После того как 21 сентября 2022 года в России была объявлена частичная мобилизация, многие спикеры (причем как оппозиционные, так и провластные) заговорили об изменении общественного договора. Раньше взаимодействие власти и общества в стране было основано на негласном пакте о неучастии в жизни друг друга, который иногда называли «авторитарным договором». До начала полномасштабного вторжения России в Украину власть предлагала гражданам минимально компетентное управление и не лезла в их дела, а в обмен требовала, чтобы общество не лезло в политику. Различные формы неполитических протестов (экономические, экологические и т. д.) дозволялись, тогда как протесты, претендовавшие собственно на участие в политическом процессе, управлении страной и влиянии на политические решения, жестоко подавлялись. Надо заметить, что схожую модель взаимодействия государства и общества можно наблюдать в КНР и КНДР, где в 90-е годы также состоялись капиталистические реформы, но по сей день сохранилась непрерывная линия авторитарного правления.
Частичная мобилизация нарушила этот негласный авторитарный договор, поскольку потребовала от граждан участия в политической авантюре правительства. Соответственно, договор должен был претерпеть изменения в соответствии с новым предложением, которое гражданам поступило от государства. Екатерина Шульман предположила, что новым социальным контрактом для граждан и элит стало предложение больших денег в обмен на верность и участие в войне. Насколько это предположение справедливо? В какой степени оно отражает процессы, характеризующие отношения российского общества и государства?
Дело в том, что поведение властей в лице представителей силовых структур и главных спикеров режима указывает на то, что предыдущий контракт все еще продолжает действовать. Главная мифологема этой войны заключается в том, что это не война, а «специальная военная операция», на которой воюют специальные люди. Да, теперь некоторые из них не сами выбрали участие в ней, но таких, как заявляли во время мобилизации оплаченные властями блогеры, всего 1% от мобилизационного ресурса. Правительство по-прежнему пытается показать, что большинства граждан война не касается, а значит, они по-прежнему должны не лезть в политику.
Демобилизация военкоров
К возмущению активных сторонников войны, государство по-прежнему предпочитает пассивную лояльность граждан активному участию. Поддерживающие российских военных волонтеры сталкиваются с бюрократией, не позволяющей им нормально обеспечивать подразделения машинами, блокировками карт со стороны Сбербанка и проверками прокуратуры. Несмотря на то, что они всецело поддерживают войну, предоставляемая ими информация (часто необходимая для того, чтобы стимулировать людей дать денег для фронта) противоречит заявлениям Минобороны и таким образом дискредитирует российскую армию.
Военкоры так же, как и антивоенная публика, столкнулись с цензурой и давлением из-за критики военного руководства за то, как ведется война. Игорь Стрелков, по его собственным словам начавший войну на Донбассе, и вовсе получил за эту критику срок — 4 года колонии. После этого приговора военкоры стараются больше не критиковать деятельность Владимира Путина и аккуратнее рассказывать о проблемах российской армии. Тем не менее каналы из сетки главного пропагандиста Владимира Соловьева атакуют военкоров, занимающихся сборами для фронта, потому что те, кто рассказывает гражданам России о положении на фронтах «СВО», по словам самого Соловьева, втягивают «российское общество в ципсошную повестку», и потому «их надо просто уничтожать». В связи с этим военкоры ожидают в скором времени чисток в своих рядах. Военкор Андрей «Мурз» Морозов недавно подвергся травле со стороны сетки Соловьева за раскрытие потерь, ценой которых далось взятие Авдеевки, и покончил с собой.
С одной стороны, такая политика поразительна на фоне того, что обеспечение мобилизованных, по сути дела, было переложено на их собственные плечи и плечи их родных. С другой — именно из чатов, в которых родственницы мобилизованных координировались для покупки всего необходимого для фронта, чтобы повысить шансы своих родных на выживание, и где они выясняли, как получить те или иные льготы и выплаты, и выросли в итоге протестные группы, которые теперь борются за возвращение родных. Как показал пример организованного мятежа ЧВК «Вагнер», почти любая инициативная деятельность, не полностью и не напрямую контролируемая государством, рано или поздно входит с ним в конфликт. Логично предположить, что властям выгодно продолжать, насколько это возможно, удерживать граждан в демобилизованном, атомизированном и деполитизированном состоянии.
