информации о методах пыток, поскольку до этого мало кто знал, как именно пытают людей. У этой кампании было огромное общественное значение.
«Чем более нестабильна политическая ситуация в стране, тем больше политических уголовных дел»
Что касается нынешних условий — во-первых, чем больше политзаключенных, тем сложнее вести кампании в их защиту. Становится слишком много информации обо всех, и информация о конкретных людях теряется. В такой ситуации начинает не хватать людей, которые ведут кампании в поддержку политзаключенных, а сейчас часть этих людей сами оказались по другую сторону решетки. Во-вторых, публичные кампании не всегда полезны. Иногда получается что-то сделать в тишине. И это не пропагандистский штамп. В-третьих, мы не знаем, какое влияние оказывает общественная кампания на то, какой срок получит человек. Он будет меньше заявленного или больше?
Кампания против дела «Сети» была важна тем, что никто не узнал бы об этом деле, о людях, о пытках и о том, каким образом строилось это дело. Возможны ли сейчас, в нынешних условиях, такие кампании? Хотя мне хотелось бы верить, что да, у меня остается по этому поводу скепсис. Общественная кампания против нового дела может потеряться в каждодневной страшной информации о войне в Украине. Война сейчас волнует больше, чем политзаключенные. С этим фактом нам приходится считаться. Мне кажется, сейчас нужно вести кампании в поддержку конкретных людей, поскольку в них всегда можно показать, кем эти люди являются. Персональные истории всегда могут показать то, что другим людям будет понятно и близко. Сейчас будет эффективна не групповая, а персональная солидарность, поскольку так будет проще солидаризироваться с человеком (например, поддержать его антивоенное действие или высказывание).
— Есть ли у вас понимание, почему Азат Мифтахов, уже отсидевший один несправедливый срок, опять становится потенциальным фигурантом нового дела? Повлияло ли на это то, что Азат с самого начала дела отрицает свою вину и делает это очень последовательно?
Виктор: Никто не понимает, почему снова Азат. С его делом с самого начала было много неясного. Постоянно меняли статьи, меняли формат обвинения и так далее. Что Азат не признает свою вину, не играет здесь большого значения, поскольку всегда есть люди, которые не признают свою вину. Например, дело Влада Синицы, который призывал к насилию над детьми силовиков, не закончилось. Влад Синица, находясь в колонии, получил новое дело. То, что происходит, не поддается пониманию, а наш разговор строится на предположениях. К сожалению, мы не умеем делать политические прогнозы, залезать в головы следователей, чтобы понимать, почему это происходит. С делами по «фейкам» и «дискредитацией» все намного проще и понятней:человека судят за конкретное деяние или слово. В таких делах, как дело «Сети» или дело «Нового величия», мы не знаем, что стало основанием для уголовных дел. Фигуранты говорят разное, исходя из своих интересов, а то, что пишет следствие, — малодостоверная информация.
«Публичная кампания повлияла на исход дела. В приговорах мы видим жуткие цифры сроков, но по имеющимся обвинениям — это минимальные сроки»
— В связи с нарастающим интересом силовиков к Азату Мифтахову и раскручиванию нового дела «московской ячейки», можно ли уже начинать кампанию поддержки Азата в пользу его невиновности в происходящем? Как вести такую кампанию, учитывая, что в сентябре Азат должен выйти на свободу?
Иван: Кампанию в поддержку Азата нужно проводить, и в этом нет сомнения. Повышенное внимание общества и СМИ к осужденному отчасти помогает защититься от неправомерных действий. Без такой кампании силовики могут применить пытки к Азату, чтобы тот признался в участии в «московской ячейке».
Мне кажется, акцент надо ставить на том, что Азат должен выйти — кончается назначенный ему срок. Приговор абсолютно необоснованный и политически мотивированный, но даже назначенный по нему срок кончается. Какого черта?! Вообще, это опасная тенденция, когда добавляют сроки уже сидящим.