В первые месяцы после начала российского вторжения в Украину военкоры собрали большую аудиторию. Им это удалось за счет того, что они якобы транслировали «окопную правду», противоречащую официозу лживых сводок Минобороны, и консолидировали таким образом поддержку вторжения. Однако энтузиазм этой публики, часто называемой «турбопатриотами», довольно быстро привел их к критике военного руководства и лично Путина и Шойгу. По их мнению, они делали и делают для победы недостаточно. Государство оказалось неспособно привлечь к войне необходимое для удержания фронта количество энтузиастов.
Так, несмотря на победные заявления Минобороны о полумиллионе волонтеров, губернаторы и военные комиссары постоянно жалуются, что им не удается выполнить план по вербовке — по оценкам экспертов, по всей стране он выполнен меньше чем наполовину, и то в основном за счет двойного учета тех, кто уже и так находится на войне. Поэтому власти были вынуждены полагаться на принудительную мобилизацию, а «окопная правда» скорее демотивировала людей идти на войну и усложнила принудительный призыв.
На неспособность военкоров мобилизовать людей указывает и реакция на арест Стрелкова — суды над ним собрали меньше протестующих, чем собирают рядовые процессы против противников войны. Это отражают и независимые исследования социологов: сторонники войны меньше готовы отстаивать свою точку зрения, если часто сталкиваются с противоположными взглядами в своем окружении. Как и в случае с движением черносотенцев в начале ХХ века, сторонники войны оказываются неспособны отстаивать свои взгляды и поддерживать существование своих организаций без поддержки государства и общества.
Как полагают некоторые эксперты, именно репрессии против военкоров и Пригожина во многом привели к размытию ядра поддержки войны, которое показали исследования 2023 года. При этом лагерь активных противников войны за этот год так и не вырос, несмотря на то, что пассивное недовольство войной охватывает все больше россиян. Учитывая описанную выше кремлевскую стратегию демобилизации граждан, это неудивительно.
Однако уничтожение каналов обратной связи, организованных военкорами, якобы сообщающими о реальном положении дел на фронте, может сыграть против интересов Кремля. Как показывают исследования, чаще всего причиной дезертирства становятся бытовые вещи, такие как недовольство командованием или личные проблемы, а не несогласие с войной как таковой. В большинстве случаев прежде чем дезертировать, солдаты обращаются со своими проблемами к руководству и дезертируют, только если их обращение остается без внимания, а проблемы не находят решений.
Мятежи в африканских странах, как и мятеж Пригожина, тоже происходят из-за недовольства командованием и являются способом торга с ним в ситуациях, когда оно не хочет слушать армию и знать о трудностях, с которыми сталкиваются военнослужащие. Перекрывая каналы обратной связи, государство рискует подтолкнуть военных к другим способам выражения неповиновения. Кроме того, может возникнуть своеобразный пузырь дезинформации, в котором чиновники будут сами потреблять пропаганду, производимую выстроенной ими системой, — многие считают, что вторжение в Украину было обусловлено именно возникновением такого пузыря, заставившего российского президента самого поверить в перекочевавший из пропаганды в доклады разведки миф о том, что украинцы только и мечтают присоединиться к России. Без критики со стороны военкоров есть вероятность, что российское командование вновь само поверит в собственную ложь и будет совершать ошибки, которые могут привести его к поражению.
Мобилизация родственников мобилизованных
Аргументы, которые родственницы мобилизованных используют в своих протестах, также указывают на сохранение общественного договора, существовавшего до войны и мобилизации. Их тоже убеждали, что нарушение этого договора должно было быть очень ограничено и щедро вознаграждено. Им обещали, что их родные отправятся на войну всего на полгода и будут находиться там в тылу, а не на линии боестолкновения. По прошествии полугода они окончательно поняли, что ни одно из этих обещаний не было исполнено, и начали собирать подписи за ограничение сроков мобилизации и писать депутатам с требованиями вернуть мобилизованных. Особое раздражение родственниц мобилизованных вызывает тот факт, что вступающих в ЧВК бывших заключенных все-таки отпускают через полгода, как обещали (к началу 2024 года их, по всей видимости, отпускать перестали).
При этом новый контракт так и не заработал, ведь вознаграждение за службу оказалось не таким уж и большим. Желающие возвращения своих родных с войны постоянно сталкиваются с упреками, что те получают достаточно за свою службу, то есть многие граждане поверили в обещание нового общественного договора. Однако если учитывать, что мобилизованные находятся на службе 24/7 без выходных, то в обычном режиме работы с той же почасовой оплатой вместо 200 тыс. р./мес. они бы зарабатывали всего около 44,5 тыс. р./мес. И это с учетом того, что они работают сверхурочно в особо опасных условиях. Конечно, для многих российских семей это большие деньги, но родственницы мобилизованных часто отмечают, что их родные зарабатывали больше на гражданской службе. К тому же почти половина выплат, по словам их родственниц, уходит на их содержание на фронте: покупку еды, дронов, униформы, медикаментов, стройматериалов и т. д. Огромные выплаты, по сути дела, стали способом переложить ответственность за материальное обеспечение армии на самих солдат, а не щедрым вознаграждением за участие в войне.
С одной стороны, российские власти пытаются демобилизовать большинство граждан, убеждая их, что мобилизованные служат в тылу почти как в пионерском лагере и невероятно обогащаются за счет огромных выплат. С другой стороны, самих мобилизованных они убеждают, что это народная война за сохранение России, и потому солдаты должны отдать свои жизни и все свои ресурсы. Однако мобилизованные и их семьи не всегда согласны с такой интерпретацией. Многие замечают, что большая часть населения не воюет, а напротив, по возможности отгораживается от войны, продолжая вести спокойную мирную жизнь. Не повезло только тем, кто оказался законопослушным гражданином, ответившим на зов родины. «Мы столько не задолжали родине, чтобы столько отдавать», — повторяют женщины в разных постах и чатах.
Протестующие родственницы готовы мириться с проведением «СВО» только при том условии, что их тоже отгородят от последствий войны. Большинство существующих групп занимаются борьбой за проведение ротации мобилизованных, требуя заменить их кем-то еще. Осенью 2023 года они уцепились за цитату Шойгу о планах «довести численность военнослужащих по контракту с учетом замены в группировках войск мобилизованных граждан и комплектования новых формирований к концу года до 521 тысячи человек». Они интерпретировали его слова так: если армия наберет 521 тысячу добровольцев, то это позволит отпустить мобилизованных. В результате одни призывали повышать престиж военной службы, чтобы в армию активнее записывались добровольцы, а другие требовали отправлять в армию мигрантов.
Для таких протестующих война, очевидно, является частью политики, от которой их годами учили держаться подальше. Большинство из них до сих пор лелеет надежду договориться с властями, и поэтому они боятся привлекать внимание общественности с помощью публичных акций, опасаясь наказания. Первые протестные группы действительно столкнулись с цензурой и репрессиями. Созданный в начале мобилизации «Совет матерей и жен» подвергся блокировкам в Дзене и ВКонтакте после того, как его представительницы начали выходить на протесты. Причем лоялистский характер их протеста и попытки сосредоточить критику не на войне как таковой, а на том, как она ведется, им не помогли. Например, после того как его глава Ольга Цуканова поддержала требования Евгения Пригожина предоставить ЧВК «Вагнер» больше снарядов, она была объявлена иноагентом. Другие группы, возникшие весной, через полгода после мобилизации, тоже довольно скоро были заблокированы на российских платформах. Их требования и мольбы были просто проигнорированы.
Расширение базы протеста
Требования ротации и замены мобилизованных другими людьми вряд ли найдут симпатии среди граждан, желающих максимально отгородиться от войны. Даже телефонные опросы, при всех своих ограничениях, показывают, что перспектива второй волны мобилизации пока вызывает резко негативные эмоции у россиян. Большинство россиян согласны с требованиями родственниц мобилизованных вернуть их любимых домой, но при этом за ротацию и новую мобилизацию высказывается меньшинство.
Задает тренды среди родственниц мобилизованных самая радикальная группа — «Путь домой» (подробнее о генезисе движения родственниц мобилизованных и различиях в подходах разных их групп можно почитать здесь и здесь). Участницы группы, по-видимому, полагают, что если не делать протест заметным, то власти не будут на него реагировать. Они первыми предложили использовать стикеры на автомобилях, значки на одежду и ленточки на елках с требованиями демобилизации.
Интересно, что активные родственницы мобилизованных нашли способ проводить митинги без согласования властей, которое стало практически невозможно получить еще с начала ковида. Каждую субботу они приходят к Вечному огню в своих городах в белых платках, чтобы возложить цветы в честь погибших на войне (трудно не вспомнить тут об очень похожих акциях Женщин в черном и Матерей площади Мая), и призывают неравнодушных присоединиться к ним. Эта акция позволяет делать то, чего не делает российская власть, — оплакивать погибших солдат и граждан и критиковать таким образом войну, говоря о связанных с ней человеческих потерях, но не вступая в конфронтацию с правительством и предлагаемыми им нарративами.
Другие группы осуждают проведение митингов, в основном надеясь добиться возвращения родных через обращения к чиновникам и закулисные переговоры, а потому избегают взаимодействия с участницами «Пути домой». Тем не менее они тоже стали использовать значки и наклейки, а теперь и регулярно возлагают цветы в честь погибших на войне. Кроме того, они продолжают добиваться демобилизации мобилизованных, у которых есть формальные причины для демобилизации, такие как, например, тяжелое ранение или достижение предельного возраста службы.
Однако важно еще раз подчеркнуть лоялистский характер протестного недовольства обеих групп, в том числе на уровне риторики. Родственницы мобилизованных постоянно воспроизводят утверждения российской пропаганды, например, оправдывая войну ее неизбежностью. Так как война затронула их семьи напрямую, они начинают использовать эти утверждения против государства. Они обвиняют власти в недостаточности усилий по предотвращению этой катастрофы, а о своих близких и о солдатах по другую сторону баррикад говорят как о жертвах недальновидных политиков — имея в виду как российских, так и украинских и западных политиков, но призывая к ответственности именно российских.
Эти призывы могут склонить на сторону раздосадованных родственниц представителей и других широких групп населения, лояльных власти. Речь идет о тех, кто, с одной стороны, не восприимчив к антивоенной критике и не готов признать неправоту России, но, с другой, все больше и больше устает от войны. Эта аудитория росла на протяжении всего конфликта за счет уверенных сторонников войны, тогда как количество уверенных ее противников оставалось неизменным. При этом, как отмечают участницы «Пути домой», использование антивоенной повестки позволило им наконец выйти из того пузыря, в котором они находились, пока боролись только за возвращение своих близких.
Развитие лоялистского протеста показывает, что общественный договор в России находится в нестабильном, конфликтном и переходном состоянии. С одной стороны, государство предпочитает сохранять старый деполитизирующий договор, подавляющий любую несанкционированную властями политическую активность, даже если она находится в общем русле государственной политики. С другой, власти оказались вынуждены прибегнуть к ограниченной мобилизации граждан, и для нее потребовался другой общественный договор, который, однако, не исполняется и потому приводит его невольных участников к конфликту с государством. «Нас наебали, и вас наебут» — таково мрачное предупреждение, которое родственницы мобилизованных оставляют согражданам.
